Но пока она принадлежит Феофано, госпожа всегда ее поддержит, как она будет поддерживать госпожу, во что бы то ни стало.

У Феодоры по-прежнему болели все мышцы, но это была такая боль, которая полезна и воспитывает. Она шагала и улыбалась.

Они сошли в столовую поздно, и Феодора появилась первой: муж давно уже ждал там, вместе с мрачным Дионисием, под взглядом которого московитка ощутила себя преступницей. Щеки ее невольно вспыхнули; но она заставила себя не опускать глаз. Аммоний кивнул ей: конечно, но тоже много чего подозревал, если не знал наверняка, но промолчал. Сейчас не до самосуда и не до счета грехов – день бы простоять, да ночь продержаться!

Феодора посмотрела на Дария – и тот позволил себе улыбнуться, глядя ей прямо в глаза; а потом поклонился. Этот знал несомненно. Но мальчик точно не воспользуется слабостью царицы во вред ей: не таков!

Фома сидел не поднимая глаз, и, по-видимому, плохо спал ночь: Феодоре стало жаль его… но поправить ничего было уже нельзя, сердцу и телу не прикажешь. Да Фома и сам понимал, что лучше жить им теперь невозможно: понимал, какова его жена, какова его сестра и каков он сам!

“Потом я поговорю с ним… нет, не буду: все худо-бедно наладится, - подумала Феодора. – Впрочем, оно и не разлаживалось. Живем как живем”.

Фома наконец поднял глаза, и жена улыбнулась ему: патрикий улыбнулся в ответ, хотя тут же отвернулся опять. Феодора вздохнула, чувствуя, что муж смирился: ничего, война есть война!

Когда в столовую сошла Феофано, все зароптали: такое сияние исходило от нее. Все люди, казалось бы, одинаковы – но те, кто призван вести, излучают силу, которой прочим не обрести и, тем более, не научиться дарить!

Дарий встал навстречу царице и поклонился; поднялся и Дионисий. Фома остался сидеть; и Феофано нахмурилась. Но облачко недовольства тут же отлетело. Она протянула к своим подданным сильные и красивые руки, отягощенные перстнями и браслетами, - точно дарительница удачи.

- Друзья, мы выступаем завтра, - ясным голосом сказала она. – Поэтому сегодня всех ожидает отдых… все будут делать то, что пожелают, и проводить время с теми, с кем пожелают. Если, конечно, закончили свои приготовления.

Она улыбнулась.

- Проверьте все еще раз! И вещевые мешки, и лошадей, и оружие! Потом будет поздно! Ты слышишь меня, брат?

Фома, вздрогнув, поднял голову.

- Да, - сказал он.

Казалось, патрикий не то замечтался, в самое неподходящее время, не то отстранился от блистательной сестры; она качнула головой, обещая себе устроить ему выволочку позже, уже не как брату, а как солдату. Потом посмотрела на Дария.

- Дарий, дядя тебе поможет.

Юноша кивнул, глядя на нее восторженными глазами: он предпочел бы получить помощь от самой царицы, но уже понимал, что Дионисий будет этим недоволен. Феодора взглянула, как держатся вместе оба Аммония, и молча повернулась к повелительнице: та мгновенно поняла ее.

- Нет, - шепнула Феофано едва слышно.

Нет: эти двое не предадут их! По крайней мере, в скором времени: слишком во многом они полагаются на Феофано, да и чести, как и греческого чувства, в них гораздо больше, чем в Валенте. Теперь, после того, как Валент показал себя, и они себя показали - спасибо ему за такую услугу!

Только если Фома будет молчать!

Феофано приказала подать большую двуручную чашу вина – чашу дружбы, так напомнившую Феодоре другую, которую они распили вдвоем. Но эту чашу императрица пустила вкруговую: как будто повенчала их всех, повенчала друг с другом и с собою, с Византией!

Все испили почтительно и серьезно, с сознанием этой минуты. А Феодора, в который раз, восхитилась мудростью своей покровительницы. Воздействовать на людей надо не только словами и примером, подобно полководцу, – воздействовать надо тонкими способами, известными только прекрасным знатокам человеческих чувств и привычек. Теперь Феодора понимала, как правит Феофано: явно или неявно, она делала это постоянно, оставаясь царицей днем и ночью. Феофано была одна из тех благородных людей, которые творили свою судьбу и судьбы других осознанно, - наиболее осознанно из всех ей известных!

