Сейчас даже те ее воины, с которыми она почти не разговаривала, - и македонский буян Филипп, и неразговорчивый и грубый, как римский легионер, Максим, - стали ей ближе собственного мужа. Однако когда они встретятся, наверное, все переменится: о человеке издали всегда думаешь иначе, чем вблизи! А тем паче – о бывшем возлюбленном, которого женщине никогда невозможно забыть, как бы она ни хотела!

- Мы едем домой к отцу? – спросил Вард, заглянув матери в глаза на первом привале.

Феодора молча кивнула: она не знала, как это объяснить сыну и как говорить с ним об отце.

Вард улыбнулся – с усилием, как взрослый.

- Это хорошо, - сказал он.

Тоже понимал, что хорошего немного. Вард знал, что он спасен: но был еще слишком мал, чтобы это оценить, и только предчувствовал своим сердечком новые трудности с новым человеком.

Бедный малыш! Сколько он перенес, едва начав жить!

Но Варду еще только предстояло вырасти и познать любовь, которая могла скрасить самые черные дни: которая сияла тем ярче, чем чернее была тьма. Феодора знала, что ее сын тоже способен на такую любовь: чувство, которое даруется избранным мужам и женам, потому что только достойные могут принять такой великий дар – и воздать за него. Только бы эта прекрасная душа успела созреть и дать плоды!

Она думала о Феофано, и невзгоды, казалось, отступали. Ночью, обнимая сына Валента, Феодора вспоминала глаза своей подруги, ее тело, на котором она по памяти могла пересчитать все шрамы…

Так же, как шрамы на теле отца этого ребенка.

Валент и Феофано – мужчина и женщина, возлюбленной которых она была, - были каждый так сильны и неповторимы, что даже мимолетная мысль об одном из них тут же вытесняла все прочие мысли и чувства. Не так с Фомой: думая о первом муже, Феодора при этом могла думать о десяти других вещах сразу. Патрикий Нотарас был словно тенью великих фигур… тенью, которая может наброситься и укусить, когда от нее отвернешься.

“Мне страшно увидеть его, - думала Феодора, наконец полностью погрузившись в мысль об отце Варда и Анастасии. – Что с ним сталось за это время? Может, запил? Может, моим детям вовсе не стоит встречаться с Фомой?”

Когда они останавливались на ночлег, а вокруг женщин вставали часовые, Феодора вспоминала о том, что за ними может быть погоня… но с каждым часом эта опасность все отдалялась, в нее все меньше верилось: сейчас ее ждали другие грозы.

Ее воины тревожились больше: и даже досадовали, что госпожа так беспечна, словно бы, доверив себя им, перестала думать сама.

- Ничего не будет, - спокойно говорила Феодора. – Довольно с нас пока: разве вы сами не чуете?

И мужчины отступали и замолкали, косясь на нее, как на сивиллу.

Самая непроглядная ночь сменяется днем – и после того, что они испытали, им было позволено передохнуть. Никто не настигал их и не настиг – беглецам встречались лишь мирные люди и лишь помощники: в двух деревнях, где они ночевали, им не только указали путь, а даже пополнили мешки со съестным.

В этих селениях говорили не только по-гречески, но и по-армянски, и по-турецки: но даже Филипп, оглядевшись и принюхавшись, сразу перестал опасаться. Он чуял друзей и своих так же, как врагов.

И, спустя десять дней пути, они оказались в знакомых местах: в Морее, по дороге на Мистру, - у дома Льва Аммония.

А еще через день Феодора завидела вдалеке кресты – кресты с человеческими остовами, которые хозяйка почему-то так и не пожелала убрать…

Маленький Лев разволновался, оказавшись в родных местах: вертелся на руках у матери, у него даже поднялся жар. “Как силен зов крови, - думала Феодора. – А ведь хозяин этих мест умер так давно! Моему Льву надо бы быть у Дионисия, пусть бы тот его усыновил – как наследника, которого так и не дождался!”

Эта мысль, которая давно исподволь просилась на ум, так поразила московитку своей простотой и правильностью, что она облегченно засмеялась. Перекрестье всех дорог было там, где желал этого Господь!

