Сколько они так продвигались – Фрэя не имела ни малейшего представления, но когда на скрещенные на коленях руки упало несколько снежинок, показалось, что она попала в другой мир, много древнее, но в то же время отражающий реальность. Показав лицо из-под навеса, она ощутила холодный ветер на щеках. Кто-то набросил на плечи меховую шубу. Хотелось поблагодарить, но страшно было и рот раскрыть, тело как будто заледенело от ужаса. Ей устроили пышные проводы… Возможно, они где-то в горах, раз пошел снег, но пряный запах травы заставил усомниться в правдоподобности происходящего. Мир за повязкой мелькал светлыми и темными бликами, оставалось только гадать, что за державой управляет этот невероятный повелитель, которому подчиняется Икигомисске. Неужели Икигомисске можно заставить ходить по струнке? Кому-то удалось?

– Моя дочь… – словно из неведомого края откликнулся Моисей. – Где она?

– Принцесса уже дома, мы забрали её из Токио, господин, – ответил кто-то, стоящий совсем близко к паланкину.

Рядом журчал ручей, и слышался треск ломаемого льда. Ослепительная вспышка белоснежно-яркого дня ослепила, и Фрэя непроизвольно зажмурила глаза под повязкой. Из неё сделали слепую курицу! Как же это выводит из себя! Нескончаемая смена одного времени года другим, одного запаха другим запахом, одного оттенка другим. Загадки-загадки-загадки! Надоело… Почему нельзя знать? Незнание изводит. Она имеет право знать, что ей уготовила шайка кровопийц.

Аромат древесины, гораздо сильнее, чем в доме Моисея… запахи бумаги… как будто папирус… и тканей. Первое, что стало видно, когда с глаз спала пелена, – роскошно убранный кабинет. От обилия оттенков и узоров Фрэя вначале растерялась. Азиатка маленькими шажками отступала к двери, непрерывно кланяясь, в руках она держала платок, которым еще мгновение назад были завязаны глаза. Слуха достиг заглушенный завесой, приторный и тягучий, будто патока, мелодичный голосок. Только сладостей не хотелось, от одного упоминания о еде в горле вставал ком. Наверное, язык сладкий как леденец, а пухлые губы блестят… Фу!

– Столь деликатное дело не требует огласки, поэтому, я уверен, ты не будешь возражать, если наше знакомство состоится… в этих стенах, – сказал их сладкоречивый предводитель тихо и хрипло, и провел рукой по вычурной занавеси, отгораживающей его от посетителей. Бусы звонко заколыхались. – Чаю? – спросил он по-японски совсем уж скрипучим голосом, как у жадной старухи, корпящей над мешками с золотыми монетами.

С подозрением она всмотрелась в очертания фигуры у будуара – меньшей части комнаты, скрытой за аркой с занавесью. Стены расписаны лесами, покрывающими горные хребты, словно недостаточно зелени вокруг. Окон и вовсе нет, на полу – пестрые ковры. Взгляд скользил по стенам помещения. Сердце колотилось.

– Вы находитесь в приемных покоях повелителя этого леса. Опуститесь на колени, – барственно заявил Моисей, стоящий на шаг позади и слева. Оглянувшись, она заметила, что японец не смотрит в её сторону. Ишь ты!

– Н-нет, спасибо, – промямлила Фрэя, глядя на неподвижного Моисея, и её голос осмелел: – Я вдоволь напилась чаю, пока расслаблялась в гостях.

Лицо Икигомисске посерело, и она быстро отвела взгляд, не желая видеть… а на самом деле боясь увидеть его злость. Или что это? Раздражение?

Повелитель поцокал языком, водя пальцем из стороны в сторону. Его маленькая фигура хорошо просматривалась за легкой завесой бус.

– Нет, Моисей. Она во дворце. Мы должны быть любезны и гостеприимны с нашими гостями, – а после, с легкой заминкой в голосе, насмешливо добавил: – Мы же не дикари, что живут на деревьях, а вполне цивилизованные люди.

Поднялся со своего седалища и затерялся в глубине будуара, откуда теперь и доносился его голос:

– Наша гостья со временем научится здешним обычаям, сейчас она не совсем понимает ситуацию… она пережила потрясение от предательства близкого человека, лишилась крова, родных – тяжелая потеря, ей нужен сопровождающий, кто обучил бы традициям леса и помог свыкнуться с мыслью, что теперь её дом здесь.

