Если кто еще утром объявил бы Маю, что этот вкрадчивый, успокаивающий голос может принадлежать педофилу, мальчик рассмеялся бы остряку в лицо и пальцем у виска покрутил.

– Простите… я, кажется, ошибся, – промямлил Маю, быстро отнимая ладонь от дверцы. Сердце билось слишком быстро. – Я забыл позвонить…

Какой же он в самом деле больной! Надеялся поймать попутку ночью, посреди леса, в грязной сельской местности, где за целый час проехало-то всего три машины!

Отъетый живот часто поднимался и опускался под грубым свитером. Мужчина перестал ухмыляться, вместо этого похлопал ладонью по сиденью рядом с собой:

– Ну давай, садись.

Маю показалось, что он сейчас выплюнет собственное сердце. И сделал шаг назад от распахнутой дверцы и пугающего света.

Кусок идиота! И когда же он поумнеет?!

– Нет, – отрезал Маю, помышляя о побеге. Только куда бежать-то? Назад по дороге, чтобы этот мужик догнал его?

В болота?

– А тебе не рано еще бродить одному ночью?

Ну почему не отвязывается?!

– Езжайте, – пискнул Холовора. С ужасом он глянул на задние сиденья, заваленные коробками, слева у дверцы стояли два пластмассовых ведра, закрытых плоскими крышками. Зашел за машину, якобы освобождая дорогу. Маю стремительно отступал в тень, спеша скрыться из виду. Сошел по обочине вниз. Оставалось молиться, чтобы водитель «Марути» не последовал за ним. Холовора смотрел наверх, на край дороги, где в любой момент могло возникнуть лицо того мужика, с капающей слюной или вытаращенными глазами. Не став дожидаться финала прискорбной истории, рванул вдоль дороги в обратном направлении. Потом придется снова возвращаться, но жизнь дороже потерянного времени. Ботинки чавкали по грязи, лужи брызгали под ногами. Частое дыхание жгло горло. Днем бы сегодняшнее приключение выглядело блекло, а скорое отступление – признаком трусости, но Маю до чёртиков хотелось убраться подальше, рубашка уже промокла от холодного пота, серьезно, но тряслись коленки.

Вспомнились блестящие губы, растянутые в безобразной усмешке, и Маю почувствовал, что сейчас завопит от ужаса или расплачется. Уйдя на приличное расстояние, выбрал место посуше и направился в лес. С правой стороны дороги болотистая почва затягивала ноги, и движение несколько замедлилось.

Так глупо попался! Можете подвезти? «Я всего лишь тут один, проходил мимо по темноте, и, знаете, не заметил по пути ни одной живой души».

Проплутав так с минут двадцать, снова вышел к дороге, предварительно убедившись, что там никого нет, и оглядел свои замызганные джинсы. Сказочно выглядит. Края штанин насквозь мокрые и грязные, шнурки промокли, на носах ботинок подсыхала грязь, рыжая кожаная куртка на резинке задралась, и ветер спокойно себе обдувал потную голую поясницу.

К утру Маю добрел до автобусной остановки. Лес с правой стороны отступил, дав место полям, куда вывели пастись коров. Луж там было меньше, зато зеленела молоденькая травка и цвела мать-и-мачеха, украшая унылый пейзаж желтыми шляпками. Накрапывал дождь. Маю вытащил из-под куртки капюшон толстовки, и набросил на голову.

Расписание автобусов на жестяной табличке от времени и влаги облезло и стерлось. Лоскуты отрывных объявлений и цветные вкладыши рекламы мотались на ветру. Деревянное сиденье частично отсутствовало, вместо него были продольные железки.

Бедность. Для Маю это слово ничего не значило. До сих пор он считал, что рос в обеспеченной семье или хотя бы принадлежал к среднему классу. Сев на целую дощечку, согнул ноги и уперся подошвами в железки. Провел целую ночь без сна, а до этого прожил один очень емкий на события день. Спал он, значит, суток двое назад… может, поэтому у него так туго голова работает? События ночи казались полубредом, полусном.

Сколько осталось сидеть? Есть ли вероятность, что автобус здесь ходит?

Глаза слипались, во рту стояла жуткая сухость.

За то время, что он просидел под крышей остановки, в сторону Петроводска… что-то с Петром… пронеслось две машины и одна «газель» без окон.

