В сопоставимых показателях государства высокогорий превосходят своих соседей и предшественников с меньших высот. Они существовали дольше, росли или распространяли свою власть на большие расстояния или сочетали все три элемента. Когда в VIII веке н. э. по неизвестным причинам влияние Теотиуакана ослабло, столицей стал Тула; этот город после его столь же загадочной гибели в конце XII века на протяжении столетий с благоговением и страхом вспоминали в Мексике. Он был известен как «Сад Богов», и его многочисленные колонны и аккуратные церемониальные площади, орошенные кровью жертв, должны были оправдывать это название. Однако находился он в чрезвычайно коварной местности, где необходима ирригация и где продолжительные засухи смертельны. Почти несомненно главную роль в том, что город был покинут, сыграла экологическая катастрофа[640]. Ацтеки в каком-то смысле считали себя наследниками его обитателей.

Наука рассматривала цивилизации Центральной Америки и Анд с огромного расстояния, так что различия между ними как будто исчезали. Окружение характеризовалось как почти одинаковое; некоторые черты сходства действительно необходимо подчеркнуть: неприступность горных крепостей, смягчение на большой высоте крайностей тропического климата, ограниченный доступ к животному протеину, почти повсеместное распространение одного и того же ритуального источника пищи — кукурузы. Культуры этих двух народов казались наблюдателям тоже почти одинаковыми. Часто, например, отмечалась общая для обеих культур парадоксальная базовая технология. В обоих регионах строили монументальные каменные здания, но не знали арок; в обоих регионах передвигались на большие расстояния без колес и оси. И те и другие предпочитали городскую планировку, символизирующую космический порядок, строго геометрическую и симметричную. И там, и там инструменты, оружие и украшения делали до появления европейцев только из мягких металлов. В обеих культурах были способы записи информации, определяемые как протописьмо: логографическая система глифов в Центральной Америке, которая идеальна для сохранения статистической, календарной и генеалогической информации, но в которой изложение событий возможно только с применением мнемонической техники, и кипу, или узелковое письмо Анд, которое так же хорошо, как линеарное письмо В, подходит для административных записей, но не увековечило никакой литературы в обычном смысле этого слова — по крайней мере, пока никакие такие записи не расшифрованы[641].

Явно одинаковая среда, казалось, порождала одинаковые политические последствия. В обоих регионах время от времени возникали относительно крупные политические образования, которые первые пришельцы из Европы характеризовали как империи. Оба региона в тот же период поражали наблюдателей своими религиозными обрядами, требовавшими человеческих жертвоприношений и соответственно таких методов правления и ведения войны, которые давали нужное количество жертв. Оба были завоеваны сравнительно небольшими отрядами испанских авантюристов, причем внешне одинаковыми методами.

Действительно, конквистадоры видели и отмечали это сходство. Например, когда в 1528 году Франсиско Писарро начал завоевание Перу, он следовал стратегии, впервые примененной Эрнаном Кортесом на несколько лет раньше в Мексике: захватил местного верховного вождя, которого называл «императором», и пытался контролировать обширный регион с самыми разнообразными условиями с помощью марионеточного правителя. В обоих случаях такая стратегия не увенчалась успехом, и оба плененных правителя вскоре были смещены или убиты конквистадорами. В Мексике, где был изобретен этот метод, он показал, как мало понимали конквистадоры то, с чем столкнулись: политическая власть в регионе была разделена, и управлять им из одного центра оказалось невозможно. По иронии судьбы в Перу, где тенденции к централизации были сильнее и где существовало воплощение преданности империи в виде единого вождя, подобная стратегия оказалась более пригодной.

