– Омойдаштэ кудасай, [Я прошу вас, постарайтесь вспомнить] – произнес он нажимом, уговаривая себя потерпеть еще немного.

Нет. Ничего.

– Ширанай, [Я её не знаю] – японец помахал ладонью перед лицом. В следующий момент они обошли его и двинулись дальше, их перекликающиеся голоса вскоре потонули в многоголосье деревеньки.

На пороге «Лавки древностей» – как гласила витиеватая подпись на карте, – сидел юноша и курил. Сатин, не долго думая, поднял ладонь и неторопливо махнул рукой вниз, подзывая.

Юноша так же неторопливо поднялся – Сатин даже не удивился этому, было бы странно, если вдруг японец послал бы его, – и подошел, громко стуча пятками в шлепанцах.

– Кими га коно мусуме минакатта? [Ты видел эту девушку?] – протянул три снимка с улыбающейся Фрэей, только на одном она сидела спиной, повернув голову через плечо, и на лице не было и тени улыбки. Может быть и такое, что кто-то не разглядел лица, но запомнил длинные волосы или фигуру…

Юноша рассмотрел все фотографии. Вертя в пальцах последнюю, долго молчал. Слишком долго. Молодой японец совсем не был похож на имбицила, и Сатин решил не закипать. Он ведь никуда не торопится? Куда ему торопиться – у него полно времени! Проклятье! Пускай собирается с мыслями. Лучше держать себя в руках, в противном случае ни на какие вопросы ему тут отвечать не станут. Если бы юноша видел Фрэю, то уж точно не забыл бы этого. Но, черт возьми, может именно поэтому и отмалчивается!

– Икигомисске но онамаэ кикоэтта? Хара-курой. [Слышал фамилию Икигомисске? (Это) Плохой человек]

– Ииэ, [Нет] – наконец выдало юное дарование, небрежно, точно вопрос. – Аттэ имасэн дэшта. [Никогда не встречал]

Сатин не стал дожидаться чуда, ощущая, как задергалось от нервного тика правое веко, спустил на нос черные очки и попрощался с японцем. Не успел сделать и пары шагов, как юноша с желтоватым лицом – и замедленной реакцией – окликнул его.

– Асоко киинайдэ… [Попробуйте спросить там…] – японец протянул руку, показывая на двухэтажное здание в конце улочки; вывеска у входа говорила сама за себя: бочка с бьющей через край пеной и черпак.

– A… – разочарованно вздохнул мужчина, – хай. [Конечно]

В таких заведениях можно было выведать много полезной информации, о чем он знал не понаслышке, но пока удача ни в какую не желала ему сопутствовать.

У дверей паба он натолкнулся на трех женщин и сразу же обратился к ним. После встречи японки еще долго обсуждали бы иностранку, распуская сплетни, потому был резон спрашивать у селянок.

Они что-то говорили звонкими голосами, изучая снимки.

– Ками га акакутэ, чайро но ме… [Красные (рыжие) волосы, карие глаза…] – перечислял он громко и с расстановкой, пытаясь вклиниться в их шумный спор.

В клёкоте голосов можно было разобрать только отдельные ничего не значащие слова.

– Широй мусуме. Джу-ухассай, нихонго дэ ханасэру, [Белая девушка. Восемнадцати лет, говорит по-японски] – поднес ладонь к бровям, отмеряя приблизительный рост.

Женщины перебирали фотографии и поправляли свои сумки, при этом не замолкая ни на секунду.

– О-дзё-о-сан?! [Ваша дочь?!]

– Ээ-ээ, ватаси но! Икигомисске-сан шттеэру? [Да-да, моя (дочь)! Знаете господина Икигомисске?] – уже перешел на жесты, буквально на пальцах объясняя, кто ему нужен. – Нихондзин, [Японец] – поднял большой палец. – Оки-икутэ, широй дзидо-ося. Ёку оки-ий мачи э но. Чиисай о-дзё-о-сан, [Огромный белый автомобиль. Часто ездит (на нем) в большой город. Есть маленькая дочь] – тараторил скороговоркой. – Минай, не видит, слепая, – рассек воздух перед лицом.

– Хонто-о?! [Правда?!]

– Мекура но?! [Слепая?!]

– Со-одана! [Так точно!] Вы видели их?! Отоко я мусуме! Минакатта? [Мужчину и девушку! Видели?]

Он пытался вспомнить, о чем говорила Фрэя в письмах. Все значимые черты. Люди бы не проглядели Икигомисске, вздумай он объявиться в деревне, или слепую девочку. Наверняка кто-то видел.