Как поведет себя Провада, если наткнется на него тут? Потащит обратно, в военное училище и самолично отдаст в руки тамошних командиров? Начнет просить прощения… нет, вряд ли. Проедет мимо?

Очнувшись, Маю соскочил с лавки, сбрасывая остатки дремы. Обошел остановку, и, привалившись к покрытой выцветшими мокрыми объявлениями стенке навеса, взглянул на поля, где разбрелись коровы и лаял пёс.

Кое-как спустился со склона и, шатаясь-спотыкаясь на неровной рыхлой земле, направился прямиком к пастуху.

Дождик капал по носу. В отдалении носилась пастушеская овчарка и повизгивала.

Послышался гул летящего самолета.

– Вы не знаете, здесь проезжают автобусы? – окликнул мальчик небритого мужика в телогрейке на меху.

– А как же! – гаркнул в ответ пастух с легким акцентом, окидывая Маю ленивым взглядом и сплевывая семечки в метре от его ботинок. – Проезжают! Раз в час ходит один автобус, ты подожди, скоро должен быть!

– Спасибо вам, – выпалил Холовора совершенно искренние слова. – А сигаретки у вас нет?

– А то как же нет! – похоже, это была коронная фраза пастуха, уже полезшего во внутренний карман за пачкой. – Только куда тебе курить-то?! Смотри, зубы какие белые и цвет лица здоровый. Бросай ты эту затею, пока не поздно, а то кожа дряблой станет, да и всякое бывает, – похлопал мальчика по правому плечу, и Маю сразу стало легче, словно пастух выбивал из него страдания, боль и холод. – Поверь мне, бабы не поведутся на то, что у тебя во рту эта швашка.

Мужик протянул Маю сигарету «Magna» и, склонившись к нему, указал пальцем на дорогу, проходящую высоко за спиной мальчика:

– Ты только не свети тут. «Фараоны» не очень-то жалуют курящих детей, – мужик снова похлопал его по плечу, после чего разогнулся и повернулся боком к стаду. – И выше нос.

Дождик приминал редкие рыжеватые волосы, но пастух не обращал на это внимания. Подошвы высоких резиновых сапог, коричневых от грязи, топтали мокрую траву.

Уже докурив и поднявшись к остановке, Маю обернулся на пастуха, бредущего по полю среди так и пышущих здоровьем, тучных коров. С высоты дороги открывалась панорама на море ярко-желтых цветов мать-и-мачехи, еще более насыщенных в дождевых сумерках.

Мужчина в меховой телогрейке внезапно остановился, прикурил и двинулся дальше. За широкой спиной покачивались два белых крыла. На них отражались несуществующие блики солнца, вызолачивая оперение. Маю разом забыл про сон, щуря глаза и жадно всматриваясь в фигуру незнакомца. Тут же вспомнился Аконит. Холовора вспомнил, как хорошо ему было от тепла и ласковых речей фатума. Если бы Аконит мог навсегда остаться с ними…

Крылья разверзлись, давая тень и почти скрывая от Маю мокрую лохматую голову пастуха. Мужчина гладил своих коров по блестящим спинам. И мальчик почувствовал укол зависти – он хотел, чтобы коровы слушались его, как слушаются того незнакомца, шли за ним будто за пророком.

Про себя Маю называл подобных существ чудотворцами, способными успокоить смятенное сердце и душу, дать покой и облегчить тяготы. Как и в прошлый раз он с легкостью отыскал объяснение увиденному, сославшись на переутомление и слабые нервы.

Мальчик поскреб пыльное окно в автобусе. Кроме него в салоне не было пассажиров, только пустые продавленные сиденья, обитые старой кожей, пахнущей перегаром и лошадьми. На часах было пять шестнадцать утра, и чихающее радио уже вещало ранние новости: шестого мая начался сезон круизов; в ближайшее время ожидается открытие оружейной ярмарки Hamina Bastioni Gun Show; ближе к концу июня, двадцатого числа, состоится высадка на берег Микки Мауса и мышки Мини. Под радостный голос диктора Маю вскоре задремал. Сельский «Икарус» трясся, гудел, а там, где сидел мальчик, еще и досадливо дребезжали входные двери. На каждой колдобине Холовора невольно вздрагивал.

Еще день не успеет закончиться, как он доберется до дома.