Чемодан и рюкзак повалились на тротуар.

Маю пытался освободиться из хватки, но Саёри уверенно волок его к машине. Спиной не посопротивляешься. Заехал правым локтем назад, но угодил в пустоту.

– Что вы смотрите?! Не хотите мне помочь?! – выкрикнул Холовора по-фински. Таксист направился за багажом, и Маю выругался сквозь зубы.

Согнул ногу в колене и впечатал пятку в колено Провады. Покачнувшись, японец уткнулся лицом в воротник его куртки, но только сильнее налёг на плечи, сдавливая в объятьях. И рванул Маю к открытой дверце. Холовора ударился лопатками о верх машины. Неужели этот урод так уж сильнее его?! Саёри сжал затылок и ударил Маю в живот, стремясь сложить его как гармошку и пропихнуть в салон. Давление на голову вынудило нагнуться, и мальчик повалился внутрь такси.

Играла мелодия: бубны, трубные, шарманка, пианино, как на карнавале шутов. Когда кружится карусель и… его, что за клоуна принимают?!

Завалившись на сиденье, Маю рванулся к ближайшей дверце.

Позади хлопнула крышка багажника, куда, судя по всему, удачно поместился чемодан.

Японец бросил ему рюкзак и забрался следом, грузно плюхаясь на сиденье.

Мальчик дернул раз, второй. Блокировка! Надавил, приподнял ручку – без толку. Ход один – через Саёри.

– Какие дети пошли, неугомонные, – усмехнулся водитель такси.

Чья-то судьба решается, а водитель смеется!

– Поехали, поехали! – заторопил Провада, хлопая дверцей.

Маю повернулся к боковому стеклу, всматриваясь в очертания незнакомых домов. Гостиница осталась позади, скрываясь за поворотом. В окне со стороны Провады мелькали здания магазинов и бутиков.

– Хватит крутиться! – рявкнул на него японец, снимая кожаное кепи с головы и приглаживая волосы. – Пристегни ремень!

– Боитесь, что этот чокнутый водитель нас угробит?

Снова такси, и снова его куда-то везут. И как в прошлый раз Саёри замышляет нечистое.

– Хорошо, ладно! – яростно хлопнул ладонью по запертой дверце Маю. – Предложите свою цену за мою свободу!

– Ты еще хуже, чем я думал, – пробормотал мужчина зло.

– А знаете, мне срать на то, что вы обо мне думаете! – Холовора прижимался спиной к дверце, на каждом люке или «лежачем полицейском» болезненно морщась. Ушибленный копчик пронзала острая боль. – Ну так что? Хотите, чтобы я больше никогда не увиделся с Тахоми и забыл дорогу к вашему дому? Мой отец не узнает о вас. Не будет никакого судебного разбирательства! Что? Говорите! Назовите цену! Деньги вам не нужны, что тогда?! Или презрение для вас важнее? Всю жизнь презирать кого-то… вам это нравится? А я не могу так! Не могу! Я не собираюсь презирать вас до самой старости! Давайте спокойно разойдемся!

– Не выйдет. Суд… Ха-ха, – японец расхохотался. Но в его смехе не было души, не было ничего человеческого. – Думаешь, я боюсь? Думаешь, ты знаешь меня? Так, Маю?

– На моей стороне гораздо больше правды! А вы – ничтожество, которое крушит всё прекрасное налево и направо. Которому нравится собственными руками ломать чужие судьбы! Вы – ущербный человек, который всего боится! – Мальчик в бессилии привалился затылком к стенке, не сводя глаз с японца.

Смех постепенно затих, и вызывающая мелодия карнавала заполонила салон.

– Раньше я думал, что мне просто не повезло, – сказал Маю задумчиво. – Но теперь мне кажется, кому не повезло больше, так это вам, господин Провада. Вы так глубоко несчастны, вы унижаете женщину, которая вас любит, чтобы чувствовать себя этаким падишахом над человеком, не способным постоять за себя… Вы как тиран.

Мальчик повернул лицо к уносящимся пешеходам, женщине с коляской, парню в толстых музыкальных наушниках. От витрин отражался свет фонарей, отливая желтизной на тротуар. Расстегнул молнию у шеи и согнул высокий воротник. Долго смотрел в заднее окно. Рюкзак забился в проход у запертой дверцы, куда Маю его затолкал.

