Сил не было даже на то, чтобы улыбнуться, просто хотелось выспаться.

Не помнил брата плачущим, не таким, как в этот раз. Маю поднес ладонь ко рту, чувствуя, как сдавливает горло. Страшно давать волю слезам – ведь их нельзя будет остановить.

Тут неожиданно кто-то опустил ладони ему на плечи и слегка потянул.

– Нет… я не хочу, отпустите меня, – забормотал спросонья мальчик, не понимая толком, что говорит. Забыться и спать, спать. Кажется, махнул рукой и задел чье-то предплечье.

– Маю, – сначала призыв был нечетким, расплывался… после мальчик уже ясно услышал, как его зовут.

– Маю! Боже мой, как ты здесь оказался?!

Разомкнув тяжелые веки, Холовора увидел смутно знакомое лицо. Склонившийся над ним мужчина загораживал люстру. Под веки будто песка насыпали.

– А семья твоя знает, где ты?

– Вы?! – немного придя в себя, выпалил Маю, тут же подскакивая и садясь на кровати. По ходу осознания пытался сориентироваться, многое ли знает этот человек, и сколько ему можно рассказать.

– Маю, что ты делаешь в Финляндии, один? Почему ты не с тётей? – французский барабанщик, как прозвали они с сестрой старого друга семьи, присел на корточки у кровати. Маю, обрадованный, безотрывно глядел на неожиданного гостя.

– Так хорошо, что вы зашли! – сам не понимал, откуда взялось столько радости, только не мог оторвать взгляда от музыканта. – Я… я всё объясню, только пообещайте, что не позвоните Тахоми. Я так рад, вы не поверите! – с этими словами наклонился с постели и обнял за плечи по сути совершенно чужого человека. – Я-то думал, что совсем один остался!

От Вела пахло дождем, чуть влажные волосы поблескивали от влаги.

– Как вы узнали, что я здесь? – спросил мальчик, садясь на кровати. Никогда бы не подумал – лицо у Велескана смуглым выглядело из-за обилия веснушек, которых такое огромное количество, что они сливались и становились неприметными издалека.

– Маю, помнишь, мы же «на ты»? Мой дом находится в трех минутах ходьбы. Я не знал, что ты вернулся, пока не увидел тебя здесь.

Мальчик знал, что Велескан не начнет расспрашивать его про синяк, или про то, что было с ним всё это время.

Холовора подошел к окнам и сквозь пелену дождя увидел размытые фары, освещающие лужайку перед домом.

Д’Арнакк предложил Маю пожить немного у себя, по крайней мере, до тех пор, пока мальчик не решит, что делать дальше.

– Я возвращался домой и увидел свет в окнах вашего дома, – объяснял позже Велескан, изучая полотна Эваллё, пока Маю добирал вещи. – Подумал, возможно, Тахоми приехала на выходные. К сожалению, погода ухудшилась.

Обернувшись на темные провалы окон, оглядев фасад и отблески фонарей на парадной стене, сказал:

– У этого дома расплывчатая аура. Как цветные разводы от бензина на асфальте. Я могу предположить, что у вас в доме смешаны две реальности.

Подходя к глянцево-черной «Импале», Маю заметил спереди мощный «кенгурятник». Через тонированные стекла просачивался собачий лай.

– Твоя собака? – живо поинтересовался Холовора.

– Еще есть кот, – мужчина снял сигнализацию и пропустил Маю в салон. Запахнув зонт, устроился сам.

С заднего сиденья на мальчика уставилась пара собачьих глаз. Здоровая псина едва помещалась.

– Маю, где твой брат? – Д’Арнакк разгладил мокрые каштановые волосы. – Я бы хотел потолковать с ним насчет картин.

– А что такое?

– Я купил бы всю коллекцию. Думаю, деньги были бы для Эваллё нелишним.

– Вам нравится? – восхитился мальчик, словно Велескан только что похвалил не работы брата, а его собственные.

Вставляя ключ в зажигание, музыкант усмехнулся:

– Мне всегда нравились рисунки твоего брата, а теперь, увидев, что они остались здесь, пылятся в старом доме, был сильно удивлен.

Жилище у Велескана оказалось настолько же новым и сияющим, насколько их – древним и старомодным.

