– Раздевайся! – велела девчонка бритому, при каждом слове воздух вырывался с сипотцой. – Делай, что я велю!

Натянув робу и подштанники, она метнулась через пустошь, к призывно шелестящему лесу, не обращая внимания на дерущую боль в носу. Истоптанная обувь японца оказалась велика и норовила соскользнуть, и вскоре девушка сбросила шлепки. Сухая трава покалывала подошвы, волосы сносило назад, лицо обдувало встречным ветром. Что за дивная музыка – лесные звуки! Что за счастье снова стать единым целым с родной стихией! Оказавшись на краю утёса, присела и, оттолкнувшись руками от земли, выпрямилась в дугу, мощным толчком кидая тело в быстрый поток, в прыжке, сгибая худые колени, выгнулась лодочкой, в следующее мгновение девушка уже скрылась под водой. Тут же вскинула голову над поверхностью, и тяжело дыша, уносимая стремительным течением заскользила к краю водопада, где вода обрушивалась в тихую лесную притоку. Тяжелые волосы облепили лоб, широкая одежда надувалась пузырями и тянула на дно, руки загребали воду. Поток сносил её, как жалкую лодчонку, увлекая вперед. Кувыркаясь, девушка полетела вниз вместе с грохотом воды и, глубоко вздохнув, растворилась в белой пене и звонких брызгах. Пускай, вода смоет кровь с лица.

Спустя некоторое время она выбралась на сырой песок, и поднявшись на ноги, побежала наперерез пешей процессии, шлепая по влажной мягкой земле. Брезентовая одежда прилипла к телу, ступни по щиколотку в песке и мелких камешках, потемневшие волосы больше походили на мокрый лисий хвост, но внутри разгорался крошечный огонек.

В шелесте листьев она расслышала два тонких голоса, зазывавших её присоединиться к ним. Проскакивая в широкий зазор между деревьями, с разбегу перепрыгнула ручей с темной водой и выскользнула на прогалину.

По лесу бесшумно брела длинная процессия, от которой отделилось несколько фигур и двинулось навстречу бегущей девушке. Красочный паланкин, мелькающий в просветах между стволами, опустили на землю. К фигурам присоединились остальные участники кортежа, облаченные в простые короткие одежды, в основном под стать цветовой гамме леса – темно-коричные и древесные тона. Цвета и краски! Сколько в этом мире красоты!

Завидев девушку, фигуры опустились на колени и коснулись лбами земли, все, кроме троих, которые просто низко поклонились. Двое были одеты по-современному, при виде них она заулыбалась. Третий (кого хотелось видеть меньше всего) в мастерски расшитом кимоно отвесил легкий поклон и накинул ей на плечи ярко-красное одеяние с шитьем.

– Мой повелитель, Ваша одежда… – негромко заговорил самый высокий из них, в «человеческой одежде».

Девушка махнула рукой, обрывая мелодичный голос.

Если бы Фрэя могла видеть эту картину, то оценила бы её красочность и колоритность, но девушка лишь слегка приподняла голову на шорох грубого шелка. Она не могла видеть, как к их движению присоединилась еще одна фигура, похожая на неё как две капли воды. Фрэя не могла видеть его. Еще недавно она считала его братом. По ошибке принимала за другого.

– Мой дорогой сосед, Ваше обличие приводит Ваших поданных в легкое замешательство, – низким голосом пропел мужчина в золоте и изумрудах, тот, что подал алую накидку.

Но двойник Фрэи покачал головой и поднес палец к губам. Время разговоров еще не настало.

Ослепительно-яркая в этом лесном царстве фигурка приблизилась к паланкину, в котором сидела Фрэя. Девушка, наверняка, уловила запах мокрой одежды и земли, исходящей от своего двойника. А так же едва ощутимый сладковатый аромат, от которого Холовора непроизвольно сморщила нос. Удивительно как люди чувствительны! Двойник потянулся рукой к её волосам, и, не дотрагиваясь до Фрэи, подхватил пару прядок, погладил их пальцами. Темно-каштановые с медными переливами, напоминающими сырую ржавчину на дне котелка. Еще вчера он любил свою бедную сестричку. Резко обернулся на Моисея, стоявшего в самом начале процессии и глядящего на него невеселым взглядом. В уголках рта затаилась легкая досада, но вместе с тем задор, губы же Моисея были плотно сжаты. На мгновение показалось, что человек с разноцветными глазами выхватит меч, если двойник сделает хоть одно резкое движение, но то была всего лишь иллюзия, потому что Моисей не проявлял никакого интереса к происходящему, терпеливо ожидая приказа повелителя.

