- Я могла бы наизусть читать вам Коран, - смеясь, прибавила Агата-Алтын, - но Коран не предназначен для толкования, а только для бездумного заучивания! Я в моем курятнике совсем разучилась думать!

Лишь греческая поэзия порою волновала ее, а рыцарские легенды запада заставляли забыть свою собственную горькую судьбу. Агата часто читала эти понятные всем сказки в гостях у брата, почти не рассказывая о собственной жизни: ей мало что было рассказать. Обоих сыновей, рожденных от турка, у Агаты уже отняли. Она, нимало не стыдясь, призналась, что рада этому – и что была бы рада никогда более не видеть существа, вышедшие из ее чрева на погибель ее собратьям.

Муж после рождения детей больше к ней не прикасался и очень редко навещал: только для порядка. Другие женщины паши вначале возненавидели македонку, но вскоре остыли к ней: она не давала им никакого повода для ревности, больше всего мечтая, чтобы все враги оставили ее в покое. Вскоре Агата перестала вызывать подозрения – мало ли у турок таких отупелых пленниц женской половины!

Когда Дарий прислал ей новую записку, приглашение в гости, ни сама Агата ничего не заподозрила, ни ее хозяева. Как всегда, Агата-Алтын попросила у мужа разрешения покинуть дом и получила его; ей накрасили лицо, нарядили и усадили в закрытые носилки, которые сопровождали те же янычары. Эти люди тоже тупели, неся свою службу без перемен!

Дарий встретил старшую сестру как-то странно – крепко обнял, посмотрел в глаза, будто ожидал увидеть в них что-то новое. В душе у Агаты тотчас шевельнулись подозрения, которые взволновали все ее существо, когда она попыталась осмыслить их. Нет, она еще не утратила воли и соображения!

Проведя в гостиную, Дарий усадил ее на диван, угостил миндальным печеньем и подслащенной водой с розовым маслом… а Агата не могла смотреть на еду, захваченная своей догадкой.

- Брат, зачем ты позвал меня? – наконец спросила она.

Дарий посмотрел ей прямо в глаза.

- Ты бежишь сегодня ночью, - глухо и тихо, но непреклонно сказал он. – Вместе с моей женой и дочерью!

Агата схватилась за сердце: оно ослабело от слишком долгого бездействия.

- Сегодня ночью? – повторила она одними губами.

Ее изумило даже не то, что Дарий заговорил о побеге, - а то, что бежать надо так скоро, сейчас!

Дарий тотчас бросил посуду, которую расставлял на подносе; обойдя столик, македонец сел рядом с сестрой на диван и обнял ее за плечи. Агата прижалась к брату и, успокоившись от ощущения его силы, смогла выслушать то, что он ей рассказал.

К концу рассказа Агата ощутила себя живой, впервые за долгие годы, – предстояло столько опасностей, перемен, борьбы! Нет, дочь Валента еще не стряхнула с себя сонной одури гарема: но она проснется окончательно, когда предстоит действовать… или погибнет.

Агата приехала на два дня – не имея никаких домашних обязанностей, как и другие жены великого турка, она, случалось, проводила у брата по нескольку дней кряду.

Все складывалось так удачно, что просто не верилось. Агата покраснела под слоем жирных румян, чувствуя, что в конце концов что-нибудь должно пойти не так, как это случилось в день побега Софии!

“Софии повезло… но сколько для этого погибло людей!” - подумала младшая дочь Валента и Цецилии.

- Что мне нужно сделать сейчас? – спросила Агата: с суровой готовностью действовать.

- Сейчас - ступай помоги Анне, - ответил Дарий. – Она подберет тебе удобную одежду и другое, что понадобится в дороге… А потом постарайтесь поспать. Я вас подниму ночью, выспаться не удастся!

Агата подняла на брата карие насурьмленные глаза – и вдруг, схватив его тонкую, но сильную и мускулистую руку, прижала ее к губам.

- Да пребудет с тобою вечно милость и улыбка Аллаха, - пробормотала она. – Я не знаю, как…

- Ни улыбки, ни милости Аллаха мне не нужно, - ласково, но твердо прервал ее улыбающийся брат. – И ты без них тоже обойдешься.

