Прошли назначенные полгода, и София, как и Рафаэла, родила мальчика – одна, без мужа. Леонард Флатанелос со всей своей командой так и не появился.
========== Глава 160 ==========
Феодора быстрым шагом вышла из комнаты Анны и прикрыла дверь: болезненные крики и стоны сразу приглушились, но совсем отгородиться от них было нельзя. Московитка мало что сейчас могла сделать… только помолиться за бедную Дариеву жену, которая во второй раз разрешилась от бремени довольно легко, а в третий опять мучилась, будто с первенцем, родившейся в Византии Елизаветой.
Стоявший в коридоре Дарий быстро подступил к московитке и схватил ее за плечи:
- Как она там?..
Теперь это был такой сильный молодой мужчина, что Феодора поморщилась от его захвата; она сбросила с плеч ладони македонца, и тогда Дарий просто схватил ее за руку, не сознавая того. Оба прислушались – за дверью все ненадолго стихло.
- Иди туда, если хочешь… помоги ей хоть молитвой, - сказала московитка, кивнув в сторону кровати, на которой металась Анна.
Дарий прикрыл глаза, перекрестился… потом открыл дверь и шагнул внутрь. И сразу же крики начались снова.
Феодора быстро вошла следом за Дарием; она села у постели роженицы с другой стороны. В спальне уже с ночи, когда все началось, бессменно находилась Кассандра, которая не могла помочь жене племянника ничем, кроме утешительных слов и поглаживаний по голове и рукам, - жена Дионисия всех пятерых дочерей родила легко и не знала этого проклятия Евы. Она сейчас прикладывала к вискам и лбу Анны мокрое полотенце, и это немного освежало роженицу и облегчало ее муки.
Кончилась передышка, новая минута молчания, и Анна опять громко застонала: Дарий уткнулся лицом в ладони. Тогда Феодора предложила поступить с Анной, как делали гречанкам и египтянкам времени Клеопатры Александрийской: вставить между зубов деревяшку, чтобы она не прикусила язык и не мучила себя и других звуками своего страдания. Дарий сразу согласился, услышав такое предложение; и его тетка была не против. Роженица же сейчас мало что понимала, и подчинилась тому, что с ней сделали, как и всему остальному.
Прошло еще три часа общих мучений – и наконец Анна произвела на свет мальчика, темноволосого, но светлее, чем старшие Аммонии. Сын Рафаэлы тоже был светлее – но больше в рыжину, как мать-итальянка.
Дарий, сидевший рядом с женой, казался таким же измученным, как роженица; он улыбался через силу, как и она. Анна крепко заснула, даже не прижав сына к груди.
Ему дали имя Тиверий – как было давно постановлено в семье, на случай долгожданного рождения наследника. Дионисий, придя к племяннику, радовался, очень благодарил Феодору и поздравлял всех.
Анна, как было предписано обычаем, не вставала с постели несколько дней; Феодора все это время была рядом, ухаживая за ребенком и матерью вместе с другими женщинами. Потом гречанка немного оправилась и начала передвигаться по дому, морщась от боли, похожая на тень. А к вечеру третьего дня после того, как Анна встала, у нее вдруг началось сильное кровотечение.
Не помогли ни возвращение в постель, ни кровоостанавливающие отвары, ни молитвы – на другой день Анна скончалась.
Дарий чуть не сошел с ума - это была первая для него смерть дорогого человека после возвращения в Италию: первая большая потеря для всех греков, которые только-только, казалось, восстановили силы после бегства. Дарий Аммоний, как и его дядя, никогда не питал большой склонности к мужчинам и не водил с ними такой любовной дружбы, как его младший брат с русским евнухом и молодым итальянцем, - и жена Анна была самым близким другом старшего Валентова сына.
Анну похоронили без панихиды – где здесь было взять греческого священника? В окрестностях не найти было ни одной православной церкви… а приглашать читать молитвы католического служителя всем грекам, без всяких взаимных объяснений, казалось оскорбительно.
Феодора вспоминала, как крестили Энея и Леонида, - оба мальчика были крещены католиками, и, слава богу, не достигли еще того возраста, когда их могли призвать к серьезной религиозной обязанности.
