Вместе эти портреты мужа и жены производили впечатление сокрушительной силы: особенно в людях, воспитанных Италией и Византией. Чтобы воспринимать искусство, нужна подготовка всего ума и всех чувств… воспитание многих поколений, которые составляют силу империи!

“А если бы кто-нибудь написал меня и Феофано? Или одну только Феофано?” - думала московитка, поглощенная своим портретом.

После любования портретом Феофано, написанным таким мастером, как Беллини, понадобилось бы церковное очищение… и едва ли оно помогло бы, усмехалась себе русская пленница.

Портреты Мардония и Рафаэлы, хотя тоже оказались хороши, были написаны в совсем другой манере – более отвлеченны, приукрашены, несмотря на сходство… будто художник недовложил в них своей души или души изображенных. Венециано еще не добился того мастерства, что Беллини. Может, и к лучшему.

Эти картины молодые супруги забрали с собой: и повезли их не домой, а к герцогу. Как раз близилось окончание поста – и Сфорца приглашал Флатанелосов, а также Мардония с супругой на собственную свадьбу в Неаполе. Герцог звал к себе также и Дионисия. Этого требовал и родственный долг: совсем скоро Сфорца и Аммонии кровно породнятся.

В Италии это значило куда больше, чем в Византии… как бы ни гневалась графиня, законы семейственности и кровной мести теперь распространялись на греков, которых принял к себе Рим, так же, как церковные.

Бенедикто Пизано, молодого римлянина, ставшего другом и наставником Мардония, уговорили ехать с Флатанелосами: итальянец был холост и искренне привязался к македонцу.

Конечно, это не могло вытеснить Микитку из сердца Валентова сына: но русскому евнуху нельзя было даже показаться в римском обществе. Не то Мардоний оберегал своего сердечного друга, не то Микитка – его; впрочем, переписываться они не прекращали, и Мардоний делился с Микиткой всеми событиями своей жизни. Так же, как и Феодора с Феофано.

Все шло очень хорошо… так, что даже не верилось.

И в один из дней подготовки в отъезду в Неаполь семейное счастье Флатанелосов снова разбилось о скалы. Пропал Александр, младший сын патрикия Нотараса.

В такой неразберихе могли бы украсть даже взрослого – не то что трехлетнего малыша: Александра похитили прямо из-под носа у няньки.

========== Глава 156 ==========

- Магдалина… скажи правду, - произнес Леонард Флатанелос.

Магдалина сидела напротив господина на стуле, в самой смиренной позе, сложив руки и опустив голову, окутанную белым платком. Поверх него она накрылась темным покрывалом – самый монашеский вид!

- Скажи, - повторил критянин, склоняясь к ней. Он был спокоен, бледен и страшен.

Магдалина вскинула голову – такая же бледная и страшная, как хозяин: выцветшие глаза итальянки, лишенные ресниц, фанатически блестели.

Она перекрестилась широким католическим крестом.

- Ей-ей, хозяин, не виновата… Ах, что это я, виновата, конечно! – спохватилась старая кормилица: полные щеки Магдалины заалели. – Недоглядела, мой грех! Только ни сном, ни духом не ведаю, как дитя украли!

Она шумно вздохнула и опять склонила голову, как на молитве или на исповеди.

- Чтоб мне в аду гореть, - прошептала Магдалина едва слышно.

- Смотри, как бы это не сбылось, - заметил комес, у которого был прекрасный слух.

Он выпрямился и обернулся к жене: глаза его были очень красноречивы.

- Что скажешь, любимая?

Феодора резко рассмеялась: она с трудом владела собой. Только вид мужа помогал ей держать себя в руках.

- Что скажу? Она виновата, конечно! – ответила московитка. – Она сговорилась с Нотарасом, и хорошо, если только сейчас!

- А если нет? – спросил критянин, не сводя глаз с жены.

И тут Феодора осознала, что это значит для них, - если Магдалине больше не будет веры, если они признают ее вину, итальянка больше не сможет оставаться при детях! Кто тогда будет помогать Феодоре с малышом Энеем, со старшими? Разве можно сейчас брать кого-нибудь со стороны?..

Феодора закрыла лицо руками.

