Воздух напоили сотни ароматов, среди них сладкий запах хрустящей корочки, густой соленый запах воды и рыбы, мягкий и кислый – морской пены, водорослей, плавающих у края берега. Тяжелый первобытный – красной глинистой земли у подножия холма.
А потом он отыщет Фрэю, дорогую сестрицу, чтобы навсегда поселиться с ней в этих позабытых краях. Он сумеет прокормить сестричку, у них будет свой дом, они станут разводить скот, выпекать душистый хлеб, плести жемчужные ожерелья. Не нужно ему пышных дворцов на другой планете, верноподданных, преклоняющих колени, смрадного дыхания идолопоклонников… только тот уголок, что он приготовит для них с Фрэей. Он, великий оракул, за свои грехи был низвержен в мир людей, так почему он не может следовать их человеческой натуре? Пора, наконец, пожить для себя. Пора-пора.
Стоя на краю холма, Янке заворожено смотрел на море: полностью черное, как на полотне спятившего художника-новатора. Влажная земля цвета льна нежно искрилась на свету и темнела у кромки воды. Парень потер глаза, надеясь, что наваждение рассеется, и мир вновь обретет привычные тона.
Раковины как репчатый лук тягучего, горького фиолетового цвета. Переливались острыми гранями, бороздками. Янке еще не встречал того, кому настолько бы действовали на нервы сверхъестественные способности.
*
В воздухе разливалась тишина, только ритмичное постукивание топора по древесной коре её нарушало. По пустоши стелился ветер, ероша чахлую травку и засохшие сорняки. На оголенных участках прорастала молодая трава. Возможно, то был один из самых теплых майских дней, когда им приходилось работать на природе. У черты леса находилась сторожка, к ней крестьяне стаскивали порубленные деревца. Эти люди всего лишь бедняки, работающие на господ. За смехотворную цену, за жалкую уверенность, что сегодняшний рассвет будет не последним в их жизни. Солнце вошло в зенит, когда они ни управились и с половиной работы. Постепенно в ладном стуке топора начали пробиваться разговоры, пора было сворачивать работу и отправляться обедать. Перебрасываясь потешными репликами, крестьяне подхватили последние срубленные деревца и поволокли к общей куче. Внезапно один из деревенских застыл как вкопанный и, напрягая зрение, забормотал невнятно от удивления.
В десятке метров, на золотистом в лучах солнца пустыре, словно из неоткуда выросла девушка. Одинокая фигура посреди равнины. Редкая трава, да скорее и не трава, а сено, щекотала лодыжки. В прищуренные глаза лезли волосы. Ветер трепал спутанную копну. Девушка оказалась абсолютно голой и, похоже, нагота её ничуть не смущала. Нагота была так же естественна, как купание в реке. Сделав шаг по белесой каменистой земле, она бойко двинулась навстречу крестьянам. Со спины на живот и бедра плавно перетекала огромная татуировка, дневной свет придавал изображенному на золотисто-бронзовой коже воину живые нотки.
Один из работников, что стоял к ней ближе всех, едва заметно толкнул сотоварища в бок, второй многозначительно кивнул.
Босые ступни сминали пучки травы, девушка смахнула с лица досаждающие волосы, поднимая взгляд на заговорившего мужчину.
– Никак, госпожа, заплутали? – склонив голову в почтительно-ехидном поклоне, осторожно спросил крестьянин с забранными в пучок волосами и выбритыми висками.
– Ветер в поле бродит. Не ест, не пьет. Такая красавица не должна быть одна, – добавил второй чуть позже, слегка наклоняя голову вперед и опуская глаза. – Этот лес опасен даже днем.
Девушка по-прежнему молчала. От крестьян смердело чем-то кислым, будто скисшим козлиным молоком. Под ногтями чернела грязь, на коже – высыпания.
– Ты что, немая? – не выдержал самый старый среди них японец, держащийся чуть в отдалении.
Она проигнорировала его вопрос и подошла к срубленным деревьям, лежащим вповалку на траве.
– А-а… – протянул второй, заметив её интерес к результатам их труда.
– Зачем вы срубили деревья? – подала голос девушка, присаживаясь и проводя ладонью по шершавой коре.
