Фома улыбнулся.

- Ну конечно, - прошептал он. – Моя дорогая Феодора.

Он оправил свой белый, как у комеса, плащ, поправил прическу и стал во весь рост на дороге, ожидая гостей; с каким-то жестоким удовольствием патрикий хотел увидеть лицо Леонарда, когда тот узнает мужа своей возлюбленной, и ждал, когда комес осадит коня…

Комес первым из всех осадил своего редкого солового коня – шагах в десяти от хозяина; спрыгнув с лошади, Леонард пошел к нему. Фома усмехнулся. Флатанелос не выдержал: этого следовало ожидать.

Комес, все еще привычно покачиваясь, быстро приблизился к патрикию; протянул ему свою сильную руку, и теперь настал черед хозяина крепко пожать ее.

Фома приветливо посмотрел герою Византии в глаза. Он уверился в этот миг, что Феодора еще не изменила ему со своим воздыхателем – обоим не позволило благородство, хотя они наверняка много мечтали друг о друге.

Патрикию вдруг стало почти забавно принимать Леонарда Флатанелоса у себя во второй раз – вот теперь он, бесталанный муж, был арбитром судеб обоих этих влюбленных!

- Приветствую вас, - улыбаясь, сказал Фома раньше, чем Леонард подобрал слова. – Очень рад видеть вас снова, спаситель империи. Догадываюсь, что привело вас в мой дом… позвольте вас поблагодарить!

Глядя в растерянное лицо Леонарда, патрикий подумал: не обняться ли с ним. Но решил, что это будет уже чересчур.

- Я приехал по просьбе вашей супруги, патрикий, и госпожи Метаксии… Феофано, - наконец нашелся Леонард. Он прокашлялся; Фома кивнул.

- Мои дорогие женщины всегда были предусмотрительнее меня самого.

Бесспорно… и чем дальше, тем предусмотрительнее.

Тут он увидел и Феодору; жена шла к нему с пустыми руками, а за ней нянька несла Александра. Фома отметил, что его наследник выглядит здоровым, и тут же забыл о нем, сосредоточившись на жене.

Лицо подходившей Феодоры выразило изумление.

- Фома! Ты снова подстриг волосы?

Фома рассмеялся и повернул свою красивую голову, потрогав светлые кудри на затылке.

- Тебе нравится?

- Нравится, - удивленно сказала московитка. – Ты теперь опять как…

Ей, как и комесу, понадобилось прочистить горло. Фома сощурил серые глаза, ласково улыбаясь; конечно, он понимал, что хотела сказать супруга. Он опять стал как римлянин, которые всегда стриглись по-военному коротко.

Отстранив комеса прикосновением к локтю, патрикий с нежностью взял голову жены в ладони и заглянул ей в глаза; она дрогнула, но потом вернула взгляд с твердостью и ясностью.

Она была еще верна своему венчаному мужу. Нет: Феодора никогда не станет такой, как Метаксия, - хотя именно сейчас ей очень этого хотелось бы!

Фома приник к губам жены долгим поцелуем; и она ответила на ласку. Когда он опять посмотрел ей в глаза, в них блестели слезы.

Патрикий почти пожалел ее.

Взяв супругу под руку, он посмотрел на Леонарда: с холодноватой придворной учтивостью.

- Пожалуйте в дом, комес Флатанелос, - сейчас я распоряжусь, чтобы вам приготовили комнату.

Леонард поклонился: трагически бледный и безмолвный.

Фома увлек Феодору через кусты на тропинку, проложенную между груш и яблонь, - эта тропка потом сливалась с широкой аллеей, подходившей к крыльцу: на этой аллее Метаксия когда-то исполнила перед множеством мужчин на своей лошади танец амазонки, схватив на седло его жену. И сейчас, как тогда, патрикий ничего не говорил жене: прекрасно представляя, как эта московитка казнится. Но долго ли это продлится?

Все-таки школа Метаксии не прошла даром – московская пленница очень, очень изменилась с тех пор, как они с сестрой купили ее.

Когда они восходили на крыльцо, Феодора вдруг прошептала:

- Спасибо, что не позвал с собой детей… это было бы так неловко!

Фома остановил ее и повернул к себе.

- Ну я же все понимаю, дорогая.

На лице московитки выразился мгновенный ужас: ей представилось, что муж действительно понимает все. Хотя он догадался почти обо всем, в самом деле.

