Хотя едва ли. У юноши может таить, а у этого бледного цветка, не видевшего солнца, – нет.

Когда Вард и Анастасия уснули, прильнув друг к другу, Кассандра вздохнула и, встав со своего места, опустилась рядом с Феодорой на подушки: точно ей наскучило такое послушание, и хотелось с кем-нибудь схватиться, о кого можно поточить оставшиеся зубы. Гостиная была достаточно просторной, чтобы не мешать спящим малышам.

- Как ты думаешь, каковы в действительности силы паши? – спросила гречанка: она взирала на Феодору пристально, будто на противника - и на оракула. – Возможно ли нам победить? Ты близко знаешь свою царицу – способна ли она на те чудеса, которые ей приписывают?

- Феофано способна на необыкновенные вещи, - призналась Феодора: она невольно покраснела. – Это правда: она воодушевляла греческих солдат… и делала из смердов воинов… тогда, когда, казалось, воодушевить их неспособно было уже ничто. Ни угрозы военачальников и патрикиев, ни проповеди священников!

Кассандра кивнула.

- Мне это понятно. Людям всегда нужно новое, - заметила она. – Людей нужно непрестанно изумлять, очаровывать… Византия умела это, как умели до нее Рим, Эллада, Персия, Азия… Феофано, похоже, возродила это искусство: пусть только в себе одной!

Она улыбнулась.

- Хотя право изумлять и очаровывать в наши дни себе прочно присвоила церковь – но ее зрелища людям наскучили; и вдохновляют разве что страхом, тех, кто послабей духом… Церковь не рождает героев!

“У греков – да, как и у русов. У нас богатырей рождает русское чувство, как у вас греческое, - подумала Феодора. – А католические рыцари – чудовища, дети чудовищной же церкви!”

Помолчав, госпожа дома велела, посмотрев на дочерей:

- Кира! Сбегай наверх и принеси шитье для себя и сестер, не сидеть же без дела!

Средняя дочь послушно кивнула гладко причесанной темно-каштановой головой и, бесшумно встав, убежала наверх. Феодора проводила девочку взглядом и подумала, что то, о чем мать говорит с нею наедине, остается и и останется тайной за семью печатями.

Себе и гостье Кассандра приказала подать вина и орехов в меду. Ее дом пока еще совсем не нуждался. Феодора выпила прекрасного хозяйского вина и почувствовала, как душу опять окутывает, тяготит темное подозрение.

Пока они угощались, - о том, чтобы ложиться спать, и речи не шло, точно в воздухе повис негласный запрет, - Кассандра Катаволинос опять завела разговор о войне и об их положении, опять удивляя московитку тонкими и умными замечаниями. Не служила ли эта женщина при дворе, подобно Феофано?

А потом за окном раздался дробот копыт: торопливый всадник. Госпожи тотчас вскочили, дочери и служанки с небольшим опозданием.

- Один! – прошептала Кассандра, подняв палец. – Гонец! Сидите, я встречу его!

Она окутала голову покрывалом, которое в женском обществе было просто небрежно наброшено на круглые плечи; Феодора нахмурилась, глядя, как госпожа быстрыми движениями охорашивается перед серебряным зеркалом. Какого – чьего гонца она ждет?

Кассандра поспешно покинула гостиную, и Феодора впервые осталась наедине со всеми тремя ее дочерьми. Вот тут бы и поговорить с ними! Но чтобы вызнать что-нибудь у них, нужно очень много времени и такое же искусство убеждения, как у василиссы Феофано: у московской рабыни не было ни того, ни другого.

Кассандра вернулась спустя небольшое время – одна, бледная, как утопленница. Когда она входила, ей пришлось опереться рукой о косяк и отдышаться.

Феодора вскрикнула:

- Что?..

Кассандра быстро прижала палец к губам; потом бросила дочерям, взглянув на них:

- Идите наверх и ложитесь спать!

Девушки встали с места, несколько мгновений испуганно смотрели на мать – а потом быстро ушли, держась вместе. Не смели ничего спросить? Надеялись на мать, как всегда?

Послушание – это и хорошо, и очень плохо… мать, спаси же души малых сих, подумала Феодора.

Когда они остались вдвоем, не считая служанок и спящих детей, Кассандра взяла гостью под руку и оперлась на нее. Госпожа дома была ниже московитки, но чуть не уронила ее: столько крепкой плоти в ней было.