– Они заполонили нашу поляну, милостивая госпожа, – маслянисто поблескивая глазами, объяснил первый.
Тут встрял его престарелый помощник:
– Прорастали прямо на грядках. Говорят, в этом виновата местная ведьма, – это было сказано с такой интонацией, будто старик винил во всех бедах её, незнакомую девушку.
– Ведьма? – негромко переспросила она, поглаживая тонкий ствол, точно павшего в бою возлюбленного.
– Это змеиное древо, госпожа. Обламываешь ветки, срезаешь кору, а цветы все равно распускаются, – угодливо продолжал второй рабочий, с проплешинами на голове. – Шельмовы дела.
После некоторого молчания второй снова заговорил:
– Длинные руки. Много бед.
Стоя с наклоненной головой, он не смел поднять взгляда на незнакомку.
Она вскинула лицо, собираясь задать вопрос, но крестьянин даже не шевельнулся.
– Заблудились? – первый разинул широкий рот в кривозубой улыбке.
Девушка, не обращая внимания на его слова, продолжала водить пальцами по стволу, потом, не поднимаясь с корточек, перебралась ко второму поваленному деревцу.
– Да что говорить с ней! Посмотрите, она из белых! Возможно, за неё отвалят приличный выкуп.
По губам потекла кровь. Дыхание стало более частым, и девушка зажала нос.
– Иностраночка… наверняка нищая, – помотал головой бритый на висках японец, не спеша соглашаться со стариком.
Лицо горело огнем, нос обжигало изнутри. Она боялась боли и внутри снова закипала паника.
– А лопочет по-нашему как! – не унимался старый. Но не успел старик крякнуть, как молниеносный выпад руки свалил его на землю. Кашляя и фыркая, японец схватился за горло, на которое пришелся удар.
Теперь кровь сочилась по подбородку и капала на голую землю, на срубленные деревца. Люди… всё из-за них. Люди виновны в её страданиях!
– Ах ты, стерва! – громко вопя, метнулся к девчонке первый, бритый на висках.
Крестьяне алчны, они не терпят, когда кто-то посторонний касается их вещей, их земли!
Второй вертелся между стариком и воинственно настроенным товарищем, не зная, куда податься. Следующий удар пришелся как раз на его смешавшуюся физиономию. Подлетев вверх ногами, японец опрокинулся на спину рядом со стариком. Бритый кинулся на девушку, но та ловко отскочила в сторону. Хватаясь за пустоту, японец с трудом удержался на ногах. Девушка подоспела сзади, схватила бритого за полы рубахи и потянула на себя. Пытаясь вырваться из её хватких пальцев, горемыка со всей силы рванулся вперед, и легковесная девушка, не устояв, повалилась на живот, однако рубашки из рук не выпустила. Послышался звук раздираемой ткани.
– Да чтоб тебя! Мегера!
Напряжение и злость сменилось шуточной обидой, и девушка улыбнулась. Крестьяне, от них всегда одна морока, как есть, так и будет.
Она залилась визгливым гортанным смехом. Разминавший шею старик, покряхтывая, присел, его молодой напарник лежал оглушенный. Первый всё еще пытался отделаться от девчонки, не понимая, в чем причина её безудержного веселья.
– Топоры! О, духи предков! Что же это такое!? – возопил японец, резко толкнув девушку и попятившись прочь от сторожки. Повалился в траву, да так и не поднялся, нелепо кувыркаясь.
С той стороны дерева, где сидела девушка, древко топора стремительно покрывалось почками, крошечные мохнатые шарики расцветали пышными бутонами. Розовые бутоны склоняли душистые головки, словно выражали незнакомке своё почтение. Цветы тянулись к ней, раскрывая сложный орнамент лепестков. Нет зрелища нежнее, чем распускающийся цветок.
– Держи крепче свой топор, дровосек, как бы тебе не потерять рассудок, – пробормотала девушка, заворожено наблюдая за рождением чуда. Она вскочила на ноги, ошалевший японец попытался схватить её за коленки, но девчонка проворно отпрыгнула.
– Милостивая госпожа, как же… как же это? – мямлил человечек, пытаясь подняться с земли.
– Женщина, э-эх, – махнул рукой старик, выкатывая глаза.