Медону ведено было охранять детей и слепого. Полита оставили в дозоре у подножия скалы, а базилей и Арет направились в сторону холмов.

Быстро темнело. Они прошли косогором к лощине и увидели огонь костра, а в их свете шатер. Бесшумно крались они вниз по склону, потом залегли у кустов орешника.

— Трое или четверо, — шепнул Арет. — Что будем делать?

— Пойдем узнаем, где мы, что это за люди, — ответил в полный голос базилей, встал и, не таясь, двинулся к костру.

Арет выругался негромко и последовал за ним. У костра сидели трое, а из котелка над огнем исходил сытный запах бараньей похлебки, обильно заправленной чесноком и мятой.

Один из них вскочил и, угрожающе выставив перед собой длинный нож, крикнул:

— Попрошайкам здесь не подают! Идите своей дорогой, люди добрые!

А другой с любопытством посмотрел на Одиссея и спросил:

— Что за лопату несешь на блестящем плече, чужеземец?

— Этой лопатой. сейчас я тебя превращу в головешку! — рявкнул базилей, рассерженный неласковым приемом.

Полог шатра откинулся, вышел невысокий человек в коротком гиматии, внимательно посмотрел на Одиссея и грустно сказал:

— Все бы тебе жечь, воитель неугомонный. Может, пора остановиться? Или продолжим старую свару?

Вздрогнул Одиссей, голос его услышав. Опустил копье огненное на землю, вздохнул и ответил:

— Не знал, что встречу тебя здесь, Эней! Нет ныне между нами вражды.

Гладкие стены окружают меня. Вылезти из тесного узилища можно сквозь небольшое круглое отверстие, однако зловещая тень соратника время от времени пересекает светлое пятно выхода. Те, кто заточил меня в этот холодный каменный мешок, опасаются, наверно, что в моих силах разорвать цепи на руках и ногах, либо же сковали для того, чтобы я не одолел голыми руками соратника. Лестно, но глупо.

Когда действие дурманящего пойла ослабло, я перестал хихикать, радуясь восхитительно разнообразным трещинам в стене, сквозь которые, если присмотреться, открывались места, захватывающие дух, и тончайшему перезвону цепей, подобному музыке с кораблей, полных арфистов. В голове немного прояснилось, но все попытки коснуться разума соратника, что стерег меня, ни к чему не привели — вязкая муть в голове не позволяла распахнуться нужным дверцам.

И поэтому мне ничего не остается, как ждать решения своей судьбы, раскачиваясь на цепях, и вспоминать, как несколько дней назад со связанными руками почти так же висел я воздухе, только не на цепях, а в тесной клетке, набитой людьми, исходящими страхом…

После того как Чопара расправилась с людьми господина Плау, она выдернула пику из тела убитого и, подцепив крюком веревку, раскачала нашу клетку. Веревка скрипела, я закрыл глаза, ожидая, что в любой миг она оборвется, и мы самым подлым образом воткнемся в землю накануне своего спасения. Я взывал ко всем богам, от Гефеста-кузнеца до Митры и от Гончара и Сына Его до Вишну, чтобы они укрепили веревку.

Не знаю, услышали они или нет, но когда я раскрыл глаза, господин Верт уже втаскивал клетку, кряхтя от натуги, на перила. Чопара полоснула ножом по веревке, и клетка рухнула на пол. Жалобно взвыл лидиец, Болк хрипло выругался, а потом жерди рассыпались и мы закувыркались на досках верхней площадки.

— Ну вот и все! — сказал Линь, вставая с колен.

Веревки больно впились в руки, на запястьях потом еще долго багровели рубцы. Колени мои дрожали. Я присел на скамью, столкнув с нее мертвеца. Лидиец и воины ушли, наверху из плененных остались, кроме меня, только Болк и Линь. Болк схватил со стола кружку и опрокинул ее себе в рот, облив грудь пивом. И только после этого подошел к Верту.

— Приказывай, господин! — сказал он. — Перебить всех грязеедов сразу или сначала допросить с огоньком?

— Общение с Плау испортило твой характер, — ответил господин Верт. — Это мои люди, временно обманутые лживыми посулами. Зачинщиков накажем, остальным урежем послабления. Пока всех связать, никого не бить, ничего не спрашивать. Теперь о тебе, прыткая девица…

Чопара шепталась с наставником и, услышав свое имя, подошла к господину Верту, смиренно улыбаясь в. ожидании похвалы.