После трапезы Феофано приказала задержаться брату – Аммонии ушли куда-то вдвоем, и она их не остановила и не спросила ни о чем. Но с патрикием они говорили долго: и о чем бы ни говорили, все в конце концов сводилось к одному, понимала Феодора. И этот Гордиев узел ни распутать, ни разрубить было нельзя! Пока они все трое живы!

Хорошо, что они все трое понимали это: по крайней мере, Фома, выйдя к жене от Феофано, выглядел гораздо более умиротворенным. Он дружески поцеловал жену и ушел, заканчивать свои сборы. А Феофано позвала подругу с собой в конюшню и там стала учить ее тонкостям обращения с лошадью, которые должен был знать всякий конник, доверяющий животному свою жизнь. Ей еще много дней придется провести в седле – и, возможно, не только скакать, но и спасаться; и сражаться!

Феофано проверяла посадку подруги, смотрела, как она седлает свою Тессу, и посоветовала под суконный потник, который обыкновенно клали под седло, подложить еще и чепрак, мягкую меховую подкладку. Чепрак был турецкого происхождения; но потники были известны еще со времен персидской империи. Персидские конники и гетайры не знали седла – но умели предохранять свою кожу и спину лошади в походах с помощью мягких тканей и шкур; седла же служили другой цели. Их ввели в обращение скифы-кочевники, и они немало облегчили как посадку конника, так и нагрузку, которую выдерживала лошадь; и позволяли, приподнимаясь и удерживаясь на стременах, разворачиваться и бить из лука, как и поражать мечом и копьем, лучше, чем прежде.

- И стремена позволяют сидеть согнув ноги, - улыбаясь, сказала Феофано. – Прежде ноги умелые всадники подгибали к крупу коня – если они свисают, то от частой езды верхом могут искривиться.

Феодора невольно схватилась за собственные ноги; и тут же вспомнила свой сон. Феофано смеялась, глядя на нее.

- Дорогая, ты все еще такое очаровательное дитя!

Феодора покраснела.

- Я не подведу вас!

- Я знаю, - сказала Феофано, кивая, - знаю.

А потом вдруг московитка произнесла:

- Я тебе должна признаться… у меня больше месяца уже не было…

Она показала на живот. Феофано тут же свела брови:

- Не было?..

Потом рассмеялась.

- Это может прекратиться от тягот войны, как и от большой печали! По себе знаю!

Феодора кивнула.

- Я понимаю, царица. Но что, если это…

Феофано крепко схватила ее за плечо.

- Это дело твоей совести. Решай сама!

“Раньше она бы строго запретила что-нибудь с собой делать, - подумала Феодора. – Да я бы и сама себе строго запретила! Но раньше мы и не ехали на войну!”

- Поступлю по совести, царица, - сказала она. Феофано кивнула.

- А теперь, - сказала она, - не желаешь ли прокатиться со мной? Посостязаемся в скачке, может быть? Сейчас я свободна!

- С радостью, великая царица, - ответила Феодора. Потом прибавила:

- Но ты все равно меня опередишь.

- Вот и поглядим, - серьезно сказала гречанка.

Они оделись в шаровары и короткие туники, - замечательный наряд, придуманный последней амазонкой, - и отправились на конную прогулку. Вначале просто трусили рядом, но потом Феофано всерьез пустила Клита вскачь; и Феодора, хотя сперва боялась, раззадорилась и даже смогла обогнать госпожу на несколько мгновений. Та быстро опередила ее; но тут же остановилась и захлопала подруге.

- Прекрасно! Ты умеешь побеждать свой страх и бороться изо всех сил; а это главное! Сейчас едем домой.

Когда они спешились, царица шепнула Феодоре:

- Эту ночь проведи с мужем. Думаю, он ничего не захочет от тебя, кроме твоего общества.

Феодора кивнула.

- Как же мне жаль…

- Жаль, что ты не сладкий пирог, которого хватит на всех? – хмыкнула Феофано. – Чем-то всегда приходится жертвовать!