Неужели же османам помогает Аллах?

“Нет, - думала Феофано, - им помогает то, что они все – дикари, дети, еще не понимающие, кто они такие… Турки еще не нашли своего смысла в слепой жажде покорять и уничтожать, прежде всего остального свойственной детям-мужчинам: а когда турки подумают о смысле жизни и утратят страсть, они станут такими, как мы!”

Марк был при ней давно, с тех самых пор, как она освободилась от мужа. Марк уверовал во все, что Феофано вложила в его голову: уверовал потому, что полюбил и возжаждал своей госпожи. Он бы никогда не поверил, если бы узнал, о чем думает его императрица, - о чем она думала даже тогда…

Послышался резкий стук в дверь, и Феофано вздрогнула и выпрямилась. Из страдающего мыслителя она превратилась в зверя, готового защищаться.

Вошел Марк. Конечно: Флатанелос никогда не стучал. Она все время забывала!

- Что такое? – резко спросила Феофано; сердце часто забилось. – Я ненавижу, когда меня беспокоят без причины!

Марк никогда не входил к ней без причины: и сейчас ей просто хотелось на нем отыграться. Он и сам это понял: поклонился и остановился у двери, не приближаясь.

- Госпожа, русские отбили твоих двоих пленников, - сказал эскувит, не поднимая глаз: бледный, мрачный. – Может быть, они увидели женщину в окно – она постоянно сидела на виду. Убиты несколько людей принца и двое наших наемников. Я ничего не мог сделать.

Феофано несколько мгновений смотрела на него во все глаза – потом рассмеялась и всплеснула руками.

- Ну конечно, ты ничего не мог сделать!

Феофано приблизилась к своему охранителю, мягкой кошачьей походкой, цепко вглядываясь в лицо. Лгал он ей сейчас или нет – ни за что не признается; весь измучается, а не признается.

- Не только это… Отбили и других пленников – принадлежавших Флатанелосу, - сказал Марк, упорно глядя на свои сапоги.

Феофано сжала губы и дважды ударила стражника по щекам, в правую и в левую, тыльной стороной руки. Этот спартанец, сверх сил пытающийся быть христианином, не двигался, только вздрагивал под ее побоями: лицо побагровело.

- Ну и как мне теперь тебя называть? – прошипела она.

Неверяще смеясь и качая головой, воздевая руки к небу, патрикия отступила от Марка и прошлась по комнате: ей казалось, что она ступает по раскаленным углям, что сама вся горит.

- Лучший воин Феофано! – воскликнула василисса со смехом: вид ее был страшен.

Как только весть о побеге русских дойдет до Флатанелоса, если тот еще жив… а Флатанелос должен быть жив, он слишком любит себя…

Марк едва разомкнул губы:

- Я виноват.

- И если бы только еще понимал как, тупица! – крикнула госпожа.

Теперь она уверилась, что мать с сыном-евнухом выпустил Марк, и русских этериотов уведомил тоже Марк: и, конечно, он был убежден, что совершил поступок, достойный древнего героя.

Бесспорно – поступки древних героев были исполнены величайшей отваги, но никак не ума. Ум им не требовался, потому что они жили в мире богов и чудес.

- Убирайся, - процедила Феофано сквозь зубы. – Вон! Сию минуту!..

У Марка сверкнули глаза, рука дернулась к мечу… Феофано изумленно улыбнулась ему в лицо: в этот миг она была бы счастлива, если бы он выхватил меч и покончил с нею и с ее терзаньями. Но Марк только поклонился и, повернувшись, вышел. Даже дверь притворил аккуратно.

Сошли по лестнице шаги.

Феофано бросилась ничком на пол, на ковер, и разрыдалась, молотя по нему кулаками.

Императрица оставалась взаперти до вечера, лихорадочно раздумывая, проклиная судьбу и всех верных остолопов; не решаясь выйти. Она не могла показаться наружу с таким лицом, в таком недостойном виде. И не могла показаться наружу, не узнав подробно, что произошло, - а узнать Феофано могла только от Марка.

Вдруг ей стало страшно, что он мог подчиниться ей и уйти, уйти совсем…

Феофано ничего не ела до темноты, только пила вино. Сейчас она сжевала половину черствой лепешки для подкрепления сил: запасы неумолимо истощались. Потом накинула на голову покрывало и спустилась по лестнице.