Однако не дождалась.

— Мужчины первыми заключили договор с менторами, — строго произнес Верт, не для того, чтобы женщины о своем месте забывали! Нам трудиться, вам ублажать нас.

В глазах Чопары мелькнули искры, но она склонила голову и тихо сказала, как прошелестела:

— Разве не ублажила я тебя, чтимый господин, хотя бы тем, что твоего врага пленила, а тебя освободила?

Верт стукнул кулаком по столу так, что пустая кружка подпрыгнула и скатилась на пол.

— Кто тебе сказал, что я нуждался в твоем освобождении?! Плау уже не был опасен!

Действительно, господин Плау выглядел очень плохо. Наверно, то, что он был одолен женщиной, ввергло его в тоску. Голова упала набок, из открытого рта текла красная жижа. А приглядевшись, я увидел, что он и не дышит вовсе! Судя по тому, как внезапно замерла Чопара, а Линь многозначительно покачал головой, они тоже заметили, что госпоже Гретте не придется выковыривать глаза своего брата.

— Я не хотела его смерти, — громко сказала Чопара, — но готова нести кару за нее.

— Глупая девчонка! — засмеялся господин Верт. — Твои прыжки его не могли остановить. Он страшен в рукопашной схватке и не знал в ней себе равных. Сейчас ты лежала бы здесь с переломанными костями. Но я победил его.

— Мой господин сильнее всех! — воскликнул Болк.

— Не только, — благосклонно кивнул ему Верт. — И умнее! Я подсыпал ему яду. Он уже был покойником, когда ретивая девица здесь скакала!

Мы заняли лучшие дома, но спать почти не пришлось — охраняли ворота на случай, если вдруг объявится какой-либо мятежный отряд. К утру поселяне обнаружили, что опять вернулись под длань господина Верта. Неудовольствия никто не выказал, может, еще и потому, что все чувствовали себя прескверно — с похмелья, да еще и связанные попарно. До самого вечера к Верту приводили поодиночке жителей городища, и после короткой беседы он определял, кого отпустить с миром, кого посадить за крепкий засов, а кого и зачислить в стражники. Последних набралось, к моему удивлению, немало. А там и подмога из лагеря подоспела.

Два дня готовились к походу на соседнее городище. Мне велено было с ближайшей оказией возвращаться к звездной машине под начало Диомеда. Все это время я болтался без дела — от моего звена почти никого не осталось, да и от ратных подвигов меня уже тошнило. Что господин Верт, что Плау — сущие кровавые безумцы, а не достойные правители! И госпожа Гретте скажу я вам… Ясное дело, почему им тесно стало под присмотром Высокого Дома! Да только не мне судить их — сам беглый преступник.

Вот я скучал, сидя на высоком крыльце двухъярусного дома, в котором разместился Верт и куда стекались помалу верные ему управители поселений. Весть о гибели Плау разнеслась быстро.

Напротив дома в куче зеленоватого песка возились дети. Мне они показались неухоженными и отощавшими. Рядом со мной на скамье сидела женщина в мятой хламиде, качая на коленях двух маленьких девочек. Она напевала им колыбельную о добром паучке и злом комарище.

Мне стало грустно. Доведется ли мне когда-либо расцеловать на ночь своих сынов, спеть им что-либо из дозволенных песен? Совсем недавно добрый семьянин Таркос из Микен рассказывал им истории о жуке отважном, который побеждал злого дельфина, врага моряков, а ныне самозваный Тар из Тайшебаини бродит жупелюгой бездомной, недостойный плевка доброго семьянина.

Не знаю, чего мне хотелось больше — возвращения дней вчерашних или просто выспаться хорошо. Ночь была неспокойной. Когда все уже спали, в дверь моего закутка кто-то поскребся, и шепот Чопары возвестил о ее намерении воздать мне почести, дабы причаститься тайн, которыми, по ее разумению, был я наполнен. Сперва я не понял, о чем это она, но очень быстро намерения ее стали ясны. Однако тут меня как естества лишили! Я вспомнил, что видел ее в мужском теле, и что бы все эти мрачные чудеса ни означали, подозрительным и противоестественным было бы наше соитие. Слова ее становились все жарче, но холод мой все же она ощутила. Обижать ее не хотелось, но и превозмочь себя я не мог. Поняв, что от тайн ей ничего не перепадет, она всхлипнула и исчезла из моего закутка.