Спина взмокла. Вернулось ощущение, что к коже поналипла грязь.

Снова этот кошмар! Снова вытащено на поверхность застарелое.

Парень опустился на колени:

– «Храм Дракона» всё еще жив. И он гораздо круче, чем был. Мой кузен, он не ненавидел тебя, он не плохой человек, всего лишь запутался в жизни… Сатин ты никого не убивал. Ты страдал зря… один маленький промах, и это чуть не убило тебя. Твоё доброе имя было восстановлено, и пару месяцев оно гремело на всю страну. Есть множество других статей, Интернет был ими завален… в них полиция приносит тебе свои извинения. Когда ты снова появишься… это произведет фурор. Но не как человек с покореженной судьбой, обвиненный во множестве преступлений, а как мировая знаменитость, сумевшая пережить все испытания.

Холовора отбросил газету, и она накрыла голые колени. Приложил ледяные пальцы к вискам.

– Прости, что не признался тебе раньше. – Тео коснулся лбом пола. – Прости меня за то, что ошибался. За то, что не мог сказать.

Шенг не разгибал спины, продолжая этот кошмар.

– Тебе не за чем просить прощение, – отозвался неживым голосом Сатин. Кто он теперь? После услышанного. Обычный сумасшедший?

Как сложно поверить! Ведь всё это время он убеждал себя в обратном, он верил, что смерть Ли Ян на его совести. Он винил себя! Он ложился спать с этим удушающим чувством вины! Просыпался, обливаясь холодным потом, потому что считал себя убийцей.

– Это правильно. Так и должно быть. Я хотел сказать, что ты должен был оказаться невиновным, иначе и быть просто не могло.

Лим-Сива убьет его! Заварил всю эту кашу и оставил группу расхлебывать. Ведь, правда, хотел сбежать со сцены, когда понял, что не справится со всем в одиночку.

Как там Яри поживает? Уже занял место вокалиста?

Тео сжал его ладонь, отводя от лица.

Почему так сложно поверить? Когда он мечтал об этом – спасение казалось невероятным, но теперь-то… Теперь всё кажется таким глупым… Многого уже не вернуть назад. Уже никогда не будет так, как прежде. Время упущено. Но теперь-то всё хорошо!

– Это всё было полным безумством! Мы окончательно запутали друг друга, – рассмеялся Тео, сжимая его пальцы липкой ладонью. Тот смех был больше похож на лающий кашель, и Сатина передернуло. Нет, это не отвращение, это испуг. – Мы сами раздули из мухи слона. – Карие с красным оттенком глаза смотрели на него умоляюще.

Убийство, пускай и вымышленное, стоило ему рассудка. Он потерял не просто свободу… Ян Хо сломал его гордость, в тот момент он действительно хотел убить китайца, лишь бы избавиться от чувства унижения и от позора. Он думал, что похоронит себя в той пустыне, и никто никогда не узнает, что же с ним произошло. День изо дня готовился к смерти. Все мучения были напрасны. Всего лишь недоразумение. Каждый мучительный день – всего лишь недоразумение. Гнев выветрился, как спертый запах после дождя. Лицо разгладилось. Сил злиться дальше уже не осталось.

Он высвободил свою ладонь, с трудом скрыв неприязнь.

– Пойду принесу тебе выпить. – Влажная рука соскользнула, и Тео аккуратно поднявшись с пола, направился к дверям. – Подожди меня здесь. – Парень приостановился на пороге, бросив на него тревожный взгляд через плечо. Выключив свет, Тео задвинул сёдзи.

А он так и продолжал сидеть. Тео не виноват. Парень не желал ему зла, Тео столкнулся с тем, чего никак не ожидал, Шенг верил в сказку, и он не в праве был лишать парня этой иллюзии. Тео ни в чем не виноват, пускай не просит прощение, все равно он не в состоянии вернуть Шенг надежду, вернуть прошлое, собрать всё по кусочкам. Внутри словно боролись две половины, твердящие каждая своё.

Не виновен. Он никого не убивал… Но как же?.. Он был убежден!

– Если ты о тех зэках, которые пытались тебя изнасиловать в душевой, то ты и сам знаешь, что они не умерли, – сказала обезьянка-хиппи. – Их наказали за драку и посадили в одиночные камеры, а тебя повели в медпункт. Они жестоко обошлись с тобой, но ты никого не убивал, только сломал пару ребер. Ведь твоей головой разбили настенную плитку. Кровь там была твоя. Твое сознание смешалось, должно быть, от боли ты лишился чувств.

