– Это всё из-за твоей девки! – вспылил Лотайра. – Миран, да-а, – протянул повелитель, кивая головой, – он заинтересовался нашей гостьей… Если бы ты выполнил моё поручение и убил её… Мне не пришлось бы смотреть на тебя сейчас, здесь… в цепях. Мне не хочется наказывать тебя, Моисей, – неторопливо, мягко ступая, подошел ближе и, вытянув ручку вверх, ухватился за толстую цепь, сковывающую руку Икигомисске.

Моисей вместе с цепью слегка покачнулся.

– Но я вынужден. А Фрэя потом поглядит на тебя. Как думаешь, дрогнет ли её сердце, когда она увидит, каким я могу быть в гневе? – встряхнул с силой цепь, и на пол закапала кровь из рассеченной руки. – Человеческая девушка, которую страшит участь монстра… душегуба… – сорвал с плеч Моисея заляпанную кровью тунику и, недолго поддержав в руках, бросил под ноги. – Наша принцесса будет горько плакать, когда узнает, КТО убил её родителей.

В сердце екнуло. Губы невольно дрогнули, почти прошептав «нет».

– Физические страдания чересчур малая цена за твою оплошность… Причинить твоему телу боль будет недостаточным наказанием, – повелитель запустил пальцы в свисающие кудрявые волосы, медленно, а потом резко дернул. – Монстр, который убил Короля и Королеву, был всё это время внутри тебя. Однажды он вырвется на свободу, повторяя одно злодеяние за другим. Он снова начнет убивать. И снова… чья-то маленькая крошка… будет плакать и звать маму, а ты пройдешь мимо. И что же… – взирая на пленника снизу верх, провел костлявыми пальцами по обнаженной груди, – маленькая принцесса никогда не вырастит и не возьмет бразды правления в свои некрепкие руки. Доверчивая маленькая девочка. Пока ты управляешь королевством за её спиной, она наивно играет в свои игрушки. Сколько лет прошло с тех пор? Тридцать? Сорок? А она до сих пор считает себя ребенком. Может пора открыть правду об её добром и заботливом отце? Ты не находишь это желание – отомстить самому себе – немного странным? Здесь твое слабое место, я угадал? Возлюбленная дочь Химэко. Убогое представление, жидкие аплодисменты. Другое дело – Фрэя. А я лишь развлекаю людей… своими пьесками. Меня не волнует твоя война… Я пойду к ней, к малышке Химэко и расскажу сказку на ночь. Сказку о том, как плохо быть непослушным эльфом. А подручные твои – вернее, уже успевшие стать моими, немного разомнут пальчики.

– Что вы сделаете с принцессой? – только выдохнул Моисей.

– Ничего, – удивленно протянул Лотайра, отворачиваясь от него и уходя прочь. – Отправлю в детский сад. Эта возня со слюнявыми детьми меня достала. Если она всё же вырастет и захочет покарать убийцу родителей, то непременно придет за твоей головой.

После ухода господина Моисей некоторое время оставался один. Если Лотайра исполнит задуманное, совершенно точно он потеряет дочь. По правде говоря, которой никогда у него и не было. Химэко затеряется среди крестьян, хотя по праву рождения должна унаследовать королевский престол, и кто тому виной?

Потеряет дочь… больше не увидит маленькую принцессу.

Но это еще не всё, теперь Лотайра будет шантажировать его Фрэей, и после, возможно, он лишится и её.

Последние годы он прожил благодаря маленькой девочке, открывшей ему новый мир. Он держал Химэко при себе, чтобы еще осязать биение жизни. Без дочери он снова превратится в одного из бездушных стражей леса, уподобится деревьям и застынет на века.

Он не хотел этого. Глядя на людей и не понимая природу их страстей, он не хотел возвращаться к своей привычной жизни. Боялся своей долгой жизни, лишенной каких бы то ни было законов. Ему нужен камень, который прочно привяжет к земле.

В голове перемешались воспоминания, то, как он преследует королеву, загоняя в шахту. Он ясно представлял, что женщина спрыгнет, предпочтя смерть позорному выживанию в стане врага. Вспомнил огонь, в котором догорал королевский дворец.

А теперь он признается в этом самому себе: ему нравилось убивать, перечеркивать будущее, обрубать настоящее… Их жизнь так коротка, а его – будет длиться многие годы, с осознанием своей этой… пустоты.

