– Кампай! [За встречу] – протянул навстречу точно такую же коричневую бутылку японец с пловом. Пожелал удачных поисков, и Сатин припал губами к горлышку. Пиво не нагрелось, вероятно, у старика был свой секрет, как держать напитки охлажденными, потому что холодильника мужчина не увидел.

– Асенна-ё! [Уймитесь там!] – крикнул хозяин кому-то в зале. – Коко-яро-о! [Пёс!] Те… – сплюнул и неровной походкой вернулся на рабочее место.

– Минакатта, [Не видел такую] – послышался басистый голос.

Сатин оторвался от выпивки и посмотрел на грузного мужчину, тот опустил фотографию на стол.

Грузный подозвал еще одного:

– Митэ, [Взгляни] – протянул ту, где Фрэя сидела спиной.

– Э? – пораженно уставился на девушку подошедший японец, тощий как жердина и будто бы высохший. В руках тот держал горшочек.

– Ано хито но о-дзё-о-сан… [(Это) дочь того человека] – басовитый толстяк кивнул в сторону иностранца.

– A-a…– последовало красноречивое в ответ.

– Сагаштэру, [Я ищу её] – пробормотал Холовора, делая приличный глоток. Толстое стекло быстро запотевало в ладонях.

Подошедший поинтересовался, обращался ли он в полицию, но ответить не дал толстяк, вклинившись со своим вопросом:

– Монген нандзи? [Как на долго вы здесь задержитесь?]

– Мада киметэнай… [Пока не решил] – грубее, чем обычно пробормотал Сатин. Какая разница… пока он не отыщет Лотайру и детей – Японию не покинет, даже если ему придется поселиться в чертовой глуши!

Наверняка они ждали, когда сраный белый уберется восвояси. Нет… он будет бесстрастен. Если бы он кидался на каждого, кто ему дорогу перейдет, то до сих пор сидел бы в пустыне, в жалкой клетушке, среди маргиналов и подрывных мин. Те люди – отбросы общества, волей судьбы заброшенные в преисподнюю. До них нет никому дела, о них уже забыли, но он – нет, он будет помнить их всю оставшуюся жизнь, пока сердце не перестанет качать кровь по артериям. В конце концов, он один из них – пушечное мясо, – если бы его людей не разметало в клочья, он не смог бы уйти, возможно, его расстреляли бы. Он ведь готовил себя к такому концу… но какая непредсказуемая эта штука судьба: он здесь, прожигает отведенное ему время.

– Ия, аванакатта, [Нет, не встречал] – после продолжительных раздумий сокрушенно покачал головой старик, возвращая ему фотографии. Старый распрямился над стойкой и прогорланил, так, чтобы вся собравшаяся братия услышала. Хозяин интересовался, видел ли кто красивую иностранку в этих краях. Где-то метр семьдесят пять, длинные рыжевато-каштановые волосы, карие глаза, восемнадцати лет от роду…

Сатин рассказал про Икигомисске, на что старик лишь руками развел. Холовора намекнул, что господин вероятно влиятельный человек и распространяться о себе без веской на то причины, наверняка, не стал бы. Моисей жил в стороне от деревни и ездил в город на белом внедорожнике… к сожалению, против привычки Фрэя не указала марку машины, и оставалось только гадать, что это был за «огромный танкер, похожий на контейнер с мороженным». Но кое-что Сатин всё же забыл назвать…

– Цумбо? [Глухой?] – переспросил японец справа, заказавший вторую порцию белого разваристого риса с курицей, и отрывисто указал пальцем себе на ухо. Коричневое от загара лицо чуть заметно дрогнуло от удивления. – Нан но хито? [Что за человек?]

– Китанай! [Скотина!] – Сатин сжал кулак, незнакомец понимающе рассмеялся.

Ему предложили заглянуть в северную деревушку… как же её?.. Вдруг сообразил, что уже был там, на прошлой неделе. Скорей всего придется наведаться к проклятому японцу… Моисей заплатит ему! Он кончит этого ублюдка! Припрет к стенке, а потом раздавит урода.

А, черт… Выругался вполголоса. Накипь сидит в мозгах, проела уже. Куда всё катится? Любое упоминание о преследующих его неудачах либо о злосчастном сукине сыне – японце, отдавалось в голове такой свирепой всепоглощающей злостью, что руки сами тянулись к ремню, где раньше крепилась кобура.

