– Хватит уже! Ни хера не соображаешь!

Сатин поднял брошенный табурет. Подойдя к сёдзи, ударил по ним табуретом. Ударил снова. Он бил пока стекло с треском не раскололось и не вывалилось в коридор, образовав в дверях приличную дыру. Ударил по косяку. Табурет, грохоча, обрушился где-то в коридоре, приминая под собой обломки сёдзи.

– Ты мог меня зашибить этой сраной табуреткой! Чертов ненормальный! – китаец тяжело дышал. Вытерев лоб, согнулся пополам, обхватывая живот. – Сатин, что на тебя нашло?! Икигомисске ведь заботился о Фрэе, а не на кресте распинал! Черт возьми! – просипел Тео и надавил на виски. Глянув в окно на машину с распахнутыми настежь дверцами, парень окинул его с ног до головы мрачным взглядом. – Ладно, валим отсюда. Из-за тебя, – перебрался через разбитые двери и оттолкнул с дороги кусок разрисованного картона, – нам придется вернуться сюда еще раз.

Развернувшись, Тео пару секунд буравил его уничтожающим взглядом:

– Ты меня бесишь! – потом ударил кулаком по стене, признавая тщетность попыток ввернуть всё в прежнее русло.

Затылок прожгло, и комната снова заплясала перед глазами.

Сатин опустился на пол, облокотившись спиной о кровать, и провел рукой по шершавой ткани покрывала. По расписанному шелку пододеяльника, смятого на полу. Люстра заливала комнату мягким размеренным светом. Нет, ткань не была шершавой, это его пальцы огрубели. Он боялся заснуть в этой комнате, боялся, что погаснет свет. Черт возьми! Но он был благодарен этому неведомому Моисею. Потер виски. Фрэя – всё, в чем он нуждался, и он не намерен делиться ею с кем бы то ни было. Даже если её больше нет в живых.

Выматерив его, Тео немного остыл.

– Ты просто тронулся на своих поисках. А я говорю, Лотайре нужно только, чтобы ты угодил в их западню. Может быть, у него и нет твоих детей.

Не хотелось слышать ничего про западню… про свою опрометчивость. От всех этих разговоров голова начинала болеть сильнее, мешая сосредоточиться, заставляя ощущать себя страдальцем… ничем. Пустышкой.

– Если у тебя есть идеи лучше – выкладывай. Я пересмотрю все возможные варианты. – Дождь за окном гипнотизировал. – Я прекрасно понимаю то, что ты хочешь сказать. Для Лотайры это своеобразный спорт, где призовые места занимают живые люди, не для того я вышел на свободу, чтобы из раба становиться чьим-то презентом.

– Не понимаю, о чем ты говоришь. Я ведь тоже влез во всё это не просто так, от большого ума. Твое несчастье для меня не пустой звук. Не говори, что я не оставил тебе выхода, когда увязался за тобой. У тебя всегда был выбор. Я ведь такой же живой человек, как ты. У меня тоже есть амбиции.

Прямота Тео не являлась недостатком. Когда парень слетал с катушек – начинал говорить… потрясающие вещи. Китаец умел говорить и порой делал это незабываемо.

В дверь номера постучали. Кто бы их ни потревожил – Сатин был благодарен ему за прерванный разговор.

– О! Врача вызывали? – парень оглянулся на него и засеменил к двери. – Я открою.

Проводив его взглядом, Сатин вернулся к изучению двора рёкана, где во всю хлестал ливень.

Тео провел в комнату низенького японца в квадратных очках на закругленном носу. Парень поклонился и подвел врача к переносному столику, поставленному на деревянное возвышение у окна. Сатин оторвался от созерцания дождя и поймал себя на малоприятной мысли, будет ли Тео так же обходителен с ним, когда ему перевалит за шестьдесят.

Кивнул в знак приветствия. Он старался избегать контакта с людьми этой профессии, чтобы те случайно не передали ему какое-нибудь заболевание. При общении с больными, врачи перенимают на себя часть их зараженной энергии. Это не означает, что они подвержены инфекции, вовсе нет, врачи вырабатывают иммунитет, но они могут передать зараженную энергию незащищенному носителю, проще говоря, инфицировать здорового человека остаточной энергией больного. Такой контакт мог бы убить Эваллё. Персиваль как-то упомянул, что наиболее ярко-выраженными примерами остаточной энергии являются несвертываемость крови, рак, или образование благоприятной среды для проникновения микробов, иными словами – гниение. Ведь, в конце концов, у любой энергии должен быть сосуд.

