Потом они опять пошли мыться, и легли в постель вместе; Феодора едва вспомнила, что нужно перед этим сцедить молоко, чтобы грудь не затвердела. Феофано, видимо, утомленная дорогой, почти сразу заснула, а к Феодоре сон не шел.

Она должна была думать – и решать немедленно. Феодора взяла за руку спящую царицу, чтобы решалось легче.

И когда Феофано шевельнула пальцами с алыми ногтями, словно даже во сне одобряя ее, Феодора поняла, что знает, как поступить.

Слишком много бед случается потому, что люди мечутся, не зная, как правильно сделать: особенно много среди женщин таких, у которых каждый день душа лежит по новую сторону. Она же метаться не вправе.

Феодора решила, чем она пожертвует, если придет большая нужда: так действовали цари и все те, у кого доставало смелости смотреть в лицо Богу и самому себе.

Она склонилась над Феофано и поцеловала смуглое обнаженное плечо.

- Ты этого не скажешь вслух… однако ты тоже так думаешь, и тоже все решила, - прошептала московитка, глядя на изгиб ярких губ госпожи. – Но ты хорошо делаешь, что молчишь. Каждая душа должна обрекать себя сама.

========== Глава 57 ==========

Феодора уехала утром, и хозяйка проводила ее до самого конца своей акациевой аллеи – тоже верхом. А перед тем, как оставить гостью, она подъехала к ней и, ловко поравнявшись с Феодорой, обняла ее и поцеловала в губы. У московитки все внутри скрутилось в какой-то сладострастный водоворот, и мурашки побежали по телу: Леонид и Теокл видели эту ужасную непристойность.

А царица, выпустив ее из объятий, провела по щеке Феодоры острым алым ногтем и посмотрела в глаза – эти огромные глаза, обведенные черным, наверное, скоро будут подчинять ее даже во сне…

- Гелиайне, филэ*, - сказала Метаксия, улыбаясь.

- Будь здорова, - повторила и Феодора, которую пошатывало в седле. “Ничего себе союз равных любовников!” - подумала она в смятении.

Феофано хотела отъехать, но замешкалась. Опять склонившись к подруге, она прошептала по-русски, сверкнув глазами:

- Пиши, если будет нужно. Отправь с письмом одного из них.

Она кивнула на охранителей подруги, и Феодора сказала:

- Да.

Московитка все еще плохо понимала, что думают ее люди и даже где она сама теперь находится. Феофано, несомненно, осталась этим очень довольна. Поцеловав свои пальцы, она махнула подопечной и, наконец, развернула черного арабского коня и поскакала прочь.

Феодора наконец нашла в себе силы посмотреть на Леонида и сказать:

- Поехали…

У него в глазах сверкнула тревога, и воин подался к ней, простерев руку: должно быть, она сделалась бледной и он боялся обморока. Но потом Леонид кивнул темноволосой головой, и Феодора тронула коня.

Некоторое время они скакали молча – охранителям и не полагалось разговаривать с госпожой; но сейчас нельзя же было молчать! Не до тех же пор, пока они не встретятся с хозяином!

Наконец Феодора остановила лошадь и крикнула обоим своим молодцам:

- Стой!..

Она обрела немного уверенности, увидев, как они безоговорочно послушались. Феодора посмотрела на Леонида.

- Ну, что скажете?

Воин молчал, словно в замешательстве; а Феодора ощутила, как краснеет. В самом деле – она отчитывается перед ними, что ли?..

Хозяйка дерзко улыбнулась и посмотрела на Теокла, который был разговорчивее и находчивее:

- Ты что скажешь? – спросила она.

Светловолосый охранитель помедлил – и вдруг улыбнулся ей в ответ.

- Ничего не скажу!

И даже развел руками, потом показал большими пальцами на свою грудь, на сердце: дескать, предан как пес и нем как могила.

Феодора засмеялась, а Теокл посмотрел на Леонида, и его товарищ наконец тоже усмехнулся. Леонид, в свой черед, поклонился хозяйке.

“Ну-ну”, - подумала Феодора.

- Благодарю вас, - сказала она и дальше поехала молча; воины так же молча последовали за хозяйкой. А ей казалось, что вокруг нее совсем не осталось людей, чтящих христианский закон.

