Марк подсадил московитку на спину Тессы. Ее черная грива, гнедые бока лоснились – пока Феодора была больна, о лошади прекрасно заботились. Феодора взяла из рук Марка дочь и в последний раз посмотрела в глаза Феофано.
Ее губы шевельнулись, но она ничего не смогла выговорить.
“Может быть, навсегда”, - так и не сошло ей на язык. Уголки губ гречанки тронула улыбка, в глазах блеснули слезы: они давно понимали друг друга без слов!
Феодора протянула Феофано руку, и та крепко пожала ее. Задержала в своей на несколько мгновений, потом кивнула и отвернулась.
Феодора сдавленным голосом приказала трогать: поняв, что царица могла бы уронить свое достоинство, если бы она задержалась.
Они поехали через пролесок, начинавшийся за лагерем, под копытами Тессы хрустели палые сучья; а Феодора ничего не видела из-за слез. Она очнулась только тогда, когда ветка зацепила ее волосы.
- Подтянуться! – приказала она своему отряду: больше даже себе, чем воинам, которые и так были совершенно собраны. Феодоре стало стыдно. Может быть, она тоже едет на свою битву, пусть даже на этом поле брани не прольется кровь, - Феофано надеется на нее!
“Пока я ничего тебе не приказываю, потому что знаю не больше твоего, - сказала ей царица, когда они говорили наедине в последний раз. – Но ты будешь моими глазами и ушами: это главное мое поручение. Слушай, наблюдай и запоминай все. У тебя превосходный быстрый ум, как у многих истинно воспитанных женщин, которые часто соображают быстрее мужчин: поэтому сообщай мне свои наблюдения в письмах, и вдвоем, быть может, мы домыслим и свершим многое, даже будучи так далеко друг от друга!”
Феодора перекрестилась и поцеловала свой вавилонский амулет.
Особняк Дионисия оказался похож сразу и на греческий, и на римскую виллу, какие Феодора повидала в Короне, путешествуя с патрикием, - и ни на что, виденное ею прежде. Этот дом был отделан заботливее, чем дом Льва Аммония, - наверное, потому, что сам хозяин был более утончен и больше внимания уделял семейной жизни и удобствам, чем старший брат.
У подножия беломраморной лестницы, которая подводила к парадной двери, восседали два позолоченных бронзовых льва, оскаливших пасти. Феодора задалась вопросом – не в память ли о главе семейства были сделаны эти украшения?
Или в память о предке, который носил такое же имя?
Эта лестница со стражниками-львами напомнила Феодоре рассказы о грандиозном троне, на котором персидских царей носили во главе армии*, – вернее, позади отрядов прикрытия…
Портик подпирали рифленые колонны из розового гранита, с капителями в виде золотых виноградных гроздей. Когда навстречу гостям открылась дверь, стала видна бахромчатая шелковая занавесь, отгораживавшая жизнь хозяев, - точно как в гареме какого-нибудь из великих Дариев прошлого! Из-за занавеси душно пахнуло благовониями. Феодора не удивилась бы, увидев перед собою надменно-льстивого служителя с завитой бородой и в длинном складчатом персидском платье!
Но на пороге показался старик совершенно греческой наружности: он быстро осмотрел московитку с головы до ног, потом низко поклонился, словно извиняясь за свою подозрительность.
- Ты госпожа Феодора Нотарас, супруга патрикия Нотараса? – спросил он; и когда Феодора кивнула, произнес:
- Добро пожаловать.
Управитель Дионисия Аммония почему-то с первого взгляда не понравился Феодоре – и она еще несколько мгновений гадала, что означало его “ты”: греческую прямоту или восточное желание унизить славянку.
Феодора оглянулась, поджидая Магдалину и Аспазию с детьми, - потом проскользнула внутрь дома.
Его убранство очень отличалось от того, к чему Феодора привыкла в доме мужа и Феофано, - хотя они оба не чуждались роскоши. Но здесь шаги вошедшей сразу же заглушил толстый ворсистый ковер; пестрые шелковые занавеси, которыми сплошь были задрапированы стены, сразу делали помещения меньше и теснее на вид. Не говоря о громоздкой мебели, отделанной звериными образами, фруктами и листьями, покрытой позолотой.
Феодора остановилась у подножия лестницы, ведущей на второй этаж, взявшись за такие же позолоченные перила; ощущая все большую робость.
