*

Моисей опустил ладонь на её плечо, подталкивая вперед.

– Куда мы идем? – её голос. У нее был отвратительный голос, с таким голосом лучше лишний раз не раскрывать рта. Раньше он видел только бледные губы, складывающиеся в слова с неясным значением. Иногда ему казалось, что он абсолютно не понимает, о чем она говорит. О чем хотела бы сказать.

Фрэя крутила головой во все стороны, не проявляя особого интереса, но и не сопротивляясь.

– Это другая сторона нашего дворца. Иди, не останавливайся. Здесь не составит труда потеряться, поэтому смотри в оба, – напутствовал Икигомисске, сам проталкиваясь в прогалину между сидящими на полу людьми и пропихивая за собой Фрэю.

– Кто эти люди? Почему они так выглядят? – Холовора обернулась назад, засмотрелась на кого-то, снова повернулась, помедлила.

Показалось, что девушка усмехается. Моисей несильно надавил на её лопатку:

– Не крутись, – посоветовал японец. Ухватил за рукав.

Её ужасные манеры. Фрэя всё время выскальзывала у него из рук. Стремилась ускользнуть, скрыться из виду. Она могла пропадать по два раза на дню.

– Так кто они? Ты мне ничего не скажешь? – Фрэя нарочно избегала его взгляда.

Её поразительное упрямство.

Моисей подвел девушку к свободному приземистому столу, в самом углу просторного помещения, заполненного пестрым гомонящим людом. Фрэя подняла лицо на потолок, с которого свешивалась громоздкая керосиновая лампа, висящая над её головой; окинула беглым взглядом стропильную конструкцию потолка и стен, грубый древесный пол, висящие под крышей элементы шатрового покрывала, веревки и канаты, разноцветные фетровые флажки, шелковые ленты, висячие гирлянды бумажных фонариков и цветов из гофрированной бумаги.

Со двора в помещение долетали смех и галдеж, запахи кипариса, азалий, крошечных спелых мандариновых плодов и лемонграсса. Провалами окон и дверных косяков, с натянутыми над ними циновками и холстинами, комнаты выходили на внутреннюю площадку, где устраивались представления и проходили репетиции. Здание с невысокими потолками также служило прибежищем для многочисленных артистов, которых из года в год становилось еще больше. Они спали, ели, рисовали декорации, шили костюмы в этих стенах, что устраивало и Лотайру, и его главного советника. Здесь же обитали и многие дворцовые горничные и мальчики-пажи. Повелитель всё больше времени проводил в этих стенах, рядясь в простецкую одежду, употребляя грубо приготовленную пищу, но иногда у него случались и вспышки великодушия, во время которых он распоряжался приносить все дворцовые блюда сюда, приводил своих наложниц, наряженных в костюмы простолюдинок, и заставлял придворных музыкантов играть для них. Время от времени Лотайра сам переодевался актером и терялся в толпе. Можно было только догадываться, что сказал бы обо всем об этом глава Миран или глава любого другого знатного семейства. В свою очередь все гости имели губительные пристрастия, однако не выказывали слабости в столь откровенной манере.

По соседству с их столом обустроилась компания «бородатых гейш».

– Что за дядьки в платьях? – зашептала Фрэя, привлекая его внимание.

– Черепашья Благодарность и Танцующая Устрица.

Девушка замолчала на какое-то время, видимо, осмысливая только что услышанное.

– Что за имена такие… – сварливо отозвалась Фрэя, обращаясь к самой себе. Она старательно игнорировала его, будто к ней обращался радиоприемник. Подперев щеку ладонью, девушка покосилась на соседей, слегка отвернувшись в их сторону: не хотела, чтобы он заметил её интерес, гордость не позволяла.

Моисей поднялся с колен.

– Эй, куда ты? – негодующе воскликнула девчонка. Фрэя смотрелась любопытно в коротком кимоно и сужающихся книзу штанах, но не настолько, чтобы выделяться из толпы, а именно этого и добивался Моисей, подыскивая ей более-менее пригодную одежду. Холовора воспротивилась, когда он принес ей роскошное облачение, достойное принцессы, куда лучше подходящее гостье повелителя, зато простое и неброское платье пошло на пользу её вредному характеру: Фрэя стала несколько миролюбивее относиться к своему новому дому и гораздо больше говорить добрых слов, а не только сыпать обиняками и проклинать его на чем свет стоит.