- Случилось… сражение? – едва шевеля губами, спросила Феодора. Внезапная боль стала резать ей ребра; она схватилась свободной рукой за грудь.

Кассандра кивнула.

- Да… Почти нет надежды… У паши втрое больше войска, и втрое большая конница: а это погибель. Или есть одна безумная надежда!

Она прервалась.

- Что Валент уступит или побежит с поля брани!

Она посмотрела в лицо славянки – снизу вверх, словно просила ее поделиться своей верой.

- Он сильный человек, - прошептала Кассандра. – Но сильные люди ломаются тогда, когда слабые и гнилые только гнутся. Валент может бежать именно потому, что не пересилит себя, не заставит себя напасть на своих!

Кассандра прижалась пылающим лбом к плечу Феодоры, точно русская варварка была ей сестрой или матерью.

- Господи, помоги нам всем…

Обе перекрестились.

- Где этот вестник? – спросила Феодора.

- В доме, на кухне… Я велела его накормить, - сказала Кассандра. – Пойдем, поговоришь с ним сама! – прибавила она, видя, чего жаждет гостья.

Но стоило им пройти несколько шагов, как Феодора вдруг вскрикнула и схватилась за лодыжку.

- Я сломала ногу!..

Она села прямо на пол, плача от боли.

Кассандра ахнула и, упав рядом с нею на колени, тут же задрала ее юбки и ощупала правую ногу, за которую держалась московитка.

- Ничего нет, кость цела!

- Может, потянула, - сказала Феодора. Боль все не утихала, и она сжала зубы, чтобы не стонать.

Кассандра вдруг проворно согнула ее ступню, а потом согнула и выпрямила ногу в колене. Феодора не успела и ахнуть; а хозяйка заключила:

- И даже не потянула! Вставай, не выдумывай!

Феодора встала, изумляясь себе, - боль была такая, точно она и в самом деле сломала какой-нибудь член тела, хотя подобного с ней не приключалось никогда. И сейчас ноги были невредимы. А грудь по-прежнему резало от ходьбы и волнения – так, точно переломаны были и ребра…

Тут Феодора остановилась и схватилась за голову.

- Я все знаю!..

Кассандра изумилась.

- Что ты знаешь? – вопросила она почти грозно.

- Моя царица… моя филэ ранена в бою, и у нее сломаны ребра и лодыжка, - жалобно ответила Феодора. – Я сейчас почувствовала ее боль как свою!

Она даже не заметила, что только что выдала Кассандре тайну своей любви; Кассандра, однако, пропустила это мимо ушей, точно давно известный пустяк. А вот признание в разделенной боли впечатлило гречанку куда сильней - и почти убедило в правильности догадки гостьи.

- Может быть! Может быть, - прошептала Кассандра. – Я слышала, такие вещи случаются!

Она устремила на московитку пристальный взгляд – несмотря на все тревоги, ее глаза и брови были накрашены.

- Феофано жива?

- Да, - ответила Феодора и попыталась улыбнуться. – Если бы она умерла…

“Это был бы конец и для меня – я чувствую!”

- Но ей очень плохо, - прошептала Феодора. – И я не знаю, кто победил!

Кассандра приставила к губам палец.

- Если она жива – наверное, победили наши, - прошептала хозяйка с блеском в голубых глазах. – Попади она к туркам с такими ранами, они замучили бы ее куда скорее, чем здоровых пленников!

Гречанка погладила Феодору по плечу пухлявой рукой.

- Или ты не знаешь, как османы обращаются с пленными? А Феофано пришлось бы куда хуже обыкновенного греческого пленника – ее у турок слишком ненавидят, и слишком много она им сделала!

- Она женщина… уже за это ее ненавидят больше других, - сказала Феодора. Она трудно сглотнула.

Кассандра кивнула.

- Верно.

Она заправила под покрывало выбившиеся каштановые завитки.

- А теперь идем, расспросим гонца вместе!

Они дошли до кухни, где солдат, как оказалось, уже спал, сидя на лавке и уронив голову на грубо сколоченный стол.

Кассандра обошла стол и бесстрашно встряхнула его за плечо. Солдат вздрогнул и выпрямился, хватаясь за меч; потом улыбнулся и опустил руки. Он протер глаза.