Тут Феодора вдруг поняла, почему Феофано попрощалась с ней таким образом: царица, конечно, хотела поставить на ней свою печать, отметить как свою собственность… но, вместе с тем, и проверяла, можно ли положиться на ее воинов в тайных делах. До чего же Метаксия умна!

Ее охватил озноб при воспоминании о любовнице, а потом Феодора заставила себя думать о муже. Будет ли он ее упрекать?

Нет, не должен. Конечно, он станет холоднее с ней, – но ее любовь с Метаксией не такая вещь, за которую можно выговаривать громко. Мало того, что еще и в доме Нотарасов услышат: так ведь Фома чувствует себя обязанным… одалживать свою молодую жену сестре!

Ведь это Метаксия когда-то выбрала ему рабыню для утех, и теперь может требовать свою долю ласк!

Феодора ужаснулась. Она никогда не воображала до сих пор, что погрязнет в таком разврате.

Но ведь это разврат, если глядеть глазами послушной рабы церковных установлений… а если глядеть глазами благородной гречанки, все становится правильным и законным. Если смотреть глубже – оценивать все тонкости византийских обычаев и видеть их семейную жизнь без прикрас.

“Этим и отличаются аристократы от низших – они видят суть вещей, не ослепляясь правилами, даже церковными, и умеют действовать сообразно общему благу”, - подумала Феодора.

Потом московитка улыбнулась. Феофано в самом деле любила ее – а любовь такой женщины стоит любви десяти заурядных мужчин.

Филэ – возлюбленный друг?.. Да, так и есть теперь: пусть ни одна, ни другая не ожидали этого. Феодора ощутила, как при мысли о Феофано согревается и ее сердце, и ее женское естество. Такой союз не разрушат ни новые дети, ни неравная борьба, которая столь часто начинается между мужчиной и женщиной: и если в этой борьбе побеждает один, другой в конце концов уничтожается.

“Когда у меня не останется никого, как и у тебя, – мы останемся друг у друга, последняя великая царица”.

Феодора не заметила, как оказалась в своем саду. Она вздохнула, раздвигая плечами персиковые ветви, обдавшие ее утренней росной свежестью; гнедая лошадь под ней фыркнула, когда на нее тоже брызнуло, и Феодора ласково похлопала кобылку по разгоряченной шее, от которой шел пар.

Ее вдруг охватила любовь ко всему этому цветению жизни. Кто сказал, что любовь должна подчиняться закону? Как это возможно?

Когда Теокл подал ей руку, ссаживая с лошади, Феодора спрыгнула и задержалась перед воином, глядя ему в глаза. Она улыбнулась, а потом без слов крепко обняла его. Почувствовала, как грек похлопал ее по спине; он не отталкивал ее и ничего не спрашивал.

Когда Феодора отстранилась, воин молча поцеловал ей руку. Она улыбнулась, ощущая, как на глазах выступают слезы.

- Я вас полюбила… вы очень теплые сердцем люди, хотя и жестокие, - сказала московитка.

Теокл неожиданно серьезно сказал, выпрямившись во всю стать и откинув назад длинные белокурые волосы:

- Тот, у кого сердце горит для своих, должен быть жесток к врагам и суров с низшими. Когда все становятся в наших глазах равны, уходит истинная любовь, а народ и государство гибнут.

Феодора взволнованно кивнула. Она направилась к дому – и на полпути остановилась; сердце застучало, дыхание пресеклось.

Навстречу по дорожке, посыпанной песком и обложенной цветными камнями и раковинами, неуклюже бежал ее сын – Магдалина не поспевала за ним или не смела схватить и остановить: она тоже завидела госпожу.

- Вард! – радостно крикнула Феодора; она нагнулась и расставила руки, и сынишка влетел в ее объятия.

- Мама! – крикнул он и крепко стиснул ее ноги, так что оба едва не повалились в траву. Феодора смеялась. Она подхватила мальчика на руки, радостно ощутив, что довольно сильна, чтобы носить его.

“Успела ли Феофано поносить на руках своих детей? Успела ли увидеть, как они выбегают из дому навстречу ей?”

Феодора с щемящей болью в сердце пригладила темные волосы Варда и подумала, что он хотя и греческой наружности, но совсем не похож на отца.