Между тем странное существо оглядело путников внимательно, и тогда Медон заметил, что оно непрестанно улыбается, показывая великолепные зубы как бы в доказательство своего божественного происхождения. Существо прижало ладони к своим вискам, и тут все услышали клекочущий голос, возникший ниоткуда.
— Всем привет, — сказало божество, — Что, не ждали? Теперь быстренько разберемся, кто есть кто, и домой!
С этими словами человек в блестящей одежде подошел к Медону и взял из его рук посох.
— Дело ясное, — проклекотал он. — Но все же проверим. Итак, кто из вас использовал сегмент полихрона.
Вскрикнул Медон и ладони к глазам прижал.
— Помню, помню, — глухо заговорил он, — помню, как наблюдал я битву у стен Трои, как в защите невидимой мог я сквозь всех проходить для себя без ущерба, а затем щит Ахилла молнии блеск отразил и защиту мою уничтожил. В схватке я оказался, удар по голове оглушил меня, что было дальше — не помню…
— И не надо, — весело отозвался человек в шипастом одеянии. — Все ясно, во время заброса магнитный удар вырубил поле, а потом сработала блокировка, чтобы ничего лишнего ты не помнил и не ковырялся в истории. Ничего страшного, после идентификации память вернется.
— Что это значит, кто я, откуда? — вскричал Медон, озираясь беспомощно.
Он увидел, как замерли Одиссей и Полит, как слепой, привалившись к стене, слабоумно хихикает, свесив язык, и на миг показалось ему все это несуществующим. Видения, что мучили его так долго, вдруг обрели плоть и кровь, он вспомнил, что во снах ему являлся некто в одеянии остром…
— Скоро все вспомнишь, — пообещал незнакомец. — Ну, попрощайся с друзьями.
Одиссей почувствовал, что обрел свободу движений.
— Ответь, незнакомец, ты бог или смертный? — учтиво спросил он.
— Не знаю, о чем ты, — небрежно ответ прозвучал.
— Ах так…
Рука базилея метнулась к огненному копью, один миг — и он нацелил его на незваного гостя.
— Кто ты, чего тебе надо? — грозно спросил базилей. — Отвечай или будешь сожжен!
Улыбка исчезла с лица человека в нелепой короне. — Это еще что за штука! вытаращил он глаза на копье. — Как в ваше время попал ручной огнемет? Признайся, — обратился он к Медону, — твоя работа?
— Слова непонятны твои, — растерянно пробормотал Медон. — Но лучше не спорь с базилеем и объясни нам, что происходит.
Странный человек задумчиво пожевал губами и сказал:
— А, так ты представитель местных властей! Тогда хорошо. Вот он, — палец уперся в Медона, — из нашего времени. В прошлом далеком, то есть у вас, у него случилось несчастье — он и застрял здесь, все позабыл, а теперь пора возвращаться. Понятно излагаю?
— Ты потомок гадиритов? — спросил настороженно базилей.
— Кто такие гадириты? — удивился незнакомец. — Я эвакуатор, мое дело обеспечить возвращение.
Разговаривая с Одиссеем, он непрестанно елозил пальцами по посоху, словно искусный музыкант по отверстиям свирели. Полит заметил, что у краев посоха возникло слабое сияние, и с каждым мигом оно становилось сильнее.
— Кто бы ты ни был, о Эвакуатор, — насупился Одиссей, — я не позволю забирать Медона… Без его согласия, — добавил он негромко.
— Позволь, я объясню, — потерев лоб, сказал Медон. — Кажется, я понял суть происходящего. Представь, базилей, что скачут две колесницы навстречу друг другу, и вот, когда сблизятся они, ловкий колесничий может перепрыгнуть с одной на другую. Я оказался таким прыгуном. Одна колесница вперед устремляется, в будущее, а другая назад — в прошлое. Теперь понятно, откуда знал я то, чего знать не мог. Мне будет горестно расставаться с вами, но если я останусь, то все эти видения и предвиденья сведут меня с ума.
— Колесница, колесница, — бормотал Ахеменид, — прыгнешь, голову разобьешь…
— Ну, все готово, полихрон на рабочем ходу, — провозгласил эвакуатор, оценивающе посмотрел на меч базилея и махнул рукой. — Теперь с вами… Впрочем, одной легендой больше, одной меньше!
Посох в его руках засиял нестерпимым блеском, а потом вокруг него и Медона возник полупрозрачный купол, словно огромный бычий пузырь раздулся и накрыл их. Руку протянул базилей, пытаясь купол разорвать, встретила рука неодолимую преграду. Полит же обратил внимание на то, что под куполом движения Медона стали еле заметными, и тот, второй, застыл, почти не двигаясь.