Да они играют с ней! Для них всего лишь забава! Повелитель… все его жесты, тон… Традициям этого леса, так он сказал! После всего, что произошло, меньше всего хочется находиться здесь, рядом с этими существами. Они разрушили её жизнь, её будущее, и теперь… теперь предлагают свыкнуться со всем! Лотайра настолько уверен в её согласии!.. Со временем научится… сколько самодовольства!

Тут Моисей нахмурился:

– Но, Ваша милость…

– Вы же собирались меня убить, – завершила его мысль Фрэя, совершенно сбитая с толку. Губы едва заметно дрожали, непонятно чего хотелось больше: плакать или кричать.

– Что?! – воскликнул высокий тонкий голосок. – Я даровал тебе жизнь, – веско произнес Лотайра, как будто это объясняло путаницу, которую они тут сплели. – Но для начала расскажи, понравилось ли тебе в гостях… – чуть растянул фразу, видимо, ожидая от неё какой-то реакции.

Не совсем понятно, что он имел в виду, но поскольку единственный, у кого в последнее время удалось побывать в гостях, – Моисей, то и выдала, едва ли не со злобой:

– Ну, да. Неплохо вышло.

Да им плевать, что она чувствует! Их заботит только чай! Вам со льдом или с лимоном?

Глаза защипало, как не вовремя… Да за что ей такое!?

Только сейчас она обратила внимание, что Моисей снял повязки. И хотя волосы прикрывали уши, она могла поклясться, что Икигомисске больше не пользуется марлей, чтобы скрыть дефект, похоже на то, что он отлично слышит и её, и повелителя. Перед ней другой человек, не тот Моисей, которого она знала: в нем что-то поменялось, возвращенный слух лишь дополнил эту картину. Она с тревогой окинула его боковым зрением. Почему-то она не могла представить его слышащего, или то, как он кланяется кому-то до земли, хладнокровно отрубает головы врагам повелителя. Скорей всего, он такой же актер, как и господин в будуаре, а возможно, как и все тут. Сменяет одно обличие другим, как дерево – листву, напрасно гнаться за этим стихийным мельканием, и человек с узким загорелым лицом – очередная минутная заминка перед тем, как деревья снова сбросят листву. Она научилась этому у него: если Моисей сравнивал её с летней порой цветения, то он сам – непрерывная череда погодных изменений. Неуловимая, изменчивая природа.

– Моисей – гостеприимный хозяин, – она с трудом подыскивала слова, пытаясь найти подвох. К ней подослали убийцу, теперь она в их логове, а Лотайра хочет послушать о такой мелочи, как она провела время в гостях. – Я получила… массу впечатлений.

«Жаль только, хозяин оказался лжецом», – хотелось добавить ей. То, как хорошо было рядом с этим японцем, сложно перевести в какие-то слова, на её лице, наверняка, отразилось замешательство. – «И убийцей».

Бросила на него еще один беглый взгляд, ища подсказку на молчаливом лице. В этих покоях в своем броском костюме он выглядел забавно. Если, конечно, в том состоянии, в которое повергли её события сегодняшнего дня, она еще не забыла значение слова «забавно». Раньше она не замечала, чтобы он распускал пучок, который всегда подвязывал лентой на затылке. Несколько тонких розоватых прядей спадали на спину, остальные волосы, коротко стриженные, отливали слабым багрянцем. Экзальтированный взгляд Моисея был устремлен на Лотайру, бесцельно кружащего по будуару. Повелитель игнорировал этот взгляд. В покоях Лотайры Моисей уже не казался спортсменом-вышибалой, из выражения лица исчезла жесткость, разгладив кожу, руки тоже были расслаблены, в глаза бросалась проступившая в его чертах мягкость, но Фрэя знала, что Икигомисске не так-то прост, точно дикая кошка, внешне трогательно милая, но резкая, как пружина, внутри, ежесекундно готовая к прыжку. Неудивительно, что он так спокоен, ведь здесь ему ничто не угрожает, ни этот костлявый паренек, ни девчонка. Непонятным образом, Моисея не было жаль, даже если его ждет наказание за ослушание приказа, что она-то может поделать? Наоборот, хотелось уколоть побольнее, за какие грехи теперь она вынуждена терпеть его снисхождение? Он что, думает, для неё это всё – увлекательный вояж в логово человекоядных существ?.. Подумать только, чудовище угощало её мятным чаем, слушало её жалобы.