Из щели вдогонку за прелестницами вырвались такие пряные ароматы, что у Медона заурчало в животе. Он вспомнил, что с утра ничего не ел, да, впрочем, и не хотел есть. Но божественная жидкость привела его в чувство и возбудила нечеловеческий аппетит.

Из темного отверстия доносились шипение пара, шкворчание масла, стук ножей и звон посуды. А умеют ли здесь тушить рыбу, фаршированную маслинами и орехами, задумался Медон. Не кладут ли они чернослив, тем самым поганя кушанье? Знают ли они, что мяты надо класть немного, а базилика чем больше, тем лучше?

Теперь засосало под ложечкой.

Он решительно шагнул в проем и, разглядев в полутьме ступеньки, начал спуск, дабы лично наставить поваров. По широким ступеням идти было нетрудно, вдоль стен тянулись поручни, а красноватый свет, идущий снизу, освещал путь. Вскоре он вышел на открытую площадку и замер, пораженный.

Кухня гадиритов, казалось, не имела конца и края. Могучее пламя рычало под огромными котлами, из-под крышек вырывались клубы пара, а рядом суетились темные фигурки с длинными шестами в руках. На больших противнях что-то трещало и плевалось маслом.

Только собрался Медон спуститься вниз и даже сделал несколько шагов по узкому пандусу, как сообразил, что никто не поймет его советов, а языка гадиритов он не знает. Раздосадованный, пошел обратно, твердо решив сегодня же взять у Родота первый урок, и не заметил, что вместе того, чтобы подняться вверх, он направился вниз. Спохватился лишь на следующей открытой площадке.

Открывшийся вид был удивителен — отсюда, сверху, глазам его предстала гигантская полость в чреве горы, а когда он увидел отражение светильников в черной глади воды, то понял, что добрался до самого низа плавающей пирамиды.

Впоследствии он узнает, что на много десятков локтей уходит в морскую глубь ее основание, и что оно подобно скорее перевернутой пирамиде, нежели днищу обычного судна. А тогда он лишь смотрел, не отрывая взора, как у края внутреннего водоема, словно конечности огромной многоножки, волнообразно шевелятся тонкие палочки. Приглядевшись, понял он, что это на самом деле весла, а когда разглядел в слабом свете надсмотрщиков, то стало ясно — усилиями гребцов хоть и медленно, но неумолимо движется плавающая гора в нужную сторону. Гребных же колес, о которых Родот говорил, он не увидел.

И еще он понял, что полость гораздо больше, чем вначале ему показалось. Стена, к которой выводила лестница, разделяла ее на две части. Подойдя к другой стороне, Медон увидел несколько больших и малых кораблей, стоящих у причала, а среди них выделялся «Харраб», без парусной оснастки похожий скорее на обрубок судна, нежели на грозный корабль.

Рядом с ним копошились люди. Блики от факелов скользили по воде, в их свете тросы, что тянулись от «Харраба» к причалу, казались нитями, идущими к большому барабану. Оттуда доносились громкие голоса, кто-то визгливо выкрикивал одно и то же непонятное слово. Барабан вращался, из распахнутого чрева железного корабля показалась баллиста, повисла над палубой и, раскачиваясь, медленно поплыла к причалу. На полпути трос оборвался, и баллиста рухнула в воду. Всплеск и вопль досады слились воедино. Засвистели бичи, закричали надсмотрщики в ярости, а рабы от боли.

Медон увидел, как несколько рабов вдруг кинулись к надсмотрщику и, столкнув его с причала, побежали к лестницам. Они почти добрались до них, когда из мрака выступили стражники в блестящих шлемах и с копьями наперевес. Сверху наконечники показались Медону слишком большими и широкими, но тут из них вылетели струи дымного пламени. Стало ясно, что это и не копья вовсе!

Огонь лишь коснулся двух беглецов, но этого оказалось достаточно, чтобы они с. жуткими криками превратились в живые факелы, мечущиеся вдоль стены. Трое или четверо успели вскарабкаться на лестницы, и теперь они торопились добраться до площадок. Перегнувшись через перила, Медон видел, как они один за другим пролезают сквозь отверстие в полу на узкую галерею.

