Фома Нотарас чуть было не попятился назад – но сестра, которая входила последней, просто-напросто силой впихнула его в комнату.

- Не позорься! – яростно шепнула она. – Размести детей наверху и спускайся в зал, сию же минуту!

Потом госпожа дома посмотрела на Феодору – куда ласковей, и погладила ее по локтю.

- Выходи к нам, не бойся, дорогая.

Феодора кивнула.

Когда они с мужем устроили в детской наверху Варда, Анастасию и Магдалину, то сразу же спустились в зал, где Феофано предложила им принять участие в пиршестве.

В зале было много людей, которые сидели и полулежали, по римскому обычаю. Среди них был и Марк – он стоял в стороне и следил за своей госпожой, как и всегда.

Феодора опустилась на мягкое ложе и увидела глаза мужчин, сидящих напротив, - блестящие глаза сильных людей, разжигаемых страстями; и ей стало приятно. Тем более, что она знала: никакой беды с ней не случится, пока ее защищает царственная подруга.

- Феодора – перед тобою Дионисий Аммоний и Валент Аммоний, благородные патрикии и храбрые полководцы, - громко провозгласила Феофано, показывая на двоих мужчин, одетых богаче всего в этом собрании: чернобородых, с длинными волосами, перевитыми серебряными лентами, с браслетами, украшавшими мощные руки.

- Друзья, перед вами прекрасная Феодора, супруга моего брата, - сказала хозяйка, повернувшись к Аммониям.

Оба гостя склонили головы, встретившись взглядом с Феодорой, - они были навеселе, но не настолько еще пьяны, чтобы забыть приличия.

Феофано хлопнула в ладоши – сделала знак продолжать пир; и Феодоре с мужем налили вина, а танцовщики и танцовщицы снова начали услаждать публику. От благовонного дыма, который источали курильницы, скоро стало нечем дышать; а страсти мужчин, распаленных движениями юных тел, саму Феодору наполняли страстью, не находившей выхода. Феодора беспомощно посмотрела на хозяйку – и та подмигнула ей и улыбнулась, все понимая. Но тут с места встал патрикий Нотарас, неожиданно исполнившийся храбрости и решимости.

- Сестра, выйдем отсюда!

Феофано спокойно кивнула.

Сделав знак брату, она вывела его из зала, где только он и смог продышаться.

Фома Нотарас воскликну л яростным шепотом:

- Что за вакханалию ты тут устроила? И как посмела пригласить на нее мою жену?

Феофано сложила на груди обнаженные руки.

- Ты никогда не был воином, мой милый, - ответила она со спокойным презрением. – Ты забыл, как пьют и веселятся те, кто может не увидеть завтрашнего солнца!

Фома быстро оглянулся назад, боясь за жену, и таким же яростным шепотом сказал:

- Никто не знает, кому из нас суждено увидеть завтрашнее солнце! Что тебе нужно от меня?

- Я предлагаю тебе заключить со мною военный союз, - сказала императрица. – Мне нужны все твои люди, как и все мои.

- Другими словами – ты предлагаешь мне изменить Константину? – воскликнул Фома. – Никогда!

- Ты ему и сейчас уже не в помощь – ты одна из первых бежавших крыс, - возразила сестра. – И можно ли назвать это изменой? Ты все равно послужишь империи, только другим путем.

- То есть… я буду служить тебе, - закончил патрикий.

- Да, - улыбаясь, ответила Феофано. – Иначе…

Она взглянула в сторону зала, где Дионисий и Валент уже свалились в пьяном бесчувствии. Фома прикрыл глаза рукой.

- Я понял, чудовище, - шепотом ответил он. Покачал головой. – Неужели ты забыла, что это я сделал для тебя!..

- Я все помню, мой дорогой, - поэтому ты сейчас и здесь, поэтому мы и союзники, - ласково ответила Феофано.

Она приблизила к себе белокурую голову брата и поцеловала его.

- Сейчас я уведу наверх твою жену, ей уже слишком много на сегодня… А ты останься в зале, почти наших гостей! Слышишь?..

- Да, - ответил патрикий.

Феофано вернулась в зал первая, где сразу же подняла с места Феодору: той было действительно дурно. В зале начался разврат, к которому ее глаза и чувства так и не смогли привыкнуть, хотя она не в первый раз принимала участие в пирушках византийской знати.

