Полумертвый от такого испытания, он, дергаясь и стеная, пополз вперед, ничего не видя и не слыша; и, в отличие от Феодоры, полз не делая остановок, как краб, пока не лишился чувств.

Очнувшись – он не знал, сколько прошло времени, - патрикий Нотарас обнаружил, что по-прежнему один. Все тело болело, и шевельнуться было так тяжело, точно он лежал на самом дне.

Но над ним было небо, пусть и свинцовое от туч; море все еще шумно плескалось за спиной, но достать его уже не могло. Сделав над собой большое усилие, патрикий сел и, встряхнув головой, осмотрелся.

Он увидел вокруг только желтые скалы и море; потом, окинув взглядом пустынный берег, заметил разбросанные там и сям куски дерева, останки галеры Флатанелоса. На миг его охватил ужас: а что, если он единственный, кто спасся?..

Но, призвав рассудок, Фома понял, что такого не может быть. Скрипнув зубами, он поднялся на ноги, стряхивая с плаща налипшие песчинки. Приставив руку к глазам и прищурившись, патрикий осмотрелся.

И наконец увидел их. Он увидел матросов Флатанелоса, которые ходили по берегу далеко от него; и, кроме их коричневых фигур, - грубой одежды и грубых загорелых тел, - различил на песке темный патрицианский плащ и белую рубашку, алые шаровары… это была Феодора! А рядом с ней темное монашеское платье – итальянка, Магдалина!

Фома быстро опустился на песок и отполз за скалу, чтобы никто из них не заметил его; патрикий сам еще не успел осмыслить, зачем все это делает, но знал, что поступает верно. Он вглядывался в далекую жену так, что заболели глаза. И наконец дождался – увидел, как Феодора обнимает старших детей и берет на руки младшего…

Фома улыбнулся; но не этого он ждал больше всего. Он смотрел и смотрел на свою московитку, пока не увидел, как к ней подходит Леонард Флатанелос.

Патрикий отпрянул за скалу: он увидел все, что хотел. Остальное он мог дорисовать в своем воображении так же верно, как если бы наблюдал своими глазами!..

Фома оглядел берег снова: в этот раз высматривая укрытие, где его драгоценная семья и великий герой не найдут его как можно дольше. Патрикий не очень хорошо умел прятаться в диких местах, как вообще не умел достигать согласия с природой, - но, может быть, усталые глаза обманут людей Флатанелоса?

Или среди людей Флатанелоса окажутся такие, кто не побежит к нему сразу докладывать… кто не слишком любит комеса. А такие недовольные должны быть, такие бывают всегда! И куда чаще, чем можно подумать, они попадаются в тени героев!

Фома прятался до темноты – он знал, что всегда может вернуться к своим, которые примут его с прежней полупрезрительной любовью; но на это он пойдет, только если не останется никакого выбора. А выбор был – пока патрикий выжидал, в его уме подспудно созрел план. Этот план подсказала ему счастливая находка, которую он сделал: Фома заприметил спрятанную за камнями лодку, которую, по-видимому, никто не охранял…

И даже если охраняли – в темноте все эти матросы неотличимы друг от друга.

Патрикий Нотарас улыбался, глядя на море, любовно сливавшееся с небом, - как, наверное, уже слились воедино его жена и комес! Он заприметил не только лодку, но и троих матросов, которые сидели вместе и не возвращались к Флатанелосу, о чем-то разговаривая: им не спалось.

Фома Нотарас очень хорошо понимал, что это значит, когда сон бежит от человека в таких обстоятельствах… и когда не спится сразу нескольким товарищам, которые прячутся от своего начальника!

Он оправил свою римскую прическу и двинулся к матросам. Меч его остался при нем; но оружие не понадобится. Даже если бы Фома смог воспользоваться мечом против троих – все решится миром и ладом: он знал человеческую натуру.

Матросы, хотя о чем-то спорили с весьма угрюмыми лицами, встретили благородного господина с удивлением и радостью. Простолюдины вообще склонны радоваться нежданному появлению господ, живущих как боги на земле и диктующих плебеям закон их жизни, - даже если господа угнетают их!

