А потом московитка увидела, как к ним пробирается… Мардоний! Он так же вел под руку жену, как Леонард, и одним сверкающим взглядом заставлял всех итальянцев расступаться. Молодой македонец очень волновался, несомненно, боялся – но от этого очень храбрился.
- Герцог пожелал с ними познакомиться, - прошептал Леонард по-гречески, когда жена подтолкнула его локтем, в изумлении и нетерпении требуя ответа. – Я рассказывал ему о храбрости Дионисия и Дария…
Молодые супруги подошли; Рафаэла присела, потупив взор, а Мардоний поклонился. Он выпрямился и бестрепетно взглянул герцогу в глаза.
Итальянец улыбнулся и заговорил с ним: казалось, он не столько слушает ответы молодого македонца, сколько ему нравится сам Мардоний и его прямота. И даже то, что у Мардония меч на поясе.
Разговор был недолгим – герцог закончил его, изъявив желание познакомиться с дядей Мардония; македонец понял, что пора откланяться. Он с женой еще раз выразили сиятельной особе почтение и отошли в сторону.
Когда Леонард получил возможность свободно говорить с женой, он сказал:
- Это очень хорошо, что герцог заинтересовался нами… Он не похож на фанатика и корыстолюбца.
- Он честный воин, - улыбнулась Феодора. – Это лучшие люди из всех, я знаю… Может быть, он и в самом деле окажет тебе покровительство, как рыцарь – рыцарю; но скоро Сфорца будет далеко отсюда.
Леонард кивнул. Малая помощь! Однако рвение графини это знакомство может поумерить: а она, несомненно, скоро узнает о нем.
Веселье в честь брачующихся было широким, затяжным – и, конечно, утомительным; хотя в нем оказалось немало и приятного. На довольно неопрятных, - что было и неизбежно в такой сутолоке, - обедах Феодора попробовала вкусные блюда, удивившие ее даже после трапез у Мелетия Гавроса. Хозяева особенно гордились тем, что могут позволить себе дорогие пряности и приправы. Правда, не обошлось без курьезов: одна птица, которую подавали к столу прямо в оперенье, была позолочена, а некоторые другие кушанья даже… надушены! К счастью, среди общего изобилия никто к ним не притронулся. Герцог посмеялся, но тоже воздержался от такого угощения.
Подавали разные сладости, вина и фруктовое питье, которое Феодора сперва не решалась отведать из своего кубка: попробовала только с общего подноса, на котором кубки стояли вперемешку.
Были общие танцы: Феодора совсем не знала их, но кружиться в хороводе и поворачиваться, тряся колокольцами и хлопая в ладоши, оказалось совсем нетрудно. Движения были простыми, как в народных танцах, и служило это гулянье той же всепримиряющей, объединяющей цели.
Фокусники и карлики показывали разные чудеса, как в цареградском Большом цирке; музыканты и певцы развлекали гостей беспрерывно. В разных углах убранной цветами залы велись и разговоры: составилось несколько дамских кружков, в которые римлянки пытались втянуть Феодору, но она избегала всех. Она не одна была такая: и спасало ее еще и то, что жена комеса пришла с детьми, которые требовали внимания.
Феодора знала, что ее осудят и уже осуждают; но если бы она дала вовлечь себя в беседу, могла бы намного вернее погубить и себя, и семью. Она достаточно знала женщин – и куда меньше рисковала, оставаясь в стороне.
К ней подступали и воздыхатели – и те, что казались игроками, и те, что, казалось, были искренне увлечены ею. Феодора улыбалась и отвечала довольно холодно и коротко, обмахиваясь своим веером. Она заметила, что ни один из мужчин, домогавшихся ее, не посмел подойти, когда Леонард был близко или даже случайно мог их увидеть.
Леонард не возражал против ее дружбы с мужчинами: но ни одному из итальянцев, конечно, не хотелось дружбы с ней.
На второй день после начала празднеств, когда Рафаэла ушла отдыхать в отведенные ей покои, - разумеется, общие с мужем, - Мардоний, уйдя с бала, последовал за нею, опасаясь оставлять жену одну даже в родительском доме. Он иногда даже чрезмерно опекал ее, но не душил своей властью, и Рафаэла была благодарна молодому Аммонию, чувствуя его любовь.
