Сатин вышел в ванную и принес оттуда большое банное полотенце и халат – всё это он выложил на диван.

Ты взяла полотенце вызывающе резко и промокнула им мокрые волосы. Ты наследила на ковер, замочила кровать, обшивку дивана, и чувствовала себя не в своей тарелке. Чем больше нервничала, тем больше суетилась, и брызги сыпались во все стороны.

– Не беспокойся, я не зайду.

Он закрыл за собой дверь ванной комнаты, и ты осталась сидеть одна в полутьме, слушая, как барабанит дождь о подоконник. Мысли о сухой одежде и вкусной еде быстро вывели из строя твою осмотрительность. Пускай, ненадолго, но ты смогла ощутить себя в безопасности.

Когда ты переоделась, позвала его. Он вышел, опуская взгляд, в ореоле света, и не остался не замеченным красноватый ушиб на белой коже лба. На голой шее четким был след от удушья. Раз, всего однажды, тебе пережали трахею, после чего ты одно время не могла говорить – хрипела, и ты рефлекторно поежилась, вспомнив об этом эпизоде своей жизни.

Не хотелось лезть с расспросами, но черствость никогда не была чертой твоего характера.

Мужчина не стал переодеваться, но и насквозь вымокшем, как ты, изначально он не был.

– Тебе нравится блестящая одежда и паетки? – Он указал на твои сваленные в кучу, мокрые тряпки. Твои духи почти выветрились, несмотря на все протесты твоей клиентуры, – ты пользовалась мужскими.

– Я должна была выглядеть заметно. Как и у вас, моей работой было привлекать внимание других людей.

Испугалась, дурочка, что он воспримет твои слова агрессивно, а ты лишь хотела сделать комплимент и найти между вами сходство.

– Ты мне виделась в латексе и коже.

– Я ненавижу боль, – чуть резче, чем следовало, брякнула ты, надеясь, что правильно истолковала намек. – Почему вы так сказали? Это из-за цвета моей кожи?

– Цвет твоей кожи не имеет значения. Наша страна свободна от пережитков расовой дискриминации.

– Вы любите сладкое?

– В меру.

– А я терпеть его не могу. Я не люблю, когда меня бьют ногами, это чертовски больно. Мне следует следить за фигурой, иначе меня призовут к порядку, поэтому я полюбила острое и соленое.

– На твою радость я заказал жаркое с перцем. Нелюбовь к сладкому связана с применением физической силы?

– Я не должна была набирать в весе. Всё, чем меня угощали, я тщательно скрывала. Меня обыскивали, вы можете это себе представить?

Сатин сел в кресло в дальнем углу, у окна. Лицо потонуло во мраке, а волосы слились с обивкой кресла.

– Янке?

Сатин снял сначала правую сандалию и отшвырнул к стене, затем левую.

– Почему ты выбрала стриптиз?

– Это лучше чем мыть посуду за гроши. Ты был когда-нибудь посудомойкой?

Мягко зазвучал его смех, в эти чистые звуки хотелось завернуться, как в меховое манто. Хотелось застать выражение его лица в тот момент. Ты его развеселила и тоже улыбнулась, поняв, как глупо прозвучал вопрос.

– Вы жалеете, что оплатили лечение девушке, танцующей у шеста? Вам бы хотелось, чтобы на её месте оказался кто-то другой? С дипломом бакалавра и с более устойчивыми моральными принципами…

Он подался вперед, и лицо немного осветилось. На бледных губах играла улыбка, – у него белые зубы.

– Мои принципы также далеки от идеала. Как бы там ни было, я рад, что ты невредима.

Давно с тобой не говорили так откровенно, а если быть до конца честной, из своего окружения ты не могла довериться никому. Этот мужчина был другим, – он проявлял открытый интерес к твоим словам. Он говорил о тебе, о твоей жизни, даже о твоей одежде – никто никогда не давал тебе и рта раскрыть, не то, что побеседовать по душам!

– Но как тебе удалось оправиться так быстро? – вдруг спросил он. – Мне сказали, ты получила серьезные ранения.

– Бывает… – ты совсем не умеешь говорить с людьми. Однако от тебя ждали конкретных объяснений и немедленно.

– Бывает? Бывает, кто-то попадает в аварию, ломает кости, разрывает себе внутренности, приходит в себя и убегает?

– Нет, не совсем так. Я еще немного повалялась на кровати в гипсе и бинтах, – заторможено ответила ты.