– И что дальше? Приставите к горлу нож и насильно отправите в военное училище? Ну, вперед тогда… – Холовора еще сильнее загнул матерчатый ворот, оголяя шею. – Мне жаль вас разочаровывать, Провада-сан, но ни одна школа в мире меня не исправит, и ваши старания пропадут зря.

Он продолжал смотреть назад и не видел лицо Саёри. Ему было все равно.

«Мерседес» встал на светофоре.

– Моя жизнь слишком заурядна, чтобы о ней рассказывать, – негромко произнес японец. – У меня нет ни братьев, ни сестер. Я никогда ничем особенно не выделялся, да, если честно, я и не нуждался в этом. Даже проблемы обходили меня стороной. Я неплохо рисовал, но не более того. Не занимался специально, не развивал свой дар, не интересовался работами других художников. Как-то так вышло, что я не брал в руки карандаш несколько лет. От меня тогда было мало проку. В двадцать один год я болтался в подвешенном состоянии. Много говорил и ни черта не делал. Я не мог предложить этому миру ничего и прятался за чужими спинами, виня других в глупости. Не самое приятное впечатление, не так ли? Потому я и стал мангакой, чтобы дарить окружающим то, что нельзя компенсировать словами или поступками.

Японец замолчал. Похоже, Саёри всё же удалось его успокоить. Маю лишь отстранено наблюдал за тонущем в темноте городом иск. Таксист увел машину в менее респектабельный район, в сельскую местность, и асфальтовое шоссе сменилось грубыми зацементированными блоками, выложенными цепочкой. Жилые здания и бесконечные вереницы магазинов, обступающие дорогу с обеих сторон, перешли в строения деревенского типа.

– Скоро наши пути разойдутся, и я хочу сказать, зачем это делаю, – поделился японец.

– Делаете что? – Маю в недоумении повернул лицо.

Мужчина почесал заросший подбородок.

– Я ведь догадывался, что это был твой отец. У вас похожая интонация и тембр голоса, и сразу начинает казаться, что подобный голос ты уже где-то слышал.

– Догадывались и все равно утверждали, будто я всё выдумываю?.. А, проехали, – покачал головой мальчик. – Вы не ответили на вопрос.

Провада расстегнул заклепку у горла. Черная дутая куртка делала худого миниатюрного японца визуально шире, а смуглая загорелая кожа – старше. Под нижними веками выделялась природная мешковатость, делающая некрасивые глаза еще более выпуклыми. Да уж, позариться не на что, мстительно отметил Маю.

И долго он так собирается молчать? Но тут Провада кашлянул, будто прочищал горло.

– Делаете что? – мальчик повторил казавшийся нелепым вопрос.

– Из кожи вон лезу, стараясь разлучить вас с братом, а теперь отправляю тебя в училище как можно дальше, где не догадаются тебя искать. Выбрасываю твой мобильник, чтобы никто не знал, где ты находишься. Я понимаю, тебе хочется наслаждаться своей юностью, развлекаться, влюбляться, ходить на свидания… и не думать ни о чем.

Холовора не сразу нашел, что сказать, некоторое время переваривая информацию.

– Что ж вы тогда творите, раз прямо всё-всё понимаете?..

– Я избиваю тебя, ругаю, запираю на ключ, не даю есть по много часов…

Маю согнул правую ногу и опустил на сиденье, сцепив пальцы вокруг колена. Стыдно признаться, но болит именно «пятая точка»! Привалился плечом к спинке, обтянутой аляповатой материей.

– И ради чего вы только утруждаетесь? – это был риторический вопрос.

Кособокие домишки закончились, со всех сторон хлынул лес. Не дремучий, но глухой – уж точно. Туда не сходишь на прогулку солнечным днем. Там даже опавшие листья с прошлого года лежат, а где-то в глубине, скорей всего, еще не весь снег сошел. В болотах вода даже не начинала прогреваться.

– Чем больше на твоем пути препятствий, тем ответственней ты становишься. Маю, – японец тоже взглянул на черный лес, – я вынуждаю тебя действовать, бороться, защищать свои интересы и интересы любимого человека.

– Я сейчас не понимаю…

– Как ты говоришь: «издеваюсь над тобой»… только ради того, чтобы ты оставался верен себе. Не сходил с намеченного пути и следовал своей природе.

Мальчик опустил ногу и подался к Саёри навстречу: