– Почему?

– Сама подумай. Если бы перед тобой стоял жбан с самым лакомым, что только можно пожелать, а ты не могла бы его испить… Ты бы не осталась равнодушной, верно?

На этот раз скрыться куда подальше захотелось уже ей. На место жбана можно поставить человека, а на место насекомого – кого угодно из дворцовой шайки, с тем лишь отличием, что слуги Лотайры предпочитают мясо, даже маленькая принцесса. Видел ли Моисей в своих словах подтекст? Или он специально так сказал, чтобы её напугать?

Когда его пальцы сомкнулись на лодыжке, Фрэя дернулась и приподняла голову, шея отклеилась от жаркой, с промоченной наволочкой, подушки.

– Кровь приливает к голове и застаивается в ногах. Надо заставить её течь равномерно, – только и сказал он, растирая её ступню горячим полотенцем.

Когда он опустил лодыжку себе на колено, пришлось извернуться. Фрэя медленно согнула свободную левую ногу в колене и прижала к простыне.

– Тебе неудобно лежать? – Моисей оторвался от своего занятия.

На самом деле, затекла спина, но девушка промолчала, неловко переваливаясь на край постели. Потом снова откинулась на подушку. В её состоянии далеко не уйдешь, но она не хотела, чтобы Моисей узнал о её планах: стал бы он тогда возиться с ней? Навряд ли. Она позволила себе расслабиться. Нужно было выглядеть непринужденно.

Почему их до сих пор никто не потревожил? И что это за место? Скользнула глазами по фигуре Икигомисске: до чего же необычная одежда, такую не закажешь по каталогу или через Интернет: бледно-розоватая туника, вышитая коричневыми листьями… должно быть, легкая как птичье оперение. Цвета тоже какие-то странные: глубокие, пестрые, каждая прядь в плетении своего оттенка, что создавало причудливые переливы тени. Но пора глупой девчонке забыть о тряпках.

Японец смочил полотенце в тазу, который она чуть не опрокинула, завозившись на кровати. Горячая вода заструилась по сухой коже, Икигомисске провел влажной тканью по стопе, и внутри всколыхнулось что-то среднее между паникой и охотой вздрогнуть от щекочущего прикосновения.

– Ты, наверное, не заметила… – тихо начал Моисей, выдерживая паузу, – ты сильно изранила ноги в том лесу… и угодила во вредоносные водоросли, на коже появилась сыпь, – и чтобы она поняла, Икигомисске накрыл ладонью выступающую косточку справа и слева, – и здесь, – сместил пальцы назад, к пятке, провел по щиколотке. Руки, привыкшие носить оружие, защищать повелителя… Разумеется, она не думала ни о какой сыпи, сейчас занимало только два вопроса: что затеял Моисей и собственная слабость. Если поскорее не встанет на ноги, сложнее будет скрыться незамеченной. Неразговорчивость Икигомисске сбивала с толку. Она не могла знать, что у него на уме, не знала, чего ожидать от завтрашнего дня. На сколько еще хватит его терпения? А что если как прошлой ночью? Покажет когти…

– Как ты ходила с такими мозолями? – судя по интонации, Моисей не ждал от неё ответа.

– Мне нужно в туалет, – она пошевелилась, пытаясь приподняться на локте. Голова налилась тяжестью и не захотела отставать от подушки.

Шея тоже затекла. Левая кисть слегка припухла, может, что-то впрыснули, теперь рука напоминала кусок буженины.

Сейчас особенно не хватало движения. Болела она редко, но и тогда не казалась самой себе настолько беспомощной. Конечно, она ненавидела болеть: Рабии не хватало времени, Сатин, если и приезжал домой, мог посидеть с ней, но чаще всего и он был чем-то занят. Они считали её достаточно самостоятельной, чтобы лечиться без чужой помощи. Но Моисей тоже не резиновый – долго сносить её капризы не станет. Наверняка, у него есть более насущные проблемы. К тому же дома он оставил принцессу, девочке ничуть не менее важна забота. Дома… как странно прозвучало, странно даже в мыслях…

Моисей отодвинул стул и поставил сверху тазик, так что она смогла спустить с кровати правую ногу.

Рядом на полу дожидались сандалии-гэта.

Моисей заметил её колебание. На его ногах, под длинными широкими штанинами, были такие же деревянные сандалии, из-за чего он должен был стать только выше. С первого взгляда подобная обувь казалась ужасно неудобной и неуютной.