– А, ну конечно.

Непостижимо для твоего ума он быстро опустил подбородок на ладонь и провел по губам нервозным беглым жестом. Вокруг него должны сновать фотографы, чтобы успеть запечатлеть каждый миг его противоречиво-изменчивого лица.

– В больнице разве не поняли кто ты?

– Они обо всем и так знали. Из новостей, – объяснила ты.

– Я не об этом. У тебя липовые права. Просто сними это, и ты увидишь, что я прав. – Сатин указал на твой халат. Твои испуганные глаза сами собой стали круглыми, как бильярдные шары. Заметив твоё выражение лица, он добавил: – Прости, но маскарад тебе не поможет.

– Теперь ваше отношение изменится?

Твоё сердце так колотилось, что это причиняло дискомфорт.

– Даже будь ты женщиной… ничего не изменилось бы.

– Вам неприятно от мысли, что я не женщина? Я не женщина, к тому же имею за себя грязные деньги. Вы огорчены?

– Мы договорились, что ты будешь обращаться ко мне «на ты»… Я не огорчен. Почему ты скрываешь свой пол?

– Я не скрываю, – торопливо заверила его ты. – Я такая, какая есть. Первое время я была той, кого хотели видеть мои заказчики, а потом поняла, что мне это определенно нравится. Со мной стали обращаться иначе, словно я – эксклюзивный номер. У меня было больше прав, чем у других девушек. Но как ты догадался?

Сатин подошел к двери, где было больше света.

– Среди моих знакомых есть такие, как ты. Не поймешь, кто перед тобой, пока не разденешь.

Если бы не усмешка, обозначенная легкими морщинками в уголках глаз, ты бы и дальше думала, что его замечание вполне серьезно.

– К тому же у тебя совершенно плоская грудь, хоть ты и пытаешься это скрыть – подкладываешь что-то.

– У тебя наметанный глаз.

– Я привык находиться рядом с женщинами. Тебя же я нахожу оригинальной. Мне нравится твоя манера выражаться.

С тобой раньше не обсуждали тебя, а лишь учили тому, что тебе надлежит делать.

Принесли заказ, и Сатин забрал поднос. Ты жадно уставилась на бумажник в его руках, когда мужчина отсчитывал чаевые. Перехватив твой алчный взгляд, Сатин изменился в лице. Его взгляд стал пустым, интонация выдала настоящие чувства, ты их всецело разделяла. Неумение что-либо изменить и малодушный страх прозябать в нищете.

– Когда-то я был помешан на деньгах. Они и сила, которую они мне придавали, меня с ума сводили. Сейчас ты напоминаешь мне себя. У нас много общего. Хочешь пойти со мной?

Мужчина отнес ваш ужин на большой раздвижной стол посреди комнаты.

– Не знаю.

Болезненно сжалось в груди. Ты боялась, что сказка обернется сном, и свой следующий рассвет ты встретишь уже где-нибудь за городом, на свалке, в куче грязного тряпья.

– Слушайте… послушай, я сейчас временно не… совсем без денег, и вы со мной хлопот не оберетесь. Со мной правда всякое случается, – бормотала ты сбивчиво.

– Ответь мне на один вопрос. Если бы за тобой пришли… ты бы ушла с ними? – спросил после краткой паузы мужчина, отвлекаясь на что-то за окном.

– Черта с два, я сбежала не для того, чтобы меня привели потом обратно. Лучше покончить с собой, чем вернуться туда. Я даже рада, что мы с вами столкнулись таким странным образом, иначе меня бы сейчас разыскивали повсюду. Я здорово влипла, по правде говоря, если меня найдут у вас, то и вам достанется.

– За помощь тебе ответственность несу я один, а мне уже всё фиолетово.

Если он собирался пошутить, то тебе не стало веселее.

– Официально ты признана мертвой. Никто тебя искать не станет. Мы сделаем тебе новые документы, если хочешь, можем поменять имя. Янке… эта твоя кличка… Хочешь заменить её настоящим именем?

– Мне оно нравится, – по-детски уперлась ты. Но ты осознавала резонность его слов. С другим именем уменьшался риск, что тебя пробьют по базам данных. Тебе предстоит подобрать себе новое имя.

– Я буду звать тебя по-старому, если оно тебе так нравится. До тех пор, пока не решим вопрос с твоим жильем, можешь пожить в моем доме. Но, знаешь, у меня есть жена и дети.