Феодора с мольбой прижала палец к губам.

- Я к вам от высокой госпожи, которая восхищается вами и вашим искусством. Но превыше всего - преданностью империи, - прошептала она. - Эта госпожа знавала вашего…

- Внука дяди моего дяди, - горько усмехнувшись, ответил комес; его карие глаза теперь глядели так, что Феодора ощутила гадливость к себе. - Я, кажется, догадываюсь, о какой госпоже вы говорите.

Феодора почувствовала себя глубоко униженной - и неловкой, неуклюжей в последней степени. Если Феофано прикажет убить ее за такую промашку, она будет совершенно права…

Но теперь уже терять нечего.

- Да, меня послала Феофано, - сказала она.

Оба долго молчали; каждый боролся с бурей в собственной душе. Потом комес спросил:

- Что же - у Феофано есть что сказать мне помимо того, что я знаю о Никифоре? Или она послала вас с очередною ложью, которая ничем не подкреплена? Чтобы ваше дитя меня растрогало, - тут комес засмеялся, и Феодора поняла, какой это опасный человек. Он был далеко не прост! У него была душа точно сундук с потайным дном, как у всех ромеев - и русских людей!

Феодора посмотрела ему прямо в глаза.

- У меня есть что сказать самой, комес, - ответила она. - Я - бывшая рабыня из Московии, которую купил и привез сюда ваш родич. Он повинен также в мучениях сотен моих соплеменников, которых освободила Феофано!

Феодора глубоко вздохнула. Флатанелос был ошеломлен - и она продолжила, прежде чем он пришел в себя:

- Я могу привести вас к этим людям, и показать… предъявить свидетельства бесчисленных преступлений Никифора, - понизив голос, закончила она.

Комес долго молчал.

Потом сказал:

- Предъявите мне и этих людей, и эти свидетельства! Пустыми словами я сыт по горло!

Он резко поднялся, и Феодора тоже; ей опять стало дурно, и Флатанелос опять ее поддержал. Он улыбнулся и смягченным голосом прибавил:

- У вас красивый сын…

- Я хотела бы, чтобы он вырос похожим на вас, - искренне сказала Феодора.

Грек усмехнулся - конечно, думал, что она подольщается.

- Но я не буду с вами разговаривать без доказательств, высокая госпожа!

Он повернулся и прибавил через плечо, собираясь шагнуть прочь:

- Я догадываюсь, чего вы все хотите от меня… и Феофано! Но лжецов я не терплю, как и предателей! Пусть убираются в ад!

- Хорошо бы вы всегда это помнили, комес, - сказала Феодора.

Флатанелос быстро пошел прочь, а она осталась стоять, глядя ему вслед и улыбаясь. Несмотря ни на что, эта встреча ее очень обнадежила. Как славно встретить такого человека, пусть даже он и не союзник!

Она пошла прочь, и скоро поравнялась со своей охраной, которая ни о чем не спросила. Кормилица тоже. Впрочем, итальянки ей бояться нечего, а греки стояли слишком далеко – видели, но не слышали!

Если муж спросит, она скажет, что просто расспрашивала о работах и о флоте: с кем именно она говорила, ему передать некому. Едва ли Теокл и Леонид знают комеса в лицо.

Феодора шла, низко опустив голову, и мысленно сличала Леонарда Флатанелоса с родственником – и нашла, что если сбрить бороду и подстричь волосы, сходство будет немалое. Или ей они невольно кажутся на одно лицо?..

- Господи, помоги! – прошептала она.

Со своими она поговорит завтра. Слишком частые отлучки из гинекея будут подозрительны, хотя и это уже слишком часто. Но придется.

- Помоги мне, Феофано, - прошептала пленница-московитка.

========== Глава 46 ==========

Вернувшись к себе, госпожа передала Варда Магдалине, кормить, – и вдруг испугалась и ее. В самом деле, как это легко, подкупить женщину, без которой мать не может обойтись! Итальянку, хоть и перекрестившуюся!

Уже то, что она перекрестилась, – Феодора знала, что Магдалина была крещена католичкой…

Но так можно начать бояться собственной тени. И даже если Магдалина нечиста на руку, ключ от сундука она у хозяйки не отберет.