Он поцеловал сестру в лоб. Агата улыбнулась в ответ, потом встала; поднимаясь, вытащила из ушей золотые сережки и зажала в кулаке.

- Это пригодится, - сказала она и торопливо ушла, помогать жене брата собираться в путь.

Женщины легли в одной комнате: Анна взяла к себе Елизавету, и с ними рядом легла нянька. Им придется взять всех слуг-христиан… турок, наверное, не тронут; если эти турки не разнюхают, что происходит, и не побегут выдавать своих господ. Градоначальник недаром был уверен в покорности Дария!

Но сын Валента принял все меры предосторожности. Он поднял женщин в самый глухой ночной час, и вывел наружу черным ходом: у дверей стерегли его греки. Анна и Агата были одеты одинаково – в турецкие платья и шаровары; головы и лица были закрыты.

Снаружи ждали кони – Анна немного умела ездить верхом, муж катал ее по саду на своей лошади; и Агата, когда-то всерьез учившаяся верховой езде, тоже вспомнила давние уроки. Анна села за спину к мужу, который взял на руки Елизавету; Агата – за спину к одному из воинов.

Они поскакали в Золотой Рог – Дарий так хорошо изучил эту дорогу, что мог бы узнать ее с закрытыми глазами. Стамбул дремал, точно зачарованный взмахом покрывала волшебницы; никто беглецов не заметил и не остановил.

В порту, укрывшись за деревянными складами, они спешились. Анна приняла у мужа дочь и огляделась.

- Где… - начала она.

- Там! – ответил македонец, ткнув пальцем в сторону берега, где Анна почти ничего не различала среди мачт, переплетенных канатами, и белых парусов, сейчас казавшихся черными.

Дарий кивнул жене и улыбнулся: он выглядел сейчас очень бравым, одетый в турецкое платье, кафтан и шаровары, свободно облекавшие его стройную мужественную фигуру, и препоясанный мечом. Волосы он подобрал в хвост – не то молодой горец, не то разбойник-степняк. Анна с замиранием сердца подумала, что, может быть, видит мужа в последний раз.

Дарий подошел к воде и, достав белый платок, несколько раз махнул им вверх-вниз. Анна, вглядевшись, увидела ответный сигнал на одной из галер. Потом там произошло движение, и на берег сбежали две фигуры: молодые мужчины в облегающих штанах и рубахах навыпуск.

- Все здесь? Поднимайтесь! – приказали им по-итальянски.

В глаза Анне бросился большой медный крест на шее у одного из матросов; и ее охватило облегчение.

Дарий подтолкнул жену с дочерью к сходням; и вдруг Анна со всею ясностью осознала, что, может быть, прощается с мужем навеки. Не помня себя, она пихнула ребенка в руки няньке и бросилась к Дарию; охватив его шею, стала безумно целовать.

Дарий несколько раз поцеловал жену, с силой прижал к себе; потом оттолкнул.

- Иди… Иди! – воскликнул он; в глазах и в голосе его были слезы.

Девочка на руках у няньки расплакалась – тревожный одинокий звук, предвестие несчастья. Анна схватила Елизавету и взбежала по мосткам, не оглядываясь; Агата последовала за ней. Но, в отличие от Анны, которая поспешила укрыться вместе с дочерью подальше, Агата осталась у борта, вглядываясь в Город, где претерпела столько несчастий.

Обрубили канаты; тяжело плеснула вода под ударами весел. Галера, скрипя, развернулась и медленно стала удаляться от берега – Агата, стоя на том же месте, вглядывалась в темноту до рези в глазах, стараясь различить брата, но ничего уже не могла увидеть: Дарий скрылся.

А потом дочь Валента увидела на берегу огни: она вскрикнула и неумело перекрестилась. Повторялась история Софии - чувство неизбежного охватило и зачаровало младшую жену паши…

В Золотой Рог следом за ними прискакал целый отряд – городская стража или, может быть, личная охрана великого турка; у них были страшные турецкие луки, которые Агата увидела в свете факелов. И они целились в корабль… готовились выпускать стрелы, обмотанные горящей паклей!

- Свинячья мадонна! – крикнули на корабле по-итальянски позади нее; тяжело забегали по палубам матросы, раздались команды, призывающие к боевой готовности. На Агату, вцепившуюся в канат у борта, никто уже не обращал внимания.