— Приветствую вас, граф Нейтхардт[1], — Максимилиан поднялся и пожал руку мужчине. Дита опустилась в реверансе.

— Доброй ночи, архиатр[2] Максимилиан Гроверс, — ответил на его рукопожатие граф. — Прошу, проходите за мной. Я покажу вам покои жены.

Август Вильгельм Антон фон Гнейзенау, граф Нейтхардт, принцесса слышала о нем. Читала во французских газетах, которые весьма нелестно отзывались о нем из-за его антифранцузского настроения. Пруссия же, напротив, возлагала на него огромные надежды и пророчила великие деяния.

Граф проводил их на третий этаж. Там, в одной из комнат, в окружении множества сиделок и сестер милосердия, на постели лежала бледная женщина. Было очевидно, что она умирала. С трудом глотая воздух, больная сипло выдыхала.

— Прошу, освободите помещение, — распорядился Максимилиан, и вскоре комната была пуста.

— Господин Гнейзенау, вам тоже придется оставить нас. Мне и моей ассистентке нужна полная тишина.

Мужчина кивнул и вышел, закрыв за собой двери.

— Приступай, — сразу указал на больную Дите Максимилиан и, поставив стул к дверям, уселся сверху.

Девушка же присела на край кровати и осторожно взяла руку умирающей женщины. Сделав небольшой прорез на своей руке, она разрезала подготовленным ножом руку больной. На бледной ладони стала появляться кровь, и Дита чувствовала, что кровь отравлена. Отравлена не внешними ядами, а ядами болезни, что многие годы разрушали организм графини. Осторожно приложив свою рану к ране больной, Дита сосредоточилась, направляя свои силы на лечение. Так же, как она делала с девушками в капелле. Максимилиан заставлял ее тренироваться почти каждую ночь. Лечение вытягивало последние силы, а получалось плохо. Каждая вторая не поддавалась лечению, и Дите удавалось изгонять болезнь только на начальной стадии, а таких больных мог излечить ритуалами и сам Тремер. Когда больные в капелле кончились, Максимилиан стал приводить людей с улицы. Принцесса тратила на них часы, стараясь спасти от различных болезней, а потом вампир съедал их, не позволяя покинуть дом, чтобы тайна магички не проскользнула за пределы таверны, или убивал, если Дита не справлялась.

Кровь графини почти не сопротивлялась, услужливо уступая дорогу. Казалось, женщина уже сдалась. И болезнь была всюду. Волшебница не могла понять, что происходит с телом смертной, словно графиня была с ног до головы опутана сетью, что разрушала ее тело.

— Я не смогу ее вылечить, — сообщила девушка вампиру. — Я просто не могу понять, чем она больна.

— У тебя вся ночь впереди. Занимайся. — Максимилиан откинулся на спинку и, казалось, уснул. Он закрыл глаза и изредка подергивал ртом, словно говорил сам с собой.

Тремер вел беззвучный диалог с Карлом Шректом. Юстициар ожидал от своего гуля более хороших результатов. Впрочем, когда Дита смогла излечить своего первого больного, Карл связался с девушкой телепатически, девушке пришлось впустить его, и поздравил с успехом. Принцесса была бы рада помогать и лечить несчастных дев, если бы это не требовало таких больших затрат энергии. Но ее хозяин продолжал требовать все большего и большего. Максимилиан, как строгий наставник, приводил и приводил ей все новых жертв. За месяц принцесса испытала свою магию на двадцати трех пациентах, и с каждым разом чувствовала, что лечить удается все лучше. Но не достаточно хорошо, чтобы Карл был доволен. Юстициар был недоволен всем. Недоволен, что Дита жила в Берлине, недоволен, что ее магия показывалась медленно и слабо, и особенно сильно его недовольство чувствовалось в довольстве Петра. Лорд Пруссии, в отличие от Карла, был восхищен достижениями волшебницы. Словно видя то, что Карлу было недоступно, он использовал другие пути вытаскивать ее магию. Петр почти не отвлекал ее от ночной работы в таверне, и, лишь когда она приходила к нему сама, чтобы подкормиться или предложить свою шейку старшему тремеру Берлина, Петр задавал ей странный вопросы, предлагал испробовать различные настойки и брал ее кровь на анализы. Петр всегда был в восхищении. И это выводило Карла из себя. Юстициар чувствовал, что Петр знает больше, чем говорит, но скрывает данные. Карл заставлял своего бывшего слугу Максимилиана работать с Дитой, но бывший маг ничему не мог ее научить, потому что забыл, какого это – быть магом. И спор между бывшим хозяином Максимилиана и Петром перерос в настоящий конфликт между двумя Тремерами Берлина.