Конечно, она знала, что в доме прочли ее сопроводительное письмо, - Леонид вошел прежде хозяйки и отдал письмо жене Дионисия, Кассандре. Кассандра должна была сойти к ней сейчас… Но какова она окажется нравом, и как будет расположена к славянке?
Ведь Феодора и ее дети в полной власти этой женщины – неведомо на какой срок!
Феодора вздрогнула, осознав чужое присутствие: она различила вверху лестницы, в домашнем полумраке, фигуру, с головы до пят закутанную в покрывала. Конечно, многие гречанки так ходили; и Феофано рассказывала, что Дионисиева жена по крови гречанка старинного рода… Но сердце у гостьи сжималось, пока хозяйка не сошла к ней и она не смогла разглядеть ее.
Кассандра, невысокая и полноватая, но легкая в движениях женщина, приветливо улыбалась. Ее волосы были прикрыты так плотно, что совершенно невозможно было угадать, какого они цвета, поседели или нет; но черты у нее оказались совершенно греческие, по-гречески красивые: тяжеловатый прямой нос и выступающий подбородок, неожиданно голубые глаза… а во рту и вправду не хватало зубов, насчет чего по-женски жестоко пошутила Феофано.
Что ж, это неудивительно – Феодора знала, что у женщин, выносивших много детей, намного чаще других портятся зубы. Вдруг теплое чувство наполнило ее грудь, и она осторожно пожала смуглые маленькие руки Кассандры и позволила ей прикоснуться губами к своей щеке.
- Я все знаю о тебе, госпожа Феодора, - сказала хозяйка низким приятным голосом. – Ты будешь моей желанной гостьей.
Она посмотрела через плечо московитки на ее детей – потом опять взглянула в глаза Феодоры.
- Вы хорошо доехали?
- Да, - кивнув, ответила Феодора.
И вправду боги были благосклонны к ним – они не заблудились, не задержались в пути и не столкнулись ни с какой опасностью. Может, все это ждет их впереди?
- Сначала я размещу твоих детей, - сказала Кассандра, - а потом позабочусь о тебе. Пойдем.
Она еще раз улыбнулась и направила Феодору прикосновением к плечу вверх по лестнице: вдруг та почувствовала, что за мягкостью этой госпожи может скрываться немалая воля, которой очень трудно противостоять!
Что же, разве это не свойство всех многодетных матерей – особенно матерей, имеющих дочерей, которых нужно держать в узде?..
Феодора на несколько мгновений ощутила такую же неприязнь к заботливой Кассандре, как и к ее управителю. Особенно когда на втором этаже приоткрылась дверь, отпахнулась занавесь и из-за нее показались чьи-то испуганные черные глаза – глаза молодой девушки; занавесь тут же упала, дверь закрылась, а Феодора осталась в убеждении, что видела хозяйскую дочь.
Конечно, такие не могут кусаться!
Впрочем, это, конечно, дело не ее ума. Кассандра превосходно позаботилась о гостье и ее детях: им были приготовлены ванны, одежды на смену, угощение – а детям даже игрушки.
Вечером Феодора ужинала внизу с хозяйкой и ее старшей дочерью: младшие девицы, по словам Кассандры, недомогали. А старшая, та самая черноглазая затворница, оказалась удивительно похожей на Дария: и, как обнаружилось, тоже носила царственное имя Дарии.
- Дарией звали одну христианскую великомученицу, одну из первых, - сказала Кассандра, притронувшись к руке дочери, которая не поднимала глаз на гостью и не говорила ни слова. - И древним значением этого имени мы тоже очень гордимся!
У Феодоры немного отлегло от сердца: кажется, крест можно будет не прятать.
Феодора провела в доме Дионисия еще три спокойных, почти блаженных дня: после военных потрясений. Она ждала писем Феофано со всем большим нетерпением –понимала, что это срок слишком маленький… однако хозяйка дома, несмотря на свою рачительность, оставалась ей чужой и даже вселяла страх.
Ее дочерей гостья с первого вечера больше не видела и не слышала. Сама Кассандра проводила с Феодорой время каждый день – и оказалась занимательной и умной собеседницей, которая, по-видимому, получила хорошее образование; но доверять ей Феодора не могла. Да и не имела права – если вспомнить, с каким поручением была прислана сюда!