Хозяйка, схватив под руку, повела гостью вверх по лестнице; когда Феодора пришла в себя, Феофано взяла ее за подбородок и взглянула ей в глаза.

- Ты хорошо себя чувствуешь? Идем, нам нужно поговорить!

Феодора неуверенно улыбнулась.

- Я так скучала!

Хозяйка призывно улыбнулась в ответ.

- Я тоже скучала. Но сперва мы поговорим, дорогая. Твой Леонард тебе написал, мои люди перехватили его письмо в Константинополе… и даже если ты не хочешь любить нашего комеса, нужно поддержать или уничтожить в нем надежду, - шепотом прибавила она. – Это очень важно!

Феодора кивнула.

- Лучше поддержать… да, поддержать в нем эту надежду. Я ведь ничего не обещала ему.

Феофано долго смотрела на нее, ничего не говоря.

- А ты превратилась в очень искусную и непростую женщину, - заметила она наконец: не то порицая, не то хваля. – Но так действуют не только женщины, но и императоры, раздающие пустые обещания… Прекрасно. Но теперь идем и поговорим как следует, пока твоего мужа держат мои гости.

========== Глава 60 ==========

“Феодора!

Я опять с тобой, мы только вдвоем: сейчас – вдвоем, кого бы ты ни любила, кроме меня. А меня ты тоже любишь: это взаимочувствие, которое иной раз возникает между душами с первого взгляда. Не отрицай.

Я ближе к тебе, чем ты думаешь, дорогая: теперь в моем распоряжении, кроме “Константина Победоносного”, четыре галеры, одна из которых называется твоим именем – “Василисса Феодора”. Ты ведь знаешь, конечно, что тебя зовут так же, как одну нашу императрицу прежних лет, святую, хотя не столь знаменитую, как Феофано? Но когда я крестил корабль, я думал только о тебе – ты затмила для меня ту Феодору, которую я никогда не знал…”

Феодора взялась за лоб: никто здесь не знает и не хочет знать ее настоящую - кроме, может быть, Феофано… И о чем думал Фома, когда давал ей такое имя? Смеялся?

Хороша же вышла насмешка!..

””Василисса Феодора” отряжена мною для сношений с Константинополем – и возит в нашу столицу мои деловые и частные письма. Письмо, которое сейчас держат твои руки, - как я завидую этому ничтожному клочку пергамента! – сохранил у себя и передал людям Феофано евнух Никита, которого мы оба знаем. Он приходит на берег, как это прежде, тысячу лет назад, делала ты, - я просил экипаж “Василиссы Феодоры” высматривать русского евнуха в Золотом Роге, почему-то преисполнившись уверенности, что он станет бывать там, и так и оказалось. Это славный и храбрый юноша: бесконечно жаль, что он изувечен, но, с другой стороны, не будь его, мы лишились бы очень нужного человека. Его теперешняя высокая должность паракимомена защищает Никиту от посягательств, которым, несомненно, подвергся бы любой другой русский пленник: особенно в дни засилия католиков.

Как ты поживаешь? Здорова ли? Ладишь ли с мужем?

Я хочу услышать: нет, конечно. И почему-то уверен, что не ладишь. Если это я сделал так, я радуюсь своей победе и твоему освобождению: твой муж не из таких, чтобы бить тебя или изводить словесно, да ты и сама не позволишь поднять на себя руку или испачкать ругательствами. Разумеется, Фома Нотарас знает это и ценит сокровище, которое досталось ему на хранение, - бог весть, на какой срок!

Захочешь ли ты узнать, как идут дела у меня? Я расскажу коротко, любимая, - я теперь стал богат, хотя и прежде не был беден: ныне же я разбогател вчетверо против прежнего. Твои прелестные темные глаза заблестели при этом известии, я знаю: как бы ни была добродетельна женщина, она всегда любит золото и мужчин, готовых им делиться.

Но, должно быть, ты ужасаешься тому, как я добыл свое состояние: и это справедливо. Я добыл его на крови, но пустил ее не больше, чем следовало, можешь мне поверить. Я пустил кровь испанцам и итальянцам, которые давно того заслуживают, если не худшего.