- Господи, - прошептала она, сгибаясь словно под непосильным бременем. – Как теперь быть?

- Теперь нужно искать Александра, - немедленно ответил муж. – Это самое главное! Виновных будем искать потом!

- Да где его искать посреди Рима, - вдруг подала голос Магдалина со своего места: супруги немедленно воззрились на нее. – Никого вы уже не найдете, только силы потеряете! Кто его крал, знал, что делал!

Глаза Леонарда потемнели.

- Неужели? – тихо спросил он, привлекая жену к себе за плечи. – Говоришь, знал, что делал?..

Он оставил Феодору и опять подступил к итальянке: та вся сжалась на своем стуле под взглядом комеса, моргнула, но глаз не отвела.

- Ты уверена, Магдалина, что Александр не погиб по твоему недосмотру? Не упал с лестницы, не разорван собаками, не подавился, не потерялся?.. – спрашивал Леонард: он взялся за спинку стула итальянки, и та вжала голову в плечи. – Почему ты сразу не предположила, что он потерялся, а подумала на кражу? – проговорил господин, не сводя с преступницы своих страшных обличающих глаз.

Кормилица замотала головой. Она опять перекрестилась, будто открещиваясь от своих хозяев.

- Не знаю, мой добрый синьор… Подумала, и все тут! Да оно, верно, так и было! Украли наше дитя!

Леонард махнул рукой; оставив старую женщину, повернулся к жене с видом усталого отвращения.

Феодора покачала головой, разведя руками.

- Что с нее возьмешь…

Леонард снова взглянул на Магдалину.

- Сиди тут, - приказал он грозно. – Сейчас мы с женой решим, что с тобой делать!

Магдалина покаянно кивнула; она осталась сидеть, опустив полные крепкие плечи, утонув в своем темном монашеском одеянии.

Супруги вышли за дверь; Леонард захлопнул ее, потом отвел жену в сторону. Он скрестил руки на груди.

- Что ты теперь скажешь?

Феодора посмотрела ему в глаза.

- Не знаю!

Она вздохнула.

- Нельзя же вот так судить ее! Недосмотрела, глаза старые…

Леонард усмехнулся. Он схватил себя за подбородок, за короткую вьющуюся бороду, потом отпустил его; прошелся по комнате, склонив голову.

Комес понимал, что в душе жены сейчас происходит такая же борьба, как в его собственной, - конечно, оба почти не сомневались в вине Магдалины: в том, что мальчик украден с ее участием! Но как отослать итальянку – когда она так нужна детям; и тем более, как отослать ее, если она виновна?.. Кто тогда поможет им узнать, где Александр?

- Магдалина не хотела этого, я уверена, - прошептала наконец московитка, коснувшись холодными пальцами горячей руки мужа. – Она раскаивается… И она любит наших детей и нас!

Леонард задумчиво кивнул.

- Возможно.

Он точно так же говорил, когда Феодора убеждала его в великодушии патрикия Нотараса. И теперь Магдалина вызывала в критянине то же чувство, что и первый муж его возлюбленной, – смешанное чувство отвращения и признательности.

- Что будем делать? – спросил комес жену.

- Продолжим искать… конечно, продолжим, - с запинкой ответила Феодора. – Мы останемся в Риме, пока не исчезнет надежда… Но Магдалину оставим при себе, она нам нужна!

Леонард видел, что Феодора волнуется, но спокойна более, чем любая другая мать, чье дитя пропало без вести. Комес кивнул: да, как и сам он, Феодора почти не сомневалась, что Александра украл Фома Нотарас. А значит, угрозы следует ждать прежде всего не мальчику, а им самим.

Феодора хотела вернуться в комнату к няньке, с которой сейчас был Эней, но замешкалась. Она посмотрела на мужа.

- Может быть, мой муж угрожал ей… или нам! – прошептала московитка. – А может, Магдалина сочла, что так лучше для всех… ведь Александр его наследник! Думаю, Фома давно хотел такого удовлетворения!

- Его наследник Вард, - усмехнулся комес. – Но, наверное, ты права.

Они вернулись к Магдалине; Феодора сразу же подхватила на руки Энея, как будто боялась теперь и за него тоже.