- А где Дарий? – шепнула Феодора.

Феофано улыбнулась, и глаза ее сверкнули.

- Здесь, - сказала она.

Гречанка повернула голову, и Феодора, проследив за ней глазами, увидела в стороне тонкую фигуру – коленопреклоненную, с опущенной головой: Дарий Аммоний даже не думал бежать от правосудия!

Феодора попыталась приподняться, и царица уложила ее обратно.

- Кто еще здесь? – с трудом спросила московитка.

- Все, кто нужен, - ответила Феофано.

Она сложила руки на груди и словно окаменела; на губах зазмеилась улыбка.

- Мальчик хотел оказать тебе услугу, - сказала гречанка. – Правда, Дарий? Посмотри-ка на меня!

Медленно Дарий поднял голову – в свете единственной лампы стало видно, что он бледен, губы посерели.

- Да, моя василисса, - наконец ответил юноша. – Я видел, что госпожа… Я знал, что этот ребенок чрезмерно отяготит всех, и госпожа совсем не хотела его! От него следовало избавиться, пока не поздно, но госпожа не сделала бы этого: тогда я сам помог ребенку вернуться туда, откуда он явился! Пусть эта вина будет на мне, а не на госпоже!..

Феофано издала смешок в наступившей могильной тишине; и тогда Дарий уткнулся лбом в пол. Он так и застыл перед своей повелительницей, не смея просить пощады.

- Ты поступил по древней восточной справедливости, - наконец сказала императрица. – И по этой же восточной справедливости и будешь судим: пусть твою участь решит женщина, которую ты отравил! Что ты скажешь, любовь моя?

Она взяла Феодору за руку.

- Я не знаю, как его судить, - прошептала потрясенная больная.

- Дарий – дитя Востока, - сказала Феофано, не спуская глаз с юноши, который все еще лежал перед ними обеими, не поднимая головы. – Но Востока древнего, а не мусульманского! Ты знаешь, почему, Феодора?

- Потому что у магометан женщины не решают участь мужчин, - прошептала Феодора.

- Верно, - убийственно спокойно сказала царица. – Но мы не магометане – не так ли, Дарий?

Дарий замотал головой, не поднимая ее.

- Стало быть, все решит слово Феодоры, - заключила Феофано, поворачиваясь к больной. – Каково будет твое решение? – спросила она.

Феодора усмехнулась. Ей показалось, что она все еще в бреду: нет, ей точно это снится!

- Какое тут может быть наказание? Не высечь же! Тут только казнить… или помиловать!

- Как скажешь, так и будет, - ответила Феофано.

И Феодора поняла: если она скажет – казнить, Дарий умрет.

- Но ведь Дионисий вступится, - прошептала она.

- Не вступится, - ответила царица.

Феодора протянула руку к юноше.

- Дарий… посмотри на меня!

Он наконец выпрямился и устремил на нее взгляд своих нежных испуганных глаз.

- Я тебя не прощаю, потому что я тебя не судила… сам по себе посуди, что ты сделал! Сейчас можешь идти, я тебя не казню!

Дарий кивнул, попытался улыбнуться; потом неловко встал и хотел скользнуть в темноту, к выходу, но тут же в той стороне послышалась возня. Дарий слабо вскрикнул, забился, а потом затих в чьих-то сильных руках. Марк!

- Пусть мальчик пока далеко не убегает, - сказала Феофано, сухо рассмеявшись: а Феодора тут же прокляла свою глупость. Конечно, Дарий мог быть настоящим отравителем – точно так же, как и благодетелем!..

Феофано опять погладила ее по голове и улыбнулась.

- Теперь все хорошо, дорогая. Отдыхай.

Все было – чем дальше, тем хуже; но сейчас они обе испытывали великое облегчение.

- А я ведь и вправду почти благодарна ему, - наконец хрипло сказала Феодора. Прокашлялась.

Феофано кивнула.

- Я понимаю, дорогая.

“Поэтому он все еще и жив”, - подумала Феодора: вдруг осознав, что если бы она умерла, Дарий отправился бы следом, чьим бы сыном ни был.

Она нащупала на груди забытый амулет и подумала вдруг: Дарий, наверное, надеялся, что эта вещь охранит ее!

Феодора слабо улыбнулась и пожала пальцы василиссы.