«Империя» ацтеков была свободной гегемонией, связанной лишь сложной системой обмена данью; все связи завершались в Теночтитлане, но пересекались и перекрещивались по всей культурной области. Насильственное переселение использовалось редко, и было очень мало общин, где бы правили губернаторы, непосредственно назначенные в Теночтитлан, или стояли бы постоянные гарнизоны: самый ранний и, вероятно, наиболее надежный источник отмечает всего двадцать два таких пункта. Господство ацтеков обеспечивали не непрерывная бдительность или постоянные институты власти и контроля, а страх перед подвижными армиями и карательными рейдами. По пространству в 200 000 квадратных миль последний правитель водил армии взад и вперед, «завоевывая» города, которые согласно сохранившимся спискам уже входили в его государство. Гегемония ацтеков не была и монополией: она распространялась на целую сеть городов вокруг озера Текскоко, которые пользовались привилегиями при распределении дани. Совокупная система союзов обеспечивала сотрудничество более отдаленных общин; союзники в прилегающих районах время от времени могли меняться. Судя по ранним колониальным источникам или по копиям воспоминаний о мире до завоевания, ко времени появления испанцев три общины «за горами» обладали в этой системе особым статусом. Тлакскалтека, Уэкзотсинка и Чолултека тоже платили — или обязаны были платить — дань курительными палочками, оленьими шкурами и пленниками для жертвоприношений; но жители Тлакскалтеки участвовали и в ритуальном обмене пленными с ацтеками, известном как «цветочные войны». Отношения были неровными и часто становились враждебными: Тлакскалтека стала первым союзником Кортеса, а Чолултеку заставили отколоться от своих союзников, по собственному признанию Кортеса, убийством трех тысяч жителей в их собственной столице.

Система инков, вне всякого сомнения жесткая и унифицированная, какой ее и описывали, включала гораздо больше элементов последовательности и охватывала гораздо большее пространство. Государство было более обширным и более строго регулируемым, чем у ацтеков. Столь крупная империя, существующая в столь враждебной местности и охватывающая множество различных культур, не могла существовать без практичного перепоручения и распределения прав и обязанностей, а также без множества хорошо смазанных соединений. Однако больше всего поражают элементы строгого контроля из центра: центры традиционных региональных союзов и вражды к инкам могли быть снесены и превращены в пустыню, как Чиму, процветающий город, предыдущая столица империи, опустошенный внезапным нападением завоевателей-инков (см. выше, с. 94). Десятки и сотни тысяч жителей лишались домов и насильственно переселялись туда, куда требовала политика инков. Уайна Капак, последний перед приходом испанцев правитель, переселил, как утверждалось, сто тысяч рабочих, чтобы построить себе загородную резиденцию в Квиспагуанке. Он согнал 14 000 со всей империи крестьян, чтобы разбить кукурузную плантацию в Кочабамбе[642]. Региональную элиту вынуждали или заставляли посылать своих подрастающих отпрысков в Куско для усвоения ими имперской идеологии. Дороги и имперские вестники создали сложную систему связи, которая позволяла быстро доставить послание и столь же быстро получить ответ.

Контрастирующей политике ацтеков и инков соответствуют и другие, более глубокие различия. Трудно представить себе более разные народы. Искусство инков свидетельствует, что они представляли себе мир болезненно, бескомпромиссно абстрактным. Ткачи и кузнецы, изображая людей и животных, делают их единообразными и правильными. Подобное же единообразное представление отражено и воплощено в поразительной архитектуре: тщательно отделанные гигантские каменные плиты, неизменная симметрия, исключение любых изгибов или наклонов, любых подробностей, которые подражали бы природе. Искусство инков менее натуралистично, чем искусство ислама. Даже если веревки с узелками, хранившие записи, содержали повествовательные тексты, которые мы сейчас не можем прочесть, как считают некоторые ученые, вряд ли их содержание можно было бы сравнить с картинным письмом жителей Центральной Америки, ярко передававших любую тему. Наиболее характерное искусство ацтеков, искусство, в котором они выступили новаторами и которое по крайней мере мне кажется необычным для центрально-американской традиции, — это реалистическая скульптура. Лучшие образцы ее малых форм отражают тщательное наблюдение за миром природы. Двое — люди, но в то же время с чертами обезьян — сидят обнявшись, наклонив головы, и обмениваются взглядами, словно задают друг другу вопросы. Змея с зияющей пастью и злобным взглядом лениво протягивает длинный раздвоенный язык над кольцами своего тела. Ветер изображен в виде танцующей обезьяны с животом, раздутым метеоризмом, с поднятым хвостом: она испускает газы. Койоты стоят с наклоненными головами, прислушиваясь или готовые прыгнуть. Кролик напряженно принюхивается к пище или опасности, нос у него задран и сморщен, словно дергается[643].