Что его горе значит по сравнению с горем самого Эваллё? С горем одинокого мальчика, терпевшему его насмешки и упрёки. В голове сами собой возникали картины из прошлого, лихорадочно сменяя друг друга и высасывая из него саму душу, по крупице, болезненно. Теперь он точно не увидит, как Эваллё одевает своей избраннице на палец обручальное кольцо, не услышат, как они шумят с Маю, выясняя отношения. Да какие это отношения?.. Один стыд.

Не пожелает удачного дня. Его талантливый красивый ребенок, которым он пренебрегал из-за своей черствости. Эваллё никогда не узнает, как сильно он любит старшего сына. Всё было потерянно, момент упущен и не осталось ничего, кроме горьких сожалений. Оперевшись ладонью о пол, он стиснул челку, запустил пальцы в волосы, сморщил лоб, вдавливая ногти в проступившие на гладкой коже морщины. Какой прок в собственной неуязвимости, если это не способно вернуть ему сына?

Отрезав кусок лейкопластыря, осторожно наклеил на слегка вздернутый тонкий нос, маленький и нежный, и бережно разгладил складки.

– Ты так вкусно пахнешь… – прохрипел Лотайра, приоткрывая узкие глаза. – И выглядишь так же, как в нашу первую встречу.

– Почему ты не хочешь принять своё обличие? – отнял руку от бледного лица. – Вместо этого пользуясь внешностью моего сына.

– Потому что ты еще не насмотрелся. Ты будешь скучать по мне… по моим глазам.

– Это не твоё лицо! – взорвался Сатин, почувствовав, как от отвращения сводит челюсти.

– Уверен? Наверное, отчасти уже моё… Конечно же, ты не поверишь, но я заслужил носить лицо твоего сына. Перевоплощаясь в монахиню – я дурачил оракулов… людей, но лик твоего сына я перенял с благими намерениями, – сухо признался лжец – только спокойная констатация фактов. – Еще не начались заключительные титры, – чуть склонив голову набок и обратив взгляд куда-то внутрь себя, произнес Лотайра усталым хриплым голосом.

– Что ты хочешь этим сказать? Что ты еще не прекратил творить свои злодеяния? Еще не устал причинять людям боль?

– Сатин-сама думает, что всё знает про Лотайру. Сатин-сама ошибается. Но даже такой глубокомысленный человек имеет право ошибаться. [Сама (~sama) – наивысшая степень уважения. Обращение к богам и духам, к духовным авторитетам, девушки к возлюбленному, слуг к высокородным хозяевам и т.д. На русский язык примерно переводится как «уважаемый, дорогой, досточтимый». В манге для перевода данного оборота было использовано слово «лорд»].

– Прекрати этот вздор! Ответь мне! Сколько ты еще собираешься плести свои козни против моей семьи?!

– Сатин-сама никак не поймет… – огорченно вздохнул парень, зашевелившись на стуле.

– Не пытайся сбежать! Так чего же не поймет Сатин-сама?! Может быть, ты скажешь мне

сейчас, а я потом ему передам, а? – начинала бесить эта сценичная показушность пленника.

– Я пальцем его не трогал. Не-тро-гал. Я просто наблюдал за твоим сыном издалека. Все эти смерти… в Хямеенлинне или еще где… не моя работа. Я не убиваю людей… просто так. К чему убивать таких немощных существ? Они истребят сами себя. Мне нужен был один лишь Маю, а ты мог бы помешать мне. В Маю заложена сила. Он потребен для ведения моей политики. Ну, какой отец, даже самый непутевый, согласится отдать своего ребенка совершенно незнакомому человеку, чужаку? Даже, несмотря на то, что этот чужак обеспечил бы его сына такой защитой, которой не в состоянии обеспечить даже самый ловкий человек.

Сатина скрутило от звучания любимого имени.

– Нет, – прошептал он, округляя глаза. – Ни за что, – покачал головой. – Это чудовищно.

Лотайра кивнул, подтверждая свою догадку.

– Но ведь ты не один, кто выпустил бы коготки, узнав, что за Маю ведется охота, – продолжал парень. – Была еще и твоя жена… её обделенная умом сестра, не способная и палец об палец ударить. В конце концов, была еще и девчонка, любившая совать свой нос куда не следует, но не переживай, она жива. У моего поверенного не хватило духу убить её.