Когда уже показался особняк, - и как ромеи могли жить безвылазно в каменных хоромах, точно в своих склепах? – Феодора слезла с коня и дальше пошла пешком с сыном на руках, как ни ныли ноги и ни просили пощады плечи и спина. Она отдохнет потом – а сейчас ей нужно показаться этому дому так, как следует. Странницей, перехожей милостницей, которая несет свое оправдание на руках.

Она гадала, кто выйдет ей навстречу, - а ну как это будет муж?..

“Нет, не муж, - подумала Феодора. – Он давно погас”.

И первым навстречу ей показался человек, которого она любила так же, как своих охранителей; и к которому сильно ревновала свою филэ, хотя и всегда думала, что он слишком прост для Феофано…

Они остановились в десяти шагах друг от друга, узнав один другого – и не зная, как приблизиться.

Однако, когда Феодора покачнулась, Марк первым поспешил навстречу. Он был изумлен необыкновенно; но жизнь приучила его немедленно повиноваться необходимости, какие бы чувства им ни владели.

Феодора успела увидеть, сколько седины прибавилось в черных по-военному коротких волосах спартанца; а потом Марк подхватил ее на руки вместе с ребенком. Феодора припала к его плечу, чувствуя, как налилось свинцом все тело: а ведь она казалась себе такой сильной!

- Не могу поверить, - пробормотал Марк, улыбаясь не то ей, не то ее ребенку, не то себе, которому посчастливилось дожить до такой встречи. – Ты – ты и сын Валента!

- Да, храбрый Марк, это сын Валента, - едва слышно ответила Феодора, не поднимая головы от его плеча, на котором могла бы свободно усесться. – Надеюсь, ты не расскажешь об этом первому Фоме Нотарасу?

- Конечно, нет!

Марк остановился, поглядев ей в лицо.

- Патрикия сейчас и нет здесь, - сказал спартанец. – Он уехал в ваше имение, еще в начале осени… восстанавливать!

- А Феофано? – спросила Феодора, когда схлынуло удивление и облегчение, которые накатили на нее при таком известии.

- Здесь, царица здесь!

Марк глубоко вздохнул, счастливо поглядев на свою ношу. Все расспросы и упреки потом; а сейчас – какая это радость!

- Как наша госпожа будет рада тебе, - сказал он. – Мы не чаяли увидеть тебя в живых!

- Неправда, - прошептала Феодора.

Марк наконец поставил ее – они были уже на аллее перед самым домом. Грек и московитка посмотрели друг другу в лицо.

- Вы боялись не того, что я погибну… а вот этого! – сказала Феодора. – Вы знали, что Валенту не смерть моя нужна!

И она высоко подняла на руках сына.

Марк перестал улыбаться при виде мальчика; он отвернулся. Все же этот воин был слишком честен, чтобы быть приятным.

- Случилось… как случилось, и ничего теперь не поделаешь, - хмуро сказал он.

Хотел пройти в дом первым – предупредить Феофано; но Феодора вдруг схватила Марка за руку.

- Он угрожал смертью моим детям! – воскликнула она шепотом. – Что еще я могла бы сделать?..

Марк покачал головой, не поднимая глаз.

- Я тебя не виню.

Он высвободился и, поднявшись по ступенькам, скрылся в доме. Феодора уткнулась лицом в ладонь, сдерживая рыдания.

Конечно, Марк винил ее – все мужчины, явно или подспудно, винят женщин, попадающих в такое положение! Но он хотя бы не скажет этого вслух и не омрачит радость своей царице. А Феофано винить ее не будет.

Феодора улыбнулась.

Она долго думала, где ее настоящий дом, - все эти годы скитаний! А дом ее был там, где царица амазонок: и только там всегда находились опора и отдохновение, живая вода для ее души…

Но она стояла, все еще не решаясь ни обернуться, ни сделать шаг вперед, - когда дверь открылась еще раз и из дома Льва Аммония показалась Феофано.

Метаксия Калокир первым увидела маленького Льва, а не подругу, - удивительно, но именно так и было: лакедемонянка остановилась, и в ее взгляде отразилось множество чувств, которые никак нельзя было приписать чести женщины. Алчность, и торжество, и злорадство.