У стены потрескивало пламя в тяжелой каменной чаше, дающее немного света. Послышались шаги, ухо повернулось на звук. По грубо-вырубленной лестнице спускались несколько солдат. Они будут мстить за повелителя, за попранную честь господской стражи, за сговор с человеком.

Спустя час его выволокли во двор, где уже собралась толпа солдат и служанок.

Поначалу Моисей не понимал, в чем дело, отчего все взгляды устремлены на него. Лотайра поведал о том, как слуга не справляется с работой?

Ухо уловило грохот катящейся телеги и хриплое дыхание тяжеловозных лошадей.

– Знаю, – раздался из толпы голос повелителя, и народ расступился, склоняя головы, – я говорил тебе, что отправлю принцессу в человеческую деревню, но я не обещал, что сдержу слово.

*

Проснувшись, Маю обнаружил, что уже наступил вечер.

Дождь лил снова. Мальчик лежал в той же комнате, где заснул вчера, завернувшись в расшитую оленями толстовку. На дубовом столе остался со вчерашнего дня поднос с остатками еды, и в комнате жужжала муха. Первым было чувство, что он попал в ад. Насекомое настойчивое жужжало, стремительно пролетая по комнате и кружа над ним. Ливень, по всей видимости, собирался вышибить стекла, рамы потрескивали. В комнате стоял гул воды, падающей на крышу и стекающей по водостокам.

На удивление особенно остро ощущалась пропажа личных вещей, в том числе ноутбука, который остался в багажнике такси.

Сон оборвался внезапно, но Маю по-прежнему отчетливо представлял брата, помнил ощущения, и то, каким неистовым был Эваллё.

Отдохнувшим, напротив, он себя не чувствовал. Словно и не спал вовсе. Коснулся штанги в правой брови, которую практически никогда не вынимал. Рубаха задралась, нижние пуговицы оказались расстегнуты, кожу до сих пор покалывало от резких прикосновений, тело ныло, требуя завершения. Приятная тяжесть Эваллё, лежащего поверх его спины, гладкость обнаженной груди, сбитое дыхание над ухом, – Маю остро не хватало этого. Оглядев себя, убедился, что помимо небольшой боли в пояснице, ничего существенно не изменилось. Разве только несколько черных тонких волосков на подушке. Резко усевшись на постели, Холовора вспомнил про больной копчик. Боль, слава Богу, стала терпимее, но не прошла. Может, когда он налетел на угол тумбочки, то повредил себе кость…

Свет в комнате продолжал гореть с вчера, Маю даже не подумал сэкономить электроэнергию. Да какая разница?

Разглядывая черные волосы, внезапно пришел к догадке, как сможет проверить, был ли с Эваллё взаправду. Поднес к носу левую ладонь, которой вцепился тогда в локоть брата. От кожи исходил всё тот же приятные запах. И только сейчас начало медленно приходить осознание. Тот запах не из нашего мира. Жив или мертв его родной брат, но определенно где-то сейчас находится, и однажды придет за Маю. Нужно лишь набраться терпения. Маю так долго ждал брата, что пойдет за ним куда угодно, стоит тому только позвать за собой.

И опять вернулись мысли об аде. Их должно постичь наказание. За каждую непростительную мысль, за каждое действие…

Мальчик закрыл глаза, пытаясь еще немного поспать. Странно, не хотелось ни в туалет, ни пить – все ощущения сводились к желанию обнять Эваллё, быть с ним, любить его. Еще терпко было воспоминание о том, как тело сотрясалось от любого движения Эваллё, придавившего его к земле своим весом. Ноги, зажатые между ногами брата. Желание стало невыносимым, и Маю свернулся в клубок, обхватывая голову и запуская пальцы в волосы.

Братик жив-здоров и стремится к встрече с ним. Эваллё был здесь, в Финляндии на протяжении полугода. Вчера Они были так близко друг к другу – можно было вернуться к брату в любой момент… когда так тянуло домой! Маю хотел не замечать притяжения, всецело занятый влюбленностью в подделку.

Чем был тот дом, что они видели с братом? Местом, где сходились их дороги? Мнимой точкой возврата, куда тянуло обоих? Проекцией несбывшихся желаний?