- Я все знаю!

Он склонился над ней и развязал тесемки ее штанов, потом сдернул их и распутал набедренную повязку. Затем вышел и надавал распоряжений слугам, приказав накипятить воды, принести нож и чистые простыни.

Потом вернулся и сел около жены, приобняв ее и поглаживая ее живот; теперь Феодору охватило сильное смущение, даже страх, желание прогнать его, но это было уже невозможно. Когда накатывали схватки, она сдерживалась – потому, что не желала показать слабости при этом горце! Но потом с изумлением поняла, что терпеть не так и трудно; и рядом с Валентом боль словно уменьшалась.

Иногда она вскрикивала, и Валент целовал ее, утирал пот с ее лба. Боль делалась сильнее – но это была бодрящая, творящая боль; и когда вернулись слуги, неся горячую воду и тряпки, Феодора почувствовала, что они едва не опоздали!

Она откинулась на постель и через несколько минут усилий с криком, сжав руку мужа, вытолкнула вопящего ребенка. Еще не увидев его, московитка мгновенно поняла, что это – сын; и поняла, что он будет черен, прекрасен собой и дик, как его отец.

Валент прежде роженицы схватил на руки красного сморщенного младенца, который оглушительно вопил, как ни один из ее детей, появившись на свет; горец высоко поднял его, крича, что у него родился сын.

Когда мальчика обмыли и положили на грудь матери, она увидела, что его голову покрывают черные, как смоль, волосы; он сучил ножками так, что пнул Феодору еще чувствительнее, чем уже пинал ее изнутри.

Она раскрыла ворот рубашки, и мальчик тут же жадно присосался к ее груди. Феодора вскинула глаза на мужа – она не знала, что думать обо всем этом! Случилось огромное событие: и она не знала, счастье это для нее или горе!

- Как мы назовем его? – спросила московитка Валента. Впрочем, могла бы и не спрашивать.

- Львом, конечно, - ответил муж, восторженно глядя на свою семью. – Он будет так же грозен, как мой старший брат!

Феодора прижала к себе младшего сына, который жадно причмокивал, шаря по ее груди ручками, так же беззастенчиво, как его отец, – и вдруг у нее сердце захолонуло от страха за старшего: своего Варда, отважного, прекрасного и разумного не по годам. Нет, он походил не на отца – хотя ум и чувствительность, конечно, взял у него: Вард напоминал другого человека, которого Феодора, наверное, никогда уже не увидит…

“Если он не падет, защищая Константинополь, если случится чудо и мы встретимся - мне нельзя будет даже заговорить с ним, Валент его убьет…”

И два ее мальчика будут враждовать так же, как враждуют эти двое мужчин, хотя они и сыновья одной матери! Валент и Леонард тоже родились от одной матери, которую скоро изнасилуют турки!

Муж сел рядом, обнимая их обоих, - теперь он был настоящий муж ей.

- Я хвалю тебя – и тобой горжусь, маленькая царевна! Ты очень хорошо потрудилась для меня!

Феодора опустила глаза, щеки запылали под взглядом Валента.

- Он заснул, - сказала она; маленький Лев только что отвалился от ее груди, сразу потяжелев в материнских руках. – Позови теперь Магдалину, пусть поможет его спеленать и уложить.

Валент нахмурился, это ему не понравилось, - но он встал без возражений и вышел. Скоро вернулся с кормилицей, которая улыбалась, складывая руки, умильно глядя на малыша.

Феодора улыбнулась в ответ, хотя у нее еще болело тело и ее клонило в сон, - за все годы, что итальянка была с ней, московитка так и не смогла полюбить эту женщину, свою преданную помощницу; и ей сейчас стало стыдно за себя.

Магдалина переменила простыни на постели и спеленала мальчика, который спал сейчас так же крепко, как жадно ел и сильно брыкался.

Не удержавшись, нянька поцеловала Льва и перекрестила: католическим крестом, который у нее получался при большом волнении, хотя она долгие годы была православной.

- Когда вы его окрестите? – спросила она, подняв глаза на хозяина.

Обычно эта крестьянка была тиха и не вмешивалась в господские дела; но когда доходило до веры, она становилась тверда как кремень и не боялась воспротивиться никому. Правда, и случаев таких до сих пор представлялось мало…

Валент долго смотрел на итальянку - ему очень хотелось выгнать ее, но он почему-то не решался.