Но в этот вечер она была не только утомлена, но и уныла… как будто равнодушна к заботе супруга. Мардоний обиделся, потом забеспокоился о здоровье жены… итальянка отмалчивалась, качая головой, отрицая, что причина в ней. Она, казалось, совсем не хотела ничего говорить; хотя Мардоний видел, что случилась какая-то большая неприятность.
Ночью, когда они лежали рядом, обоим плохо спалось. Мардоний знал, что жена не спит, хотя и притворяется, что задремала, свернувшись рядом.
Он тронул Рафаэлу за плечо… и вдруг она порывисто повернулась к нему и обняла. Мардоний уткнулся лицом в ее рыжие душистые волосы, погладил по голове.
- Что ты? – прошептал он. – Тебе плохо?
Рафаэла вдруг отстранилась от него и, схватив за плечи, посмотрела мужу в лицо: ее блестящие светлые глаза казались то серыми, то голубыми.
- Мои родные хотят убить тебя, - прошептала она.
Мардоний усмехнулся, хотя ему стало холодно – может, от сквозняка, гуляющего по просторной спальне. Уж не простудить ли его насмерть здесь хотят, вместе с беременной женой?
- Я знаю, что меня хотят убить, - сказал он. – У них не получится.
Рафаэла грустно усмехнулась: совсем еще молодая и неопытная, она уже понимала, что в доме Моро храбрость мужа не значит ровным счетом ничего, и может только вернее погубить его.
- Они будут пытаться сделать это честно… а если смогут, то и бесчестно. Все равно, - прошептала итальянка. – Потому что мне нашли нового мужа, и со мной уже говорили об этом!
Она закусила губу.
- Мне приказывали молчать, а я не могу!
- Что? – воскликнул потрясенный македонец, наконец обретя способность говорить.
Это не могло поместиться в его греческом, православном уме; хотя он знал Феодору, сменившую уже двух мужей… но ведь дело Феодоры было совсем другое.
- Нового мужа?.. – повторил Мардоний. – И он примет тебя с моим ребенком?
Рафаэла кивнула. Она была удивлена намного меньше, чем он.
- Чужой ребенок теперь мало значит… теперь моя семья может выбирать, - итальянка засмеялась, потом всхлипнула.
Мардоний опять прижал ее к себе.
- Я тебя никому не отдам. И нашего ребенка, - свирепо проговорил Валентов сын. – Слышишь?..
И в этот раз Рафаэла поверила.
========== Глава 155 ==========
Герцог со всею своей немалой свитой задержался у Моро и после празднеств по случаю помолвки – конечно, семейство Моро сочло за честь принимать его, даже если это и было накладно. Само собой, они не могли отказать в гостеприимстве и Флатанелосам, которые тоже задерживались в Риме по различным делам своей большой семьи.
Феодора затруднялась сказать, кто из Моро был причастен к заговору против них: и кто – к какому заговору, потому что стало известно не менее двух. Мардоний на другое же утро передал Леонарду, что узнал от жены, – но, конечно, от дочери Моро не могли требовать, чтобы она свидетельствовала против родных под их же крышей, называя имена; даже семейство ее мужа не могло принудить ее.
Рафаэла и так уже поступала против своей католической совести… дочь римских патрициев прежде всего принадлежала римской церкви, а потом уже Мардонию! Какая бы уния ни существовала между Византией и Римом – эти две огромные семьи разделяло куда больше, чем соединяло, и слишком хрупка была любая договоренность между ними.
Мардоний прежде думал, что сама Рафаэла могла найти его медальон с прядью русых волос, не похожих ни на чьи другие; но теперь отказался от этой мысли. Его итальянка была слишком честна. Хватало вокруг и других людей, которые могли бы догадаться о его тайной любви; которым было бы куда выгоднее рассорить греков и итальянцев, чем его жене!
Однако это не препятствовало догадаться о том же самом и Рафаэле: его молодая синьора оказалась совсем не глупа. Может быть, она как-нибудь случайно обнаружила медальон – и, открыв от любопытства, поняла его значение… или просто женское сердце подсказало ей правду. Македонец и итальянка о многом молчали друг с другом, чтобы друг друга не оскорблять.