Под частые удары гонга в стенах, там, где упираются края длинной галереи, открываются двери, и блеск шлемов означает, что бежать некуда. В страхе сбиваются рабы в кучку на середине галереи. Широкоплечий раб с заплетенными в косицу волосами пытается влезть вверх по одному из тонких бронзовых столбов, на которые опирается площадка. Его руки срываются, но он снова и снова обхватывает скользкий позеленевший металл.

Если он дотянется до края, то успеет взобраться наверх, подумал Медон и поежился от этой мысли. Ему не хотелось столкнуться лицом к лицу со взбунтовавшимся рабом. Он отступил назад, к лестнице, и не видел, что творилось в галерее под ним.

Двое рабов кинулись навстречу смерти и были сожжены, другой упал, обхватив голову руками. А тот, что безуспешно пытался влезть по столбу, окинул скорчившегося перед ним презрительным взглядом. Потом глаза его блеснули, он вспрыгнул на спину лежащего, ухватившись за выступ, подтянулся к краю площадки. Стражники засмеялись, один из них метнул огонь, но раб с косицей поджал ноги, и струя пролетела мимо, и в следующий миг он вцепился в перила и резким движением перебросил свое тело на площадку.

Прежде чем Медон сообразил, что происходит, сбоку от лестницы со стуком отвалилась створка и оттуда появился стражник. Может, он и не хотел причинять зла Медону, а может, шаровидный наконечник его огнемечущего копья был направлен на беглого раба, что возник за спиной Медона, — это так и осталось неизвестным.

Увидев, что стражник наводит на него оружие, Медон, не раздумывая, отбил его в сторону посохом, а когда стражник, потеряв равновесие, выронил копье, Медон изо всех сил ударил по ногам. Стражник пошатнулся, низкие перила не удержали его, и со сдавленным криком он полетел вниз.

Беглый раб ошарашенно посмотрел на Медона, разжал кулаки и метнулся к лестнице. Медон проводил его взглядом, потом осторожно подошел к краю и увидел, что внизу, в узком проходе лежит неподвижное тело, а у лестниц столпились надсмотрщики и стражники. Задрав головы они смотрят вверх, в его сторону. А потом вдруг страшно закричали рабы, что стояли вдоль причала, факелы полетели в воду, и лишь в струях огня, что изрыгали копья, можно было разглядеть мечущеся тени, лица, искаженные злобой и страхом, и клубки тел.

В следующий миг ноги унесли Медона вверх по лестнице, он быстро проскочил кухню, тяжело дыша поднялся до открытого, хвала богам, входа в коридор, а когда вошел в покои базилея, его встретили приветственно поднятые чаши Арета и Филотия. Ахеменид же шумно обнюхивал блюдо с овощами и шагов не услышал.

Медон опустил рядом с увечным его посох, а сам упал на ложе и перевел дыхание. Арет весело осведомился: кто еще не знает, на ком базилей обнаружил своего юного оруженосца? Услышав, что прыткий юноша оказался в объятиях чуть ли не самой Елены Прекрасной или ее сестры-близнеца, Медон лишь покачал головой, улыбнувшись слабо.

Только он успел слегка перекусить, как объявился Родот, внимательно оглядел всех и возвестил, что после трапезы правители удостоят беседой не только базилея, но равно и высокомудрого Медона, и тех, кого базилей сочтет нужным иметь при себе.

И вот теперь под хриплый голос правителя Сиддха и вкрадчивый говор правителя Ланта размышлял Медон о том, быстро ли подавили взбунтовавшихся рабов и не заметил ли его кто-либо из стражников? Хоть и на путниках ныне одеяния гадиритов, но светлые волосы смогли бы разглядеть даже во мраке.

Между тем правитель Сиддх учтиво, но укоризненно выговаривал базилею за то, что неразумной отвагой и хитроумием его были обращены в прах великие замыслы.

— Всемерно поддерживали мы царя Приама, но увы, роковой случай поторопил встречу его неразумного сына с некой красавицей, имя которой известно всем. Что воспоследовало — тоже, увы, известно. По всему побережью ныне поют и рассказывают истории о подвигах ваших под стенами Трои. Увы, не хватило времени, чтобы укрепился могучий царь Илиона, а там хоть до старости вы могли осаждать его стены…