Но Фома Нотарас был намерен осчастливить этих матросов. Он попросил их не шуметь, и они стихли, с удивленными и почтительными улыбками оглядывая его фигуру.

- Вы хотите бежать отсюда? – спросил наконец патрикий, видя, что его сейчас очень внимательно выслушают, что бы он ни предложил: настал именно такой момент.

- Мы бы рады, господин, но не знаем как, - сказал за всех троих один из матросов, самый старший и с уродливым шрамом на щеке: конечно, поножовщина…

Фома улыбнулся.

- Я нашел лодку, - сказал он. – Вон там, за камнями.

Он показал рукой, и все три головы повернулись в сторону лодки.

- Но ведь это лодка комеса! – сказал наконец старший.

Фома внимательно смотрел на матросов.

- Комес все равно не уйдет с острова на лодке, вы же понимаете, - заметил он. – Леонард Флатанелос будет дожидаться здесь двух других своих кораблей! А если не дождется, он все равно не сможет воспользоваться лодкой: у него слишком много людей, и в Город всем им путь заказан.

Старший, меченый, усмехнулся, оглядев своих товарищей.

- Это верно, господин. Только что же тогда делать?

Фома склонился к ним.

- Вы не хотите возвращаться к комесу, потому что боитесь… боитесь, что никто за ним не придет! А еще вы не желаете более служить ему, потому что недовольны платой, которую получаете за свою службу! Я же знаю, что вам перепадает от удачи комеса к удаче, да и то крохи! Такое количество людей, которое в подчинении у Леонарда Флатанелоса, да еще при вашей отчаянной жизни, невозможно содержать хорошо!

Повисла изумленная тишина – только море рокотало за их спинами.

Потом старший сказал:

- Правда, хотелось бы побольше получать, господин, - только кто же даст?

- Я дам, - сказал Фома Нотарас без колебаний, со всем блеском политика. – Я щедро награжу всех вас, и возьму на мой корабль. На службу, за которую буду платить гораздо больше комеса, - если вы вывезете с Прота меня и самих себя! Вашему комесу будет и легче, если я избавлю его от лишних людей, - теперь, когда он потерял свою галеру!

Опять повисло молчание. Матросы думали, не смеется ли он над ними, - но было совсем непохоже: сейчас никому из них было не до смеха. Потом его спросил уже другой критянин:

- А как же остальные, господин?

Фома скривился, схватившись за шею, будто ее прострелило.

- Моя семья не хочет меня у себя и рядом с собой… и они предпочли бы скорее погибнуть друг с другом, чем уцелеть вместе со мной! Но я все равно не спасу их, и эта лодка тоже!

Он прибавил – уже видя, что сомнения перевешивают в его пользу:

- К тому же, монахи могут помочь тем, кто останется, - ведь святые люди порою выбираются отсюда по нужде! И у Флатанелоса есть другая лодка.

- Это правда, - подтвердил старший. – Мы сами снаряжали корабль и привязывали ее!

Фома кивнул.

- Вот вам задаток, - не давая своим сообщникам опомниться, он сорвал с руки два золотых перстня, один из которых был с крупным рубином, а другой с хризопразом: патрикий предусмотрительно надел их, когда началась буря. – Когда мы причалим к берегу, получите еще втрое больше!

Фома не показывал, есть ли у него еще что-нибудь при себе, - и видел, что глаза у матросов алчно загорелись; потом старший поспешно схватил оба перстня, блестевшие в песке, и спрятал себе в пояс.

- Потом рассчитаемся! – сказал он товарищам.

Перстня было только два – и это было весьма умно рассчитано.

Только бы не передрались сейчас… нет, ожидание награды победит. И хотя критяне известные разбойники, эти еще не похожи на конченых людей…

Матросы посмотрели друг на друга, потом на патрикия. Фома Нотарас улыбнулся уверенной улыбкой. Хотя ему легко представилось в этот миг, как изменившие комесу люди потом, посреди моря, решат изменить и ему самому и, обчистив его, выбросят за борт, на корм акулам…

Но ведь они, кажется, в Бога веруют? Фома перекрестился, и матросы набожно перекрестились следом. Старший обернулся на монастырь.