О религиозной обязанности новорожденного сына Аммониев пока еще никто не думал – Дарий, весь черный от горя, стоял в стороне от могилы, держа малыша Тиверия на руках, и слушал, как с сухим стуком сыплются на гроб комья земли. Близко смотреть на то, как погребают жену, он был не в силах.
Кассандра подошла к племяннику и осторожно коснулась его плеча. Ощутив робкую ласку, Дарий быстро повернулся к тетке - и, сверху вниз посмотрев в ее скорбное лицо, вдруг рассмеялся.
- Я только сейчас подумал… как хорошо, что все мои дети еще так малы. Я не смог бы объяснять им это, - старший Валентов сын кивнул в сторону могилы жены. – А потом, как мы будем потом?..
“Тебе только двадцать лет”, - хотела сказать Кассандра; и промолчала. Дарий не хотел сейчас никаких напоминаний о своем отце и о том, как Валент поступал с собственными многочисленными женщинами и детьми. Но долго ли Дарий Аммоний, со своей кровью, выдержит вдовство?
А может быть, и выдержит. Дух в этом юноше всегда был сильнее тела, и слишком ненавистна ему была память отуреченного отца.
И даже будь это не так – много ли найдется в Италии достойных девиц или вдов, которые согласятся вступить в семью Аммониев… теперь? Кто из девиц или вдов согласится стать матерью детям Дария от гречанки, и многих ли жен Дарий сочтет достойными себя, памяти Анны и всего, что они пережили с нею?
Кассандра погладила племянника по закаменевшему плечу и, низко склонив голову под темным покрывалом, удалилась.
У дома ей встретилась Феодора – и женщины, не говоря друг другу ни слова, обнялись.
Кассандра посмотрела в лицо московитке влажными голубыми глазами, похожими на голубые озерца – особенно с темной подводкой.
- Уезжай домой, тебе больше нечего здесь делать. Твои дети ждут.
- Да, - эхом откликнулась московитка. – Скоро уеду… конечно, вы справитесь без меня.
Кассандра ободряюще кивнула и потрепала ее по щеке сильной маленькой рукой. Потом, обняв жену комеса за плечи, увела ее в дом.
Там они сели рядом. Дионисия еще не было – он оставался с племянником; и женщины могли поговорить наедине.
- Девушки ведь все еще при вас, - печально сказала московитка. Дионисий так и не нашел дочерям женихов в Неаполе: старый горец совсем не так легко сходился с итальянцами, как канувший в Лету Леонард.
Кассандра кивнула.
- Кира и Ксения при нас, и моложе они не становятся, - усмехнулась гречанка. – Но это ничего. Пусть пока помогают с детьми Дария, побудут им матерями… А я была бы рада моих дочерей и насовсем оставить при доме, чем выдавать за итальянцев!
Она поправила свои медные косы, уложенные вокруг головы.
- Ведь ты понимаешь, госпожа Феодора, что отдать своих девушек католикам – совсем не то, что взять к себе католичку! Это значит навсегда потерять своих детей, и умножить число своих врагов!
Феодора пожала плечами.
- А что же делать?.. Вот если вернется Леонард…
Кассандра посмотрела на нее с изумлением; и московитка вдруг поняла, что говорит “если вернется”, а не “когда вернется”, и не замечает этого.
У Феодоры перехватило горло; она сдавленно извинилась перед Кассандрой и убежала, прикрывшись рукавом. Женщины могли плакать вволю по любому поводу, и никто не спрашивал их, почему; теперь Феодора и не хотела ничьего участия. Она плакала, спрятавшись от всех, пока не охрипла.
Леонард отсутствовал уже больше года – и хотя он, бывало, не появлялся в Византии годами при жизни своих императоров, теперь эта отлучка почти без сомнений означала смерть или рабство. Конечно, его могли задержать обстоятельства… море, холода, болезнь, внезапное разорение… но людей, грозивших ему смертью, было гораздо больше, чем обстоятельств.
Была осень 1459 года от Рождества Христова: минуло одиннадцать лет с того года, как девушка из Руси приплыла в Византию вместе с другими пленниками. Почти половину всей своей жизни она провела вдали от родины… и, должно быть, уже не увидит ни Москвы, ни Московии. Феодора думала об этом, пока жила с комесом Флатанелосом, - а потом поняла, что возвращаться к щурам и пращурам нужно не ей, русской женщине, приросшей всем сердцем к другой отчизне, а ее детям. Мужчинам.