В пять утра в комнату заглянул граф, но Тремер его снова выставил.

— Будет ли сегодня хоть какой-то прогресс? — Раздраженно спросил он у девушки, когда до рассвета оставалось менее двух часов.

— Тише. — Дита предупреждающе подняла на него руку, словно могла командовать им, — я почти разобралась в источнике. Возможно, еще пару часов, и я смогу приступить к лечению.

— У нас нет этих часов. Заканчивай сейчас.

Девушка сердито посмотрела на вампира.

— Ты хочешь, чтобы я добилась результатов?

— У тебя осталось полчаса. Мы вернемся завтра. — Немного уступил Тремер.

Через сорок минут они покинули покои больной. Графиня выглядела немного лучше, дышала спокойнее, но Максимилиан посоветовал мужу пока не тревожить женщину.

В карете к Дите в голову настойчиво стал рваться Карл, и девушка приоткрыла сознание, позволяя ему говорить с собой.

— Максимилиан сказал, что ты не справилась, — услышала он сердитый голос господина.

— Я старалась. Простите. — Дита злилась от того, что на нее давили, но не хотела перечить навязанному господину.

— Завтра постарайся лучше!

— Да, господин, я постараюсь. — Немного подумав, девушка добавила, — это очень странная болезнь, словно графиня сама себя заражает. Всюду боль и яд. Я немного очистила ее тело, но это поможет ненадолго. А, главное, я смогла уловить, что проблема в ее собственной крови. Словно сама кровь пытается убить свою носительницу. Болезнь живет с ней многие годы, причиняя сильнейшую боль и вызывая много других болячек. Это очень жестокая болезнь.

— Любопытно.

Дита почти физически ощущала, как хищные мысли Карла планируют что-то злое и жестокое, ползают по ее голове и пытаются выловить из нее тайны, которые она не могла доверить никому.

— Ты должна изучить эту болезнь. Не просто изучить. Ты должна уметь заражать других.

— Что?! — От возмущения Дита произнесла это вслух, и Максимилиан сердито глянул на смертную. — Я не буду этого делать! Это отвратительно.

— Ты будешь! — Голос Карла болезненно давил.

— Нет, вы не заставите меня действовать против невинных, заражая их такой страшной болезнью!

— Ты будешь! Девчонка! Ты подчиняешься мне! — Гнев Карла почти ослеплял, и Дита сжалась.

Ей очень хотелось выкинуть его из своих мыслей, выкинуть или ударить в ответ. Девушка постаралась успокоиться.

— Я приеду в Берлин через несколько месяцев, и жду от тебя существенных результатов, — продолжил Тремер, — или Джетт незаметно лишится своей защиты.

Дита вздрогнула. Карл лез не только в ее мысли, он лез в ее сердце и душу, и она постаралась спрятать от него свою любовь к Джетту. Но Тремер давил все сильнее, и в отчаянии девушка вышвырнула его из своей головы, насильно прервав связь.

В то же мгновение Максимилиан поднялся со своего места и страшно блеснул глазами.

— Маленькая мразь! — Выдавил мужчина и, подняв свою трость, с огромной силой ударил девушку по голове набалдашником. Девушка тихо вскрикнула и упала к его ногам без сознания.

(Берлин, Alte Leipziger Straße 8. «Liebe Haima». Тремерская капелла. 16 августа 1808 год. День). Понедельник. (Бэн)

Дождь продолжал лить пятый день, и дороги стали скользкими, а Шпрее выползла из берегов, словно хотела затопить город. По проселочным дорожкам целыми стайками скакали толстые жабы, и мальчишки отлавливали их и жарили, пытаясь продать на рынке. Французы забрали не только прекрасную квадригу с Бранденбургских ворот, но и тонны зерна и другого пропитания. Сельские жители голодали. И зима никому не принесет облегчения.