– Токороде… ии каори. [Кстати… довольно приятный запах]

Хозяин, услышав добрый отзыв о своей стряпне, благодарно кивнул. Сатин задрал подбородок, глотая пиво из бутылки.

– Мотто номимасэн? [Не желаете ли выпить еще?]

– Вайн. [Вина]

Старик, без суеты, выставил перед ним высокий стакан и плеснул туда желтоватого вина.

Это слаще, но не приторное. Когда поставил стакан на стол, заметил, как сильно проступили вены на тыльной стороне ладони, среди загорелой кожи… тоненькие венки, прихотливые, как веточки винограда. Желтоватое вино стало мутным, каким-то бурым, с пятнами. Так и есть, прикусил губу до крови. Мать её!

В голове раздался какой-то звон. Затылок начало покалывать, словно кто-то настраивал систему и тянул за провода. Блаженная тишина, «голос» не навязывал своё общество, иногда, возникало ощущение, что мозг сдавливает, тогда черепную коробку будто сминало, голова начинала кружиться, мысли путались… а мужской голос нашептывал свои сказки. Страшные сказки. В постоянном ожидании и напряжении, когда голос вернется. К этому нереально было привыкнуть и приходилось подстраиваться каждый раз снова. Как назойливое зудение комара: насекомого нет, но по-прежнему слышится зудение, и мучительное ожидание, когда же он подлетит, потому что прихлопнуть его можно только так.

Неплохой вкус, надо будет заказать бутылку. Кислое в самый раз. Стоило сделать глоток, и резь в голове проходила, зато в животе уже всё плавало. Во рту появился приятный привкус.

Похвалил сливовое вино хозяина. Старик тоже понравился.

Приятно удивило то, что во время еды никто не курил, японцы тихо ели, в основном молча, даже не переглядывались. Обычно от табака в голове всё расплывалось… Позади приглушенно переговаривались, кто-то ругался уже минут пятнадцать, по деревянным столам шаркали крошечные стаканчики сакэ и бутылки. Через открытое оконце прорывалась женская болтовня, вместе со сквозняком. Сделал еще глоток, немного поддержал во рту. Хотелось отлить, но он продолжал смаковать вино, как в замедленной съемке медленно, глоток за глотком, опустошая стакан. Он растягивал удовольствие, а мыслями всё возвращался к тесным джинсам.

– Доко дэ томатта? [Где вы остановились?] – негромко спросил грузный, упираясь мясистой ладонью в толстое колено.

Сатин отодвинулся на сиденье и положил ногу на ногу, сдавливая настойчивое покалывание.

– Ватаси ва курума дэ, [Я на машине] – зачем-то соврал он.

– Аната рёко-о суру? [Путешествуете?]

– Ээ… [Вроде того] – рассеянно кивнул, вливая в себя остатки сливового вина. Рука дрогнула: мыслями он снова был совсем далеко. Наклонился вперед, чувствуя, как липкий пот стекает по пояснице за пояс.

– Хитори дэ? [Один?] – донимал расспросами японец, обжигая его глазами-изюминами. Сатин отвел взгляд от толстых коленей, уже во второй раз. От духоты маленького помещения начинала кружиться голова, нужно было выбраться на свежий воздух. Вытер тыльной стороной ладони лоб, зачесал челку назад. Волосы покрывал песок, пыль с дорог, еще какая-то дрянь вроде пуха, пряди стали жирными и лоснились между пальцев.

– До-омо, [Спасибо] – Сатин выложил на стол разменянные иены и забрал сиотю, так и не ответив на вопрос толстяка.

Прошел вдоль барной стойки к выходу, смотря перед собой мутным взглядом. Ремень туго налегал на плоский живот, казавшийся раздувшимся, как у свиньи. Покоя не давал жар внизу живота, плавно растекающийся по бедрам, свербящий вспотевшую кожу. Отчаянно хотелось двух вещей – они потопили его разум, сметя всё на своем пути.

Внезапно будто в судороге мышцы закаменели.

– Сясин мита? Ойший да нэ… [Видел те фотографии? Вкусные…] – резанул слух знакомый бас, заглушенный голосами японцев.

Сатин резко остановился, губы чуть заметно дрогнули. А глумливый разговор продолжался.

– Со-о со-о, секси-и онна но ко… [Да-да, та сексуальная крошка…]

Дальнейшее он не смог выносить, развернулся вполоборота, вычисляя, кому принадлежала последняя реплика. Толстая сука всё еще посмеивалась. Рядом примостился кособокий японец, весь искривленный, как лапша, отклячил свою тощую задницу.