Феодора улыбнулась с усилием.

- Я скучала по вас… по тебе!

Фома с нежностью обнял ее. Он знал, что жена сейчас не лжет.

- Прошу тебя, милый, будь приветлив с нашим гостем, - глухо попросила Феодора, склонив голову. Виноватая жена - как будто она никогда не была амазонкой!

Фома приподнял голову жены за подбородок и смахнул слезу с ее щеки.

- Что с тобой, любовь моя? Конечно, я буду хорошим хозяином! И я знаю, зачем вы пригласили комеса!

Патрикий прервался.

- Разве сестра не сказала тебе, что написала мне обо всем?

Он улыбнулся.

- Спасибо. Это настоящая дипломатия.

Феодора глубоко вздохнула, точно всхлипнула, собираясь заплакать, - а потом вдруг укрепилась, как окаменела. Она взглянула на мужа с выражением, очень напомнившим ему Метаксию: светлую беспощадность ее глаз.

- Пойдем в дом, позови детей… Почему дети еще не вышли к нам? И где сын Валента и его друг?

- Я приказал им пока не говорить, - ответил патрикий. Он крепко взял жену под руку и нахмурился. – Скорее, у нас мало времени: сейчас все подойдут!

Вард восторженно вцепился в мать и засыпал вопросами, не отпуская ее отдохнуть с дороги; патрикию пришлось вмешаться, строго одернув мальчика.

Феодора обняла застенчивую Анастасию, которая тоже обрадовалась матери, но бледно, как всегда; а потом хозяйка хотела выйти на крыльцо, дождаться Магдалину с малышом.

- Я подожду их, - сказал патрикий. – Иди наверх: я уже приказал приготовить для вас баню.

Он улыбнулся.

- Метаксию я пришлю к тебе.

Феодора подумала об Аспазии и хотела спросить: не родила ли та без нее. Но Фома, конечно, даже не вспомнит сейчас, кто это такая… Или он ничего не забывал? Кто его знает?

Видя, что Феодора замерла в нерешительности, муж легонько подтолкнул ее к лестнице; он улыбался с таким же непроницаемым выражением. И тут наконец послышался шум снаружи.

- А! Они идут, - сказал хозяин дома. – И комес с ними, я уже слышу его голос!

Феодора подхватила юбку и взбежала наверх без оглядки. Патрикий горько рассмеялся, покачав головой; потом направился к дверям. Лицо его приняло прежнее выражение вежливо-холодной ласковости.

Вот сейчас он поцелуется с сестрой. А потом будет решать, где поселить дорогого гостя и куда отправить его мыться… Хотя последнее известно: конечно, Леонард Флатанелос будет мыться с хозяином!

На губах Фомы все еще цвела нежная и холодная усмешка, когда управитель – моложе прежнего, бедного старого Николая, и невосполнимо хуже – ввел в дом комеса и Метаксию с их свитой. Явился и неразлучный любовник Метаксии, которого Фома почувствовал, как привычную занозу; а последней вошла Магдалина, с Александром на руках.

Хозяин быстро подошел к кормилице и коротко расспросил ее о сыне – и румяная с холоду итальянка, широко улыбаясь своим почти беззубым ртом, заверила Фому, что его сын здоров и все эти два месяца вел себя как ангел.

Патрикий благосклонно кивнул Магдалине, которая даже присела ему, на манер дамы-католички; отворачиваясь от этой пожилой итальянки, он уверился, что кормилица была пособницей Метаксии и Феодоры в амурных делах его жены.

Хотя прежде всего, конечно, - Метаксии: именно сестра всегда была зачинщицей всего, что переворачивало его жизнь!

Тут в глубине зала послышались торопливые юношеские шаги; из столовой появился Валентов сын со своим русским евнухом. Эти двое были одеты почти одинаково, по-персидски или по-самаркандски, - и во всем повторяли манеру друг друга, как любовники; хотя, конечно, любовниками быть не могли.

Тут патрикий вдруг вспомнил, что узнал, когда только приобрел себе Феодору: услышав не от нее, конечно, а от какого-то заезжего итальянца, - что московиты у себя дома одевались похоже на персов, а в теремах Московии весьма распространилось мужеложство.

Фома, с той же улыбкой, какой одаривал комеса и Магдалину, подманил друзей рукой. Он положил обоим руки на плечи, точно собственным детям.