Этого просто не могло быть. Он своими глазами видел их тела на мокром полу. Он тогда отомстил сполна. Очень свирепо. Ему даже понравилось… У него просто сорвало крышу. Он отчетливо помнил эту ярость, придавшую ему сил. Он помнил свои действия, каждое мельчайшее движение.

– Ты сам выдумал эту сцену смерти. Уверовав всем сердцем в свою виновность, ты выдумал инцидент в тюрьме, и ты был уверен в своей правоте, потому что считал себя виновным в случившемся. Успокойся, твои руки чисты. И душа по-прежнему принадлежит тебе.

– Душа? Ты знаешь о моей душе?

Обезьянка-хиппи чуть заметно покачала головой, давая понять, что время говорить об этом еще не пришло.

– А те фотографии, которые тебе подложили во время допроса… На снимках были люди, которых ты якобы убил. Но, Сатин, большинство из них ты видел впервые в жизни, а ведь заставил себя поверить в то, что их убил именно ты. Когда происходит что-либо подобное, иногда сложно разобрать, где заканчивается реальность и начинается фантазия. Ты был в сильном потрясении, что же здесь удивительного? Любой бы помутился рассудком. Ты не тот, кто мог позволить себе что-либо подобное – слишком много ниточек связывало тебя, слишком много людей полагалось на тебя, ты не закрыл бы на это глаза. Ты действовал осознанно, боясь причинить окружающим боль, ты думал о чьем-то разбитом сердце, когда на тебя надевали наручники. Мы называем это «соучастие». Вы, люди – поразительные создания, наверное, поэтому внешние силы вмешиваются в вашу короткую и бурную жизнь. Ну что, мне удалось наставить тебя на путь истинный? – усмехнулась обезьянка-хиппи, попивая из кружки Тео. Её тело скрывали потемки, только кожа белела из-под рванья.

– Ты мне мерещишься? – невнятно спросил Холовора, глядя на колыхание теней на стене.

– Может да, а может, и нет. Какая разница. Или это ты мне мерещишься. Я так же безумен, как и ты. – Пришелец плеснул в стакан рисового вина и протянул ему. Рука обезьянки-хиппи была в дранной перчатке с нашитыми поверх цветочками. – У тебя пересохло горло, тебе нужно выпить. Это вернет тебе покой, которого ты так алчешь, – небрежно усмехнулась обезьянка-хиппи.

Вино оказалось золотистым, будто пришелец добавил туда немного солнечного света.

– А ведь это именно ты не веришь в моё существование. Поверь хотя бы в то, что это вино реально. – Дешевые браслеты звякнули на тонких запястьях, когда рука скрылась в складках балахона.

– Зачем ты идешь за мной? Чем я могу быть тебе полезен?

– На эти два вопроса не существует однозначного ответа. Тебе не следует забивать этим голову. Знай, что я друг, хоть до определенного момента я занимал нейтралитет, но, увидев, что натворил мой ученик, я не могу более оставаться равнодушным. Ты можешь считать его своим злейшим врагом, как никак он разрушил твою семью, но только я в ответе за его действия. Ведь я выучил Лотайру всему, что должно знать моему ученику.

– Где он сейчас?

Обезьянка-хиппи развернула в его сторону аккуратную голову, обмотанную лоскутами грязного тряпья, блеснув из-под импровизированного капюшона небесно-голубыми глазами. Было видно тонкий нос с горбинкой, точно с фрески древних греков, плавно-очерченный подбородок и тонкую шею без кадыка. Темные губы казались самым живым на этом словно высеченном из алебастра лице. Сатин жадно всматривался в лицо пришельца. Хотелось смахнуть всю эту рвань с мерцающей кожи, прижать к себе обезьянку-хиппи. От её тела веяло теплом и надеждой.

– Я не могу вмешиваться в твою жизнь, я лишь сторонний наблюдатель, ожидающий своего часа. Скажи я тебе, где Лотайра, даже если бы я и знал это, то потом умывал бы руки в крови своего ученика. Пойми, я не хочу, чтобы ты причинил ему вред, я люблю тебя так же, как и Лотайру. Я благоволю ко всем живым существам – это моя сущность. Я привношу в ваш мир любовь, благоденствие, красоту и равновесие, я не позволяю пролиться крови, я омываю землю своими слезами, взирая на разграбленные могилы. Оракулы правят высоко в небесах, а мы, их слуги, лишь подметаем за ними крошки, разнося по миру частичку их великолепия. Нашими усилиями великолепие есть во многом на земле.