Отпустив волосы Фрэи, девушка подбежала к высокому японцу, развевая свои одежды на бегу, и прижалась виском к его подбородку. Постепенно уменьшаясь в размерах, фигурка уронила на землю промокшие тряпки, тело немного похудело, легкая опухлость конечностей спала, уступив место выпирающим костям и плотно облегающей их бледно-желтоватой коже, Лотайра обернулся на своих поданных, легким хлопком повелевая им подняться с земли. Теперь он едва ли доставал Моисею до плеча. Ах, Моисей… снова рядом. Пыльцы стиснули тонкую черную рубашку. Рот наполнился слюной. Запах хвои и снега… такие знакомые… Он скучал по ним. Накинул на голову яркий капюшон, пряча под плотной тканью желтовато-янтарные глаза и кудрявые волосы. Оглядел покрытые головы молчаливых слуг. Земля, лес, поданные… Его.

– Разрешите преподнести Вам обувь, более подходящую… – раздался певучий голос Моисея, и девушка, сидящая в переносном экипаже вздрогнула.

Лотайра помотал головой из стороны в сторону, тихо усмехаясь. Снова боль. Кровь запеклась и забила нос. Усмешка оборвалась, вместо неё возникла ненависть, и Лотайра с трудом подавил желание обернуться и еще раз взглянуть на пленницу. Интересно, она понимает всё, о чем они говорят? Поданные редко пользовались языком, данным им от рождения, предпочитая ему местный диалект или наречие Темных. Покинув планету Земля-для-жизни, Лотайра больше не говорил на родном языке.

– Как Вам будет угодно, – отозвался Моисей.

Вытянул руку, подзывая вторую фигуру в «человеческой одежде». Тот выделялся на фоне остальных разрезом глаз и светлой кожей. Пепельные волосы падали на глаза, тощие руки паренек засунул в глубокие карманы. Следы от очков на переносице совсем пропали. Лотайра кивнул, и парень бросился стремглав через лес. Молниеносно, бесшумно, только листья, поднятые с земли его движениями, еще долго кружили в воздухе.

Моисей подобрал с земли и перекинул через локоть крестьянское тряпье. Распрямил широкие плечи, точно заструился шелк по обнаженной коже, плавно, изящно…

Процессия двинулась дальше, и тонкокостный вельможа спросил, как бы между делом, протяжным спокойным голосом:

– Что Вас так задержало, мой сосед?

Лотайра вмиг раскусил в словах гостя лукавство, но промолчал, лишь переглянулся с Моисеем, окинув его лицо проникновенным взглядом, и мужчина сказал прежним невозмутимым тоном:

– Возникли некоторые проблемы.

Но Лотайра не мог ни заметить мелькнувший в глазах слуги страх. Моисею придется объясниться. Повелитель должен думать в первую очередь о безопасности своего народа, он не может допустить, чтобы из-за самоуправства слуг порядок нескольких сотен лет пошел крахом. Моисей заслужил это, как слуга он не имел права перечить господину и повелителю. Моисей – душа этого леса, олицетворение его красоты, слабости… жаль уродовать подобное совершенство.

*

На глазах до сих пор была тесная повязка из тонкой кожи. Девушка повернула лицо на перелив размеренного голоса, пытаясь различить местонахождение Моисея, но сосредоточиться помешал внезапный просвет в лиственных сумерках, где солнце сменилось облачной пасмурностью.

Паланкин слегка покачивало, Фрэя ждала новых голосов, звуков, запахов – ориентиров, по которым она вернется обратно. Эти существа, говорящие по-японски, нарочно завязали глаза, чтобы пленница не видела продвижения и не смогла запомнить дорогу, чтобы не проникла в тайны их мира, чтобы никогда не сбежала отсюда. Моисей больше не заговаривал с ней, только отдавал приказы своим подчиненным, с появлением господина – будто отстранился еще дальше.

Когда небосвод скрыт кронами деревьев, в атмосфере тайны и приглушенных звуков, голос Икигомисске звучит несколько иначе, и даже, несмотря на то, что у большинства соплеменников похожий тембр, его голос по-прежнему самый запоминающийся и выразительный, наверное, всё дело в привыкании.