- Теперь я понимаю, почему азиатские царства стояли тысячи лет, - прошептала она. – Если у них были тысячи таких слуг, как Дарий!

- Он, конечно, никакой не христианин, как и его отец и дядья, - откликнулась Феофано, хмуря брови. – Но и на мусульманина наш юный Аммоний не похож… Однако зороастризм, учение его предков, было очень близко к христианству, и, пожалуй, куда здоровее и жизнеспособнее христианства в его теперешнем виде! Это-то и скверно!

Она усмехнулась. Взяла амулет, подаренный Феодоре Дарием, и рассмотрела, проведя по нему ногтем.

- Пусть мальчика очень крепко стерегут. Он умен и смел - и очень себе на уме, - заключила Феофано, блестя глазами.

========== Глава 72 ==========

Когда Феодора еще раз проснулась, она увидела подле себя мужа – он не спал, сидел и смотрел на нее. Она тут же закрыла глаза снова, пока патрикий не понял, что жена очнулась; со вздохом повернулась к Фоме спиной, словно бы во сне. И тогда московитка вдруг почувствовала, как он наклонился и поцеловал ее; и ее щеке стало мокро – Фома плакал!

Ей пришлось напрячь всю волю, чтобы тотчас не повернуться к мужу и не разрыдаться вместе с ним; но никак нельзя. Иначе это не кончится! Фома может обезуметь, как Метаксия, - Феодора видела сама, что в гневе он бывает так же страшен, - и потребовать крови Дария, взбунтоваться против сестры…

Феодора почувствовала, что муж лег: далеко от нее, но достаточно близко, чтобы не упускать из виду. Она улыбнулась; потом наконец позволила себе закрыть глаза и расслабить тело.

Только сейчас она почувствовала, что тело все еще болит, как будто она оправлялась от родов. Если до завтра не пройдет – что делать?

Утром она смогла сесть сама, и, оглядевшись, обнаружила около себя Фому. Светловолосые люди дольше казались молодыми – но только сейчас Феодора увидела, как патрикий постарел за последние несколько месяцев.

- Как ты себя чувствуешь? – спросил муж; он был отрешен – затем, чтобы держать себя в руках, поняла Феодора.

- Жива, - она попыталась улыбнуться, радуясь усилиям Фомы сохранять свое достоинство.

Патрикий кивнул и осторожно, словно лаская чужую женщину, пригладил ее волосы. Позади их ходили мужчины – показывался и Дионисий; Дария было не видать, но, наверное, его отделили от всех и теперь стерегли, как приказала василисса.

- Я принес тебе поесть, - сказал патрикий. – Сестра… Сестра собирает всех, мы скоро тронемся, - прибавил он, угадав, что непременно захочет знать супруга.

- Спасибо, - ответила Феодора, опустив глаза; на этом силы кончились. Она едва держала ложку, но когда муж хотел накормить ее с ложки, отказалась.

Однако на воз он отнес ее на руках – и от своего имени и от имени сестры велел лечь. Феофано так и не подошла; но когда Феодора высунулась наружу, отчего боль вернулась с новой силой, увидела, что Фома и царица разговаривают немного поодаль, изредка бросая обеспокоенные взгляды в ее сторону.

Перед тем, как сесть на коня, Феофано приблизилась: и, быстро осмотрев подругу, улыбнулась и погладила ее по щеке.

- Все хорошо? – спросила царица.

- Да, - ответила Феодора.

Обе понимали, что это ложь; и обе обрадовались, что все еще способны так бодро лгать друг другу.

Феофано молча кивнула и скрылась; потом раздались ее окрики – конники вскакивали на лошадей, слуги на возы; немногочисленная пехота строилась. Пехота, как и обозы, и женщины с детьми, очень замедляла передвижение. Феодора задалась было вопросом – когда подойдет большое войско; но тут же отказалась от размышлений. На них тоже уходят силы, нужные на выздоровление!

Она легла и, завернувшись в одеяло, порадовалась, что еще тепло. Пошевелив губами, пробормотала молитву, забыв о всякой философии: пусть Господь задержит врагов как можно дольше, пока Феофано не соберет силы!

Феодоре пришлось провести еще целый день лежа – на тряском возу, считая все рытвины и ухабы на скверных дорогах империи. Муж к ней подъезжал еще несколько раз – спрашивал, каково ей; Феодора улыбалась и отвечала односложно и одинаково.