Марк был там – он сидел под ее лестницей и стерег ее, угрюмый верный гигант. Вдруг она ощутила нежность к нему, которой изумилась, но не стала противиться. Феофано тихонько подошла и обняла Марка одной рукой за шею.

Он тут же поднял голову: с готовностью, но без всякого гнева.

- Что ты тут сидишь? – прошептала Феофано.

- Где же еще я могу быть? Я нужен тебе, - тихо ответил Марк.

Она молча взяла его за руку и потянула за собой: изумленный, эскувит поднялся и последовал за госпожой. Они взошли по лестнице; Марк закрыл дверь и остановился в ожидании приказаний.

Феофано подошла к столу, на котором была прилеплена свеча, и, оглянувшись на Марка, замерла – она видела в желтом свете его смуглое изумленное лицо, жадные неверящие глаза… Он понимал…

Феофано задула свечу - потом подошла к своему охранителю и положила ему руки на плечи.

- Вот теперь поцелуй меня, - прошептала она. – Так, как ты умеешь.

Он подчинился – медленно, нежно, но без всяких вопросов, за что она была очень благодарна; и не противился, когда она стала снимать с него доспехи. Но она не находила креплений, не могла раздеть воина на ощупь; и тогда Марк отстранил ее и стал разоблачаться сам. Торопливыми, грубыми движениями, потому что прикасался к себе, а не к ней.

Когда же он опять принялся за нее, то стал нежен, как вдохновенный юноша. Но умел намного больше, чем юноша, - Феофано научила…

Он сбросил свой плащ на ковер и опустил ее на это ложе. Она закрыла глаза, неистово наслаждаясь тем, что он ей давал: счастливый тем, что дает. Его рот и пальцы ублажали ее так, как она хотела, и так долго, как она хотела: хотя любовник сильно жаждал ее. И наконец Феофано схватила его за плечи и приблизила к себе; и отдалась на его волю.

Она кричала и вонзала ногти в его спину; билась под ним и изнемогала, пока не ощутила, как его жар и мощь передаются ей. Тогда Феофано потянула Марка вниз, и любовник опять подчинился, и она оказалась на нем как на коне; это была лучшая скачка, лучшее слияние, лучшее понимание на свете.

Но когда он излился, всецело подчинив ее себе, она опять оказалась под ним.

Несколько мгновений они лежали, держа друг друга в объятиях, - Марк сжимал своими руками Феофано, а она только приобнимала. Потом толкнула любовника в грудь, и он освободил ее от своей тяжести.

Феофано приподнялась на локте, бурно дыша, - Марк повернул к ней голову, и даже в темноте она увидела на его лице сумасшедшее счастье. Василисса засмеялась.

- Спасибо, дорогой.

Он резко потянул ее назад, и она опять оказалась лежащей рядом, голова - на его груди. Феофано не стала сопротивляться.

Ей было сейчас очень приятно, что ее гладят, ласкают, не пытаясь посягнуть на нее, пока она сама не пожелает.

- Почему ты это сделала? – наконец тихо спросил эскувит.

Он перебирал ее волосы, гладил ее по спине, но потом замер, держа ее в объятиях, - как будто боялся, что возлюбленная исчезнет.

“Я сделала это, потому что ты сильный, верный, и я пожелала тебя”, - подумала Феофано.

За окном грохотнул гром. Марк прижал ее к себе крепче.

- Почему? – настойчиво спросил он.

Феофано вздохнула и шевельнулась; Марк ее выпустил, и она села.

- Там гроза… слышишь?

Любовник засмеялся.

- Зевс-громовержец стращает нас…

Его глаза окружили смеховые морщинки - Марк смотрел на нее с бесконечной, простой радостью грека: когда-то она сама рассказывала ему легенды их народа, как сказки ребенку, и он так же слушал их.

- А если Флатанелос сейчас явится? Он никогда не предупреждает, - сказала Феофано: просто затем, чтобы посмотреть на выражение лица Марка. Его чернобородое лицо вдруг осветила молния, высверкнувшая в окне, и Феофано вздрогнула.

- Если Флатанелос явится, я зарублю его, - сказал Марк: и ей неожиданно показалось, что он совсем не шутит.