Женское голосование еще долго звенело в ушах. Плечи снова обожгло, рубашка, казалось, насквозь пропиталась потом.

Японок не интересовало то, кем он являлся, что он бледнолицый, чужой… Их занимала сама тема разговора.

К бурному обсуждению присоединилась еще одна.

– Агаттэ… [Позвольте-ка… (пропустите)] – протолкнулась вперед японка.

– Хансамуна отоко, вакай мусуме. [Красивый мужчина и молодая девушка]

Женщины стрекотали, переглядывались, изредка бросали на него вопросительные взгляды. Черт! Что, они его не понимают?!

– Канодзё ва гайдзин. Ватаси ва канодзё но сагаштэру. [Она – иностранка. Я ищу её]

Теперь каждая проходящая мимо японка посчитала своим долгом высказаться по данному поводу.

Часы показывали шестой час. Эта беготня его порядком измотала. Он провел целый день в метаниях, переезжая с места на место. И всё напрасно.

– Коматтэру? [Проблемы?] – первое, что спросили, когда он выложил на грубо сложенную барную стойку фотографии дочери.

– Мусуме инакунатта, [Моя дочь пропала] – Сатин отодвинул табурет, присаживаясь. Половицы услужливо заскрипели.

– Мури да нэ! [Не может быть!] – тут же пробасил один из присутствующих, грузный мужчина средних лет, с махоньким курносым носом и глазками-изюминами. Тот вальяжно развалился на табуретке, выпивая залпом очередную порцию сакэ.

– Чи-чи-чи… [Тише-тише] – прервал японца хозяин, отставляя на дальний стол бутылку, которую только что протирал. – Мкаши? Мкаши инакунаримасита ка? [Давно? Давно пропала?]

Старик показался на удивление вежливым.

– Хадзиме но конгецу ни. [В начале этого месяца] Э-э… Нацу Басё… – вспомнил Сатин название Токийского турнира, куда отправилась Тахоми и мальчики. Кажется, это произошло тогда…

– А! Вакатта-вакатта, [Понятно-понятно] – оживился старик-подавальщик, чуть вытянув лицо вперед и легонько кивнув. Опустил взгляд на снимки.

– Сокка, [Вот оно как] – сидевший справа японец сложил руки на груди. – Тайхен дэс нэ, [Я вам сочувствую] – от незнакомца разило потом и песком. В тарелке достывал плов с курицей.

– Анататачи мита н да ё? Сагатай… дэмо… има номитай. [Вы видели (её)? Я хочу найти её… но… сейчас я бы выпил]

Хозяин всё понял и занялся заказом.

Внезапно Сатин осознал, что у него дрожат колени… и слегка – плечи.

– Эйго дэ ханасэру? [Говорите по-английски?] – спросил он, только чтобы отвлечь завсегдатаев паба. Что они подумают, если заметят его дрожь? Что он больной? Особо нервный?

– Ия, ханасанай, [Нет, не говорю] – ответили справа.

Местные японцы, как обособленная стайка мальков, не покидают границ своей территории, сомнительно, чтобы кто-то из них владел иностранным языком.

– Дзя, мотто юккури иттэ, [В таком случае, говорите медленней] – попросил он сдержанно, чувствую, как они пялятся на него. Опустив локоть на стол, снял очки и потер брови. Чертова жара! Без солнцезащитных очков он ощущал себя… немного странно, так он мог бы сойти за японца, единственное что выдавало – светлые глаза, наверное, именно поэтому он так часто отводил взгляд или прикрывал веки – подсознательно хотел смешаться с толпой. Только не понимал почему. Ему ведь нравилось находиться в центре внимания, он любил, когда на него смотрели. Улыбаться и шутить под чьими-то пристальными взглядами – казалось бы так легко…

Раздвинул колени, наваливаясь локтями на стойку. Естественно, он не мог не заметить, что японцы сидят, чинно соединив колени, но ему было жарко и с высокой колокольни как он выглядит.

От еды Сатин отказался – поест в рёкан – но не смог противиться желанию принять на душу. Хозяин поставил перед ним глиняную бутыль крепкого сиотю, желудок тут же отозвался утробным урчанием. Отлично, будет чем подзаправиться вечером. А пока он начнет с пива. Купил бутылку светлого «Sapporo». За последнюю неделю он успел уже перепробовать все сорта пива, которые только нашел в местных кабаках, и это пиво он хорошо помнил по прошлой деревне. Старик откупорил для него крышку и, не поднимая глаз, вышел из-за стойки.