– Мой отец живет в нашей резиденции в Хельсинки, где я ходил в среднюю школу и познакомился с твоим папой. Вот там чувствуется дух старины, а этот дом был построен для детей, а когда те разъехались – его хозяевами остались только мы с сестрой. Я познакомлю тебя с ней. Отец не живет с нами, по правде говоря, он меня не выносит, – рассказывал по дороге Д’Арнакк. – Он – проповедник и писатель. Услыхав о моих увлечениях музыкой, он рассердился и отправил меня жить сюда, к старшим братьям.

Сегодня вечером, хотя они жили в соседних кварталах, Маю впервые побывал у Велескана в гостях. Познакомился с его младшей сестрой, совсем еще юной девушкой. Утром следующего дня Велескану пришел факс, с пометкой «для Маю».

«Рейс JL5072. Отправление 1 июня, 17:15. Аэропорт Вантаа, город Хельсинки, Финляндия. Прибытие 2 июня, 8:55. Аэропорт Нарита, город Токио, Япония. Твой брат будет ждать тебя в зале прилета за зеленой лентой, с левого края, напротив табло Toshiba».

*

День был ознаменован пасмурным небом. Несмотря на то, что приближалось лето, погода стояла холодная и дул северный ветер.

Маю Холовора осматривал кирпичный дом. Первый этаж тыквенного цвета, второй – выкрашен в умеренно-желтый. При его виде создавалось приятное теплое впечатление. Второй этаж украшал орнамент из коричневых продольных и поперечных перекладин. Участок небольшой, без особых изысков. Зеленая спутниковая тарелка и телевизионная антенна на железной крыше бросались в глаза еще из машины. Запущенные клумбы, кое-как обнесенные мелкими камнями, поросли дикой травой. Старые детские качели почти полностью скрывал куст можжевельника. Маю не мог ни признать – в этом присутствовала своя красота, несовременная, неповторимая, но дом супругов-психиатров мальчик представлял по-другому: больше порядка, строгих линий, вычищенный газон, новый почтовый ящик. Похоже, хозяевам не доставало времени на занятия домашним хозяйством.

О чем он собирается говорить, Маю не представлял, но этот разговор был ему необходим. В глубине души сознавал, что таким образом пытается изжить чувство совестливости, которое испытывал, всякий раз думая о своем вмешательстве в будущее брата и девушки, живущей в кирпичном доме. Брат лишится радости отцовства, только за одно желание быть с ним, не говоря уже о симпатии соседей, уважения со стороны коллег, друзей. Чего, на самом деле, отнимает он у Эваллё? Конец нормальной жизни, но если они любят друг друга… и что если Лотайра был прав, сказав, что из-за страха неудач люди сами разрушают собственное счастье.

Холовора отвернулся от входной двери, так и маячащей перед глазами строгим видением. Ради чего всё это? Он что, серьезно думает поговорить с Аулис? Объясниться и попросить прощения?

Поспешив снять куртку, Маю теперь страшно мерз. Скрестив руки на груди, мальчик обернулся на дом. Вел ждет в машине, а он тут ворон считает… Зарылся подбородком в воротник своей толстовки с оленями.

Пока не успел остыть, быстрей надавил на черную резиновую кнопку звонка и подержал недолго. По дому разнесся громкий звон. Никто не открывал, пришлось позвонить еще раз, наконец, приглушенные шаги начали приближаться, и через несколько долгих мгновений, дверь открыла очень бледная женщина.

– Да? – не сразу спросила она, щурясь от дневного света. Русые волосы с проседью она заколола шпильками, от чего узкое лицо с длинным тонким носом приобрело сходство с учительницами младшей школы. На ней был тяжелый, на синтепоновой подкладке халат поверх простой домашней юбки и блузы. Изящные ноги в чулках и пушистых тапочках смотрелись немного странно.

– Да? – повторила женщина. – Я могу вам чем-то помочь?

По всей видимости, сейчас он беседовал с матерью девушки. Как же её? Что-то с «ле»… Юле… Ильма… Елена… Элиза… Эйле!

– Я пришел к Аулис. Она дома?

– Да. Мне позвать её? – госпожа Эйле щурилась, рассматривая незваного гостя. Благо, Велескан дал какую-то мазь, чтобы синяк быстрей проходил.

Холовора задумался и так долго думал, что женщина, устав ждать, посторонилась и пропустила мальчика в дом.