Холовора улыбнулся гостю и присел около стола.

Врач долго и старательно изучал инструкцию к применению.

Сатин предоставил Тео возможность вести разговор.

– Он говорит, это похоже на обычные детские витамины, – объяснил Тео. – Но в их составе присутствует один компонент, который может быть вреден детскому организму.

Парень перешел на громкий шепот, чтобы не отвлекать японца:

– И кто только изобретает подобные препараты! Если исходить из того, что витамины назначены детям, не понимаю, зачем в них добавлять что-либо подобное.

Японец взглянул на Тео, потом на него и положил коробку на стол.

– Это только мои предположения, – перевел парень. – Это сильное обезболивающее, которое нейтрализует мозговую активность и вызывает легкую слабость во всем теле. Его прописывают только в критических ситуациях. Опасно тем, что вызывает привыкание. Достать в магазинах практически невозможно, чаще всего заказ поступает на место изготовления.

Сатин не стал спрашивать, зачем нужно выпускать подобные препараты. Опустив локоть на столик, подпер щеку.

– Врач спрашивает, не нужно ли тебе чего? – Тео чуть склонил голову.

– В смысле?

– Он говорит, у тебя истощенный вид.

Врач кивнул.

– Нет, – тут же отстранился Холовора, откидывая со лба волосы. – Благодарю, не нужно.

Выбросив упаковку в мусорное ведро и завязав мешок узлом, сполоснул руки, заодно плеснул в лицо холодной водой.

– Я бы и не заметил… но ты и, правда, выглядишь изможденным. Слушай… не надо было на тебя давить. Извини, лучше бы я дал снести в том доме всю мебель, – Тео так и не снял своей черной майки, убрав волосы за уши, он зачесал челку на правую сторону. – Будешь есть? Я кое-что смыслю в здешней кухне… Так поболтал с кухаркой. Приятная такая женщина, – подошел к Сатину и привалился к стене у зеркала. – Странный сегодня денек. Может, это духота так на тебя подействовала? К завтрашнему отпустит.

– У меня так колотится сердце, будто я пробежал стометровку, – Сатин снова окатил себя водой. – Я устал.

– Устал – иди, ложись спать, а завтра чуть свет – продолжим поиски, – предложил Шенг.

– Но ты ведь не устал, – возразил Холовора. – Ты не встанешь завтра раньше десяти.

– Точно, во всем виновата смена климатического пояса. У моей матери тоже самое: не переносит резкой смены погоды. Не хотелось тебя напрягать… но в доме этого японца я обнаружил еще кое-что интересное.

Выйдя из ванной, первым делом Сатин налил себе стакан воды.

– И что это? – спросил он, делая несколько быстрых глотков.

– Ты как-то странно выглядишь. У тебя взгляд немного размытый. Не знаю, как тебе объяснить… точно ты сейчас вырубишься, – парень указал на пол.

– Перестань, я прекрасно себя чувствую, – это было неправдой, он ощущал себя полностью разбитым. Присаживаясь на широкий подоконник, пододвинул к себе рыбное блюдо. – Так что ты нашел?

– А! – опомнился Тео, смотря, как он разрывает рыбу на две половинки. – Опиум. Целая бадья. Такая разукрашенная урна с длиной трубкой. Прикольная вещица.

– Злоупотребление ни к чему хорошему не приведет. У него весь дом в наркотических парах, – отхлебнул вина. – Тео, мои денежные запасы не бесконечны.

– Но вино-то хорошее, – состроил оскорбленное лицо Шенг. – И ты богатый. Я знаю, ты очень богатый.

– Да брось, – Сатин впился пальцами в мягкую рыбью тушку, на тарелку закапал майонез. Рыба – то, что нужно. С этой нервотрепкой аппетит то пропадал, то резко возрастал… В последнее время и правда возникает странное чувство… какое-то смутное беспокойство глубоко внутри. – Я еще не выплатил Анне-Лизе компенсацию за ущерб. Наверное, ей пришлось вложить в отстройку немалые деньги.