— Ай да Медон! — воскликнул Одиссей. — Как он ловко скрывал от нас сущность свою!
— Да он и сам не знал, — возразил Полит. — Я так понял, его к себе забрал бог Полихрон, чтобы сделать возничим?
Он еще что-то хотел сказать, но имя странного бога смутило его.
— Ты никогда не слышал, убогий, о таком божестве? — С этими словами юноша легонько пнул в ногу Ахеменида.
— О каком божестве? — глупо улыбаясь, спросил слепой.
— О том, что забрало Медона к себе живым.
— Кто забрал Медона живым?
— Бог, по имени Полихрон, — настойчиво продолжал юноша. — Из головы его черные змеи выходят, ликом похож на человека. Медон теперь в пузыре крепчайшем, ему оттуда не выйти. Так слышал ли ты о подобном ему божестве?
— Нет, никогда, — покачал головой Ахеменид. — Я помню имена всех богов, тайные и произносимые, но такого не знаю.
Одиссей переводил взгляд с него на Ахеменида и обратно. Он не понимал, к чему ведет его оруженосец, но догадывался, что вопросы эти неспроста.
— Да как же не знаешь! — вскричал Полит. — Я слышал не раз и не два, как нашептывал ты Медону это имя. С тех пор как тебя подобрали, у него начались видения, а что ты во сне ему бормотал, теперь и спросить у него не удастся!
Ахеменид продолжал качать головой и улыбаться, пуская слюну. Порой его лицо искажала гримаса боли, но тут же снова играла улыбка. Долго смотрел на него базилей, а затем подошел и приставил к горлу клинок.
— Ой, что это? — дернулся Ахеменид, но крепко держал базилей его голову.
— Это нож, — сообщил Одиссей. — А это, — он пошевелил острием, — твоя лживая глотка. Сейчас я ее перережу.
— Не надо, — воскликнул Ахеменид. — Ничего путного из перерезанной глотки вы не услышите. Разве я отказался отвечать на разумные вопросы?
— Вот ты как заговорил, — протянул Одиссей. — Так юноша прав, ты обманом убедил Медона в том, что он… колесничий?
— Да, я обманул его, и вас всех, и этого напыщенного идиота-эвакуатора, спокойно ответил Ахеменид. — Посмотреть бы на их физиономии, когда они увидят, что взяли другого! Тот, кого они искали, — это я. Да впрочем, они об этом не узнают. Когда сработает полихрон, там все полетит вверх ногами! Скорее всего путешествия во времени станут невозможными.
— Путешествия во времени! — Брови Одиссея поползли на лоб. — Так вот что это такое… Значит, я могу вернуться в прошлое и спасти друзей своих или предотвратить троянскую бойню, поймав заранее Париса и лишив его мужского естества?
— Увы, — сказал Ахеменид. — Сегмент полихрона вне досягаемости, да и сам он исчезнет скоро навеки. Перемещение Медона вызовет бурю, сокрушающую миры!
И он засмеялся дробным, рассыпчатым смехом. «Беда грядет» — эта мысль кинула базилея на пузырь, он отчаянно забил по нему руками, закричал что-то предостерегающее.
А слепой смеялся, и сквозь смех, задыхаясь и брызжа слюной, еле выдавил из себя слова о том, что сквозь экран не пробьется никто, хоть ты солнце взорви, а внутри ничего не увидят и не услышат, потому что пока идет разгон, времени там почти и нет.
Базилей понял из его несвязной речи лишь то, что к Медону не достучаться и не пробиться. Он присел на корточки перед Ахеменидом и посмотрел в его пустые глаза.
— Может, ты и не слеп вовсе, а просто безумен?
— И снова — увы! — горько ответил Ахеменид. — Я незряч и безумен. Но к лицу ли безумному пахарю, что поле обильно солью засеивал, упрекать меня в этом? Ладно, забудем! Когда-то давно мне сказали… Нет, еще скажут врачи о том, что в глазах двоится моих из-за опухоли в мозгу, да такой коварной, что лечить ее невозможно. И решил я тогда: пусть мир раздвоится на самом деле, а я буду наблюдателем этой потешной картинки. И в третий раз — увы! — настигла меня слепота, и всего до конца я увидеть не смог. Однако успел похитить сегмент полихрона и дел в этом времени наделал немало. Даже тебя я спасти умудрился, когда троянцы чуть не нашли тебя в деревянной кобыле. Пришлось удушить пару-тройку людей пневмосерпенторами. Ну а потом все свое снаряжение я утопил, когда тьма меня окружила.