Феодора опять переночевала с кинжалом под подушкой: она редко оставляла оружие при себе, ложась с мужем, но в этот раз ей было почти безразлично, найдет Фома кинжал или нет. Впрочем, у него и мысли не появилось проверить. Патрикий пришел разделить с ней ужин, приголубил сына и подробно расспросил о нем; а потом, в постели, долго и изысканно ласкал ее. Казалось, он боялся, что жена охладеет к нему… уйдет, если не взаправду, то сердцем, мыслями…

Но как она могла бы уйти? Даже обладай она собственным состоянием - Феодора глубоко любила своего бывшего хозяина, он пророс всем своим существом в ее душу: пусть Феодора и не испытывала страсти прежних беззаботных, бездетных дней. И ее детям никак нельзя без отца: особенно сейчас.

На другой день муж оставил ее рано – и, против обыкновения, написал записку: говорил, что должен принять участие в учениях, которые проводит император – сам, как простой воин.

Феодора нашла поверх записки драгоценную пряжку – оправленную в серебро и яхонт жемчужную голубку, птицу мира. Она со слезами поцеловала подарок. Как простой воин ныне держался император Константин; так же поступал и ее патрикий. Некоторые византийские господа последовали его примеру, заняв место в императорских войсках, – но далеко не все.

Муж хотел, чтобы она гордилась им: стремился защитить свою семью. Но будет ли достаточно его теперешних усилий – против ошибок его прошлого?

Одевшись и строго причесавшись, - стянув волосы в узел, с уложенными короной надо лбом косами, - Феодора накинула плащ и сколола на плече пряжкой-голубкой, как подобало миротворице. Уже готовая, она долго раздумывала – пойти ли к своим; или все-таки сразу к Флатанелосу? Он не прогонит ее, как бы ни грозился, – теперь она поймала его на крючок, с которого комесу не соскочить: семейная честь, честь и защита империи. Пусть он и не любит родича, и даже, вернее всего, - испытывает к нему отвращение, комес не успокоится, пока не обелит или очернит доместика схол в собственных глазах. Леонард во что бы то ни стало захочет увидеть ее доказательства.

“Нет - я сначала отправлюсь к нему, взяв Никифоровы бумаги, а потом мы вместе вернемся во дворец и пойдем к нашим! Мне все равно, что станут говорить! Скажу опять, если спросят, что меня послал муж…”

Феодора задумалась. Нет: это слишком, ее уже запомнили со вчерашнего дня! Может, послать слугу? Но кому она может довериться?

Не своим же охранникам - которые служат ей лишь постольку, поскольку берегут ее для патрикия!

И взять их с собой, на верфь, без мужа - тоже никак нельзя…

“Пойду одна, - решилась московитка. - Двум смертям не бывать! Прикажу Магдалине остаться с Вардом, а сама пойду к морю”.

Она отперла сундук, взяла бумаги и, тщательно перевязав бечевкой, сунула за пазуху. Вот теперь она была вдвойне непраздна - тяжела государственной тайной!

Навестив сына с кормилицей, Феодора покинула дворец и твердым шагом, улыбаясь, пошла к морю. На душе вдруг стало очень легко. Она сама не знала, почему больше не боится, - кто помогал ей, направлял ее сейчас?

Она дошла до верфи и там, уже не спрашивая никого, стала пробираться между поленьями, досками и грязными, усталыми рабочими, ища взглядом комеса. Она скоро увидела его – Леонард Флатанелос сам карабкался по строящемуся дромону, что-то увлеченно втолковывая помощникам, и ветер раздувал его широкое платье; Феодора выпрямилась во весь рост, чтобы комес увидел ее, и махнула рукой.

И он увидел – обернулся и увидел, как будто безоружная женщина взглядом пронзила ему затылок.

И тут же оставил своих рабочих и соскочил с корабля на песок, с ловкостью, удивительной в таком мощном и тяжелом теле. Подошел к ней, почти подбежал; впился взглядом в лицо.

Феодора кивнула.

- Идемте, скорее!

Они, не сговариваясь, проскользили мимо всех людей, собравшихся на верфи, провожаемые изумленными взглядами, - два безумца!

Комес Флатанелос поддерживал ее под локоть и увлекал вперед, когда у Феодоры подкашивались ноги. Они ушли далеко – и наконец остались совсем одни. Феодора задыхалась и улыбалась счастливой улыбкой: безрассудно счастливая, как наедине с Феофано.