Похоже, спины ей сегодня не согнуть. Лицо исказилось от боли, и девушка уперлась подрагивающими руками о край постели.

Ничего не говоря, японец вдел её ступни в сандалии.

– Может без них? – с сомнением спросила Фрэя.

– Ты болеешь. Думаешь, я позволю тебе ходить босиком? – расправил ночнушку и опустил ноги на пол.

– А почему ты не разулся? – осенило её. В доме на горячих источниках он всегда снимал обувь.

– В этой части дома нас не побеспокоят. Нет нужды следовать обычаям, – снова без какой-либо эмоциональной окраски произнес мужчина.

Искривилась на одно плечо, с силой напирая на руки, – сидеть было сложно, но так она смогла осмотреть помещение. За миниатюрным окном оказалось цветущее дерево, как и думала… Из мебели – совсем скромно, небольшой столик на скрещенных ножках, пара подушек. Голая ниша в стене, в нише – узел с вещами.

– Крестьянский дом?

Моисей обхватил её за талию, приподнимая с кровати. Ночнушка соскользнула по ногам и скрыла до лодыжек.

– Эти крестьяне в подданстве у Лотайры. Они сажают рис на землях, принадлежащих повелителю, ловят рыбу из местных озер. Они не могли мне отказать.

Конечно, ведь он – первое лицо после Лотайры.

Ноги не удержали; запутавшись в коленках, она чуть было не повалилась на пол, хорошо, Моисей вовремя поддержал.

Забыв о крестьянах, Фрэя сосредоточилась на передвижении. На ступнях и правда обнаружились красные точки, слабо проступили вены, кожа загорела неровно, какими-то пятнами. Подняв глаза, она вцепилась в рукав Моисея. Медленно завела руку поверх его локтя, за спину.

– Тебе необходимо размять ноги, как только ты начнешь двигаться – слабость отступит, – широкая ладонь легла на талию.

Фрэя сделала первый неровный шаг, протащив ногу по полу. Высокая подошва шаркнула, пальцы судорожно вцепились в тунику. Моисей старался не задевать бинты, но спина все равно ныла.

Ноги стали как палки, сильно же она отощала! Руки такие худые… Результат нескольких голодных дней бега. Левая кисть болталась, как веревка. Движения выходили кривыми и неуклюжими. Пока пересекали комнату, она вся вспотела.

Когда они добрались до дверей, Моисей разжал хватку, и Фрэя прижалась к стене, цепляясь за неё пальцами. Отодвинул створку сёдзи вправо (вернее, входная дверь была построена по типу сёдзи, но выглядела куда прочнее и тяжелее). Левая дверца из темного дерева, похоже, не работала.

– Как будто пьяная… – зачем-то сказала девушка, протискиваясь в проход.

– Это от потери крови. Я не позволил сделать тебе переливание, чтобы твоя кровь не смешалась с кровью крестьян. Ко всему прочему… – заступил за спину, остался слышен только стук его сандалий, – японцы не любят делиться своей кровью с иностранцами. Натяни я тетиву сильнее – стрела бы глубоко вонзилась в тело. Всё могло быть гораздо хуже, но ты не умерла бы. Эти стрелы не предназначены для убийства. Я лишь остановил тебя.

– Не предназначены? Но ведь кровь… Ты сам сказал, что я ослабла от потери крови. Эта стрела наверняка…

Моисей с едва уловимой улыбкой негромко выдохнул.

– Просто слегка поцарапало спину. Не считай себя подбитой птицей.

– Что… Ты, похоже, совсем заврался, так что уже путаешься в собственной лжи.

– Если тебе всё же удалось бы сбежать от меня, на границе леса тебя совершенно точно перехватили бы верные мне солдаты. Они бы не стали с тобой церемониться. Фрэя, ты, правда, совсем не думала головой.

Лодыжка вывернулась, упасть помешала стена. Отмахнувшись от вежливо протянутой руки Моисея, попробовала пойти вдоль стены, приваливаясь изредка плечом.

– Они приняли бы всё за игру, то, что тебе будет стоить жизни – для моих подчиненных – игра. От них ты уже не смогла бы скрыться.

Икигомисске нарочно запугивал, чтобы у неё отбило охоту убегать. Но даже загнанной, слабой и беспомощной ей хотелось жить. Это желание сильнее страха.