– Принесу твой завтрак.

Впервые за сегодняшнее утро она посмотрела на него в упор и тут же раздосадовано отвернулась, словно ожидала другого, возможно, корки хлеба и стакана воды в подземелье. «Гейши» заулыбались ей.

– Почему ты привел меня сюда, а не заставил есть во дворце?

О, духи… Никто не стремился её заставить.

– В эти часы во дворце слишком жарко. Перегрев вреден для наших чужеземных гостей.

– Неправда, – покачала головой Холовора. – Большинство из здесь присутствующих – люди, им-то почему перегрев не вреден, если мне вреден?

Так и не получив ответа, Фрэя надолго замолчала.

– Ночью… я слышала какой-то шум… но не стала выяснять, в чем дело… те девушки меня не пустили. Что это было? Ты ведь тоже был там. Я слышала, как вы спорили, – она хлебнула воды из своей крохотной чашечки и резко поморщилась.

– Пей.

– Это же сакэ! – обалдела девчонка. Донышко ударилось о темную деревянную поверхность стола, пальцы подрагивали, видимо, Фрэя боялась расплескать содержимое.

– Оно разбавлено. Пей смело, – он поднес к губам белую пузатую чашку, но пить не торопился, наблюдая за тем, как девушка отодвигает мизинцем свою чашечку.

– Разбавлено, как же… Почему ты хочешь опоить меня? Когда я напиваюсь, то становлюсь жутко противная, – Фрэя приоткрыла влажные губы, ожидая, что он начнет возражать, но он не из тех, кто любил поспорить. – Хотя я всегда знала, что ты ненормальный… но я не предполагала, что ты пойдешь на такую подлость, – она зажмурила покрасневшие глаза и вытерла испарину.

– До чего же ты неаккуратная за столом… – упрекнул он девчонку.

Конечно, она пролила на стол.

– Поверить не могу… – заправляя липкими пальцами челку за ухо, расторможено пробормотала девушка.

– Фрэя, пожалуйста, не добавляй мне лишних проблем.

– Значит, это я добавляю тебе проблем! Да кто я тебе? Кукла? – вопрошала девушка, со злобой хватая тряпку и вытирая стол. – Одеваешь меня, как хочешь, заставляешь служанок укладывать волосы в прически, которые мне не нравятся. А теперь еще и это… Я что, марионетка? Ты ничего не объясняешь, только указываешь, да что ты за человек такой?

– Дамы, составьте господину компанию, – Моисей махнул Черепашьей Благодарности, подзывая их с напарником за свой стол.

Иногда Фрэино лицо приобретало весьма забавные выражения, а иной раз он видел отражение собственного лица, девушка даже пыталась копировать его голос, произношение и весьма успешно, вероятно, реши он обучать её письму, и почерк бы у них оказался одинаковым. Копируя некоторые его жесты, было видно, что она не понимает их значение. Лицо Фрэи изменялось всегда неожиданно, и невозможно было предугадать, каким оно станет, к этим переменам нельзя было привыкнуть, оно удивляло каждый раз чем-то новым, оставалось только поражаться её живости.

Она привыкла к нему, поэтому сейчас можно не таиться, боясь испугать, но что она могла знать о других его сородичах? О вертикальных узких зрачках, о певучем голосе, схожем со звучанием леса, об издаваемых ими звуках настолько тонких, что сама вьюга не отличила бы их колебаний, заостренных ушах, реагирующих на шум, как уши собаки или кошки, о животных повадках, их коже…

Фрэя поджала губы и улыбнулась самой зловредной улыбкой, подливая себе еще сакэ из белой бутыли.

– Думаю, сударь захочет выпить чего-нибудь получше… – мгновенно нашлась с ответом Танцующая устрица. – У нас есть дивное рисовое вино, – подмигнул актер, взмахнув накрашенными ресницами.

Девушка приоткрыла рот, на этот раз от удивления. В помещении стояла духота, и её лицо раскраснелось, губы потемнели.

– Это Черепашья благодарность, – представил застенчивого друга актер, пихая Черепашью Благодарность под локоть и подсаживаясь за их стол с подносом еды. – Я – Танцующая Устрица, – прошептал актер, принимая заговорщицкое выражение лица. – С кем имею честь говорить? – разулыбался комик.