Потом сказал:

- Иди! Мы с женой решим это без тебя!

Магдалина с достоинством поклонилась. Бросив взгляд на мальчика, который сопел под боком у спящей матери, он еще раз с осуждением взглянула на хозяина – и быстро вышла, прикрываясь от его взгляда концом своего неизменного белого платка.

Валент долго стоял, глядя на русскую жену и своего сына, лучшего из троих, - он сжимал кулаки и менялся в лице, как будто мучительно боролся сам с собою.

Потом сказал:

- Нет!

Он сел рядом с безмятежно спавшей роженицей и поцеловал ее, потом ребенка.

- Нет, - повторил он: и неизвестно, в чем клялся сам себе. Феодора не услышала слова мужа, но это было неважно. Все будет так, как он решил.

Через две недели после рождения сына, когда Феодора достаточно окрепла, чтобы помногу ходить и садиться с мужем за стол, Валент устроил большую охоту – праздник в честь такого события.

Загнали целого оленя и настреляли куропаток; Валент сам смотрел, как они жарятся на вертелах, и давал советы: когда поливать вином и какими травами начинять. Потом собрал в нижнем зале всех домашних, считая и воинов Феодоры, участвовавших в охоте.

Посадив жену рядом, счастливый хозяин обнимал ее за плечи и подкладывал ей лучшие куски; шутил, что его сын уже так могуч, что может истощить свою мать до срока. Феодора улыбалась и краснела, когда Валент целовал ее при всех.

Потом она встала и ушла, извинившись слабостью и тем, что сын ждет ее. Аспазия, робко обгладывавшая крылышко в стороне у огня, тут же поднялась и поспешила на помощь. Поддерживая госпожу, горничная увела ее наверх.

Валент проводил обеих взглядом гордого собственника. Потом хлопнул в ладоши и приказал налить всем еще вина…

Леонид и Теокл, сидевшие в другом конце стола, пили мало, мрачно поглядывая на хозяина. Впрочем, македонец давно знал, что они с трудом выносят его, - и это его не тревожило: пока здесь их хозяйка с детьми, эти два любовника никогда не поднимут против него оружие.

Охранители Феодоры досидели до тех пор, пока Валент не отпустил всех; он выпил много, но почти не опьянел. Поднявшись, он, тяжело ступая, взошел по лестнице следом за женой.

Словно только и дожидаясь этого, Теокл сделал знак Леониду. Кивнув, друг встал вместе с ним; они вышли из зала вдвоем.

Они покинули дом черным ходом и остановились под стеной. Было уже так темно, что они с трудом различали лица друг друга – только выделялись светлые волосы Теокла.

Он положил Леониду на плечо руку, которая подрагивала от волнения, - потом огляделся и прошептал:

- Нам всем нужно бежать отсюда…

- Нельзя! – быстро ответил Леонид. – Нас наверняка застрелят во второй раз, вместе с ней!

- Не сейчас, я понимаю, - сказал Теокл.

Он глубоко вздохнул. Потер лицо ладонями, словно умывался.

- Она любит его, потому что ей иначе нельзя, - тихо сказал воин. – Мы это стерпели, потому что и нам иначе было нельзя! Я даже начал думать, что госпоже с ним будет хорошо жить, - разве мало ее побросала судьба!

- А теперь что думаешь? – резко спросил Леонид; серые глаза посуровели.

- Теперь думаю, - прошептал Теокл, склонившись к другу, - что этот мерзавец может взять себе вторую жену…

Леонид так и вскинулся. Рука схватилась за меч и вытащила его до половины:

- Что ты говоришь?..

Теокл кивнул. Он ненавистно оглянулся на дом.

- Потому он и отказался окрестить ребенка, - сказал воин. – Этот шакал хочет, взяв в жены женщину, воспитанную, как гречанка, жить как поганый турок! Я нутром чую, пусть даже наша бедная госпожа еще не понимает!

Леонид затрясся.

- Я сейчас пойду и зарублю его!..

Теокл кинулся к нему и зажал рот.

- Остынь, безумец! Уймись!..