– Фрэя? – тихо пробормотал Сатин, не ожидая, что Лотайра упомянет его дочь.

– Ну да, Фрэя. Смелая, но бездарно глупая. Она жива и невредима, мои люди её не коснулись, – иронично улыбнулся Лотайра, но темные глаза оставались печальными. – Скучаешь по дочке, я прав? Она достойное пополнение. Думаю, её красота будет украшать мой дворец. Пока, конечно, мне не наскучит видеть твой профиль и твой разрез глаз…

– Фрэя… где ты её держишь?! – часто заморгал, точно свет мог причинить вред его глазам, и стиснул волосы Лотайры в кулак или, вернее, это были пока еще волосы Эваллё. – Где?! – заскрипел зубами.

– Где-то, – туманно отозвался парень.

Сатин потянул за волосы. Черты лица Эваллё исказились.

– Где-то очень далеко, куда так просто не проникнуть, если не знать дорогу. Мне нарисовать тебе карту?

Но ему было совсем не до шуток.

– Оторвешь мне голову – никогда не узнаешь, где она, – тихо пробормотал парень, натыкаясь на непроницаемое лицо. – Она в моем царстве, и здешние обитатели живут по моим законам. Тебя в гости там никто не ждет! – вскрикнул парень, кривясь от боли.

– Эваллё находится там? Я спрашиваю тебя! Отвечай! Мой сын в твоем царстве?! – скрутил волосы и рванул.

Парень поморщился, пытаясь отвести лицо:

– Хочешь избить меня? Давай! Только тогда я уж точно ничего не скажу! – разорвал тишину надрывно-звенящим голосом. – Тебе мало, чтобы выместить свой гнев? Я в свою очередь спрошу, нравится ли тебе причинять боль другим?!

– Я еще даже не начинал, – последовал равнодушный ответ. Сатин отпустил волосы парня и отступил. Облизал губы и склонился к нему. – Не думай, что меня так просто смутить, твои слезы меня не растрогают. Зачем ты вредишь мне? Ты хоть понимаешь, что ты сделал с душой Маю?

– Не нам с тобой судить об ошибках других. Я всего лишь актер, у меня мозги не заточены под такие тонкие материи, как чья-то душа… Возможно, я даже не знаком с твоим сыном, откуда мне знать, было это сценкой из пьески или реальной жизнью?! Сатин ты пришел не к тому исповедоваться в своих несчастьях, я всего лишь балаганный шут.

Голова трещала от пронзительного истончившегося как кус масла голоса, от всех этих слов.

– Ну нет! Ты не балаганный шут! – Сатин возвел глаза к потолку. Меряя длину просторного помещения, он оттолкнул пустую коробку; тазик перевернулся, вода выплеснулась на пол и растеклась. – Ты будешь пташка поважнее…

Лотайра молчал, наблюдая его метания.

– Куда важнее, чем третьесортные убийцы…

Резко обернулся к парню, оставаясь к нему вполоборота. В разлитой воде застыло его отражение.

– Откуда мне знать, в чем ты меня винишь? Я не интересуюсь человеческими убийствами.

Сатин ударил по задней ножке стула, раздался хруст, за которым последовал треск, и стул с Лотайрой повалился на пол.

– Если хочешь знать, Эваллё сам виноват в том, что сейчас происходит с его братом! – воскликнул парень, корчась в своих путах и пытаясь сдвинуться с места.

– Да что ты говоришь… – мужчина пнул опрокинутый стул. – Сам виноват, значит… Да кто ты, чтобы судить, прав мой сын или виноват?

– Ну не дьявол это уж точно, – оскорбился парень, ворочаясь вместе со стулом. – Скверная история… родные братья, один уходит из дома… Не трогал я его!

– Конечно… ты бы не тронул его, – подавляя дрожь в голосе, прошептал Сатин, присаживаясь рядом с Лотайрой. – Постой, что… Ну не дьявол это уж точно?! Что эта за хрень?!

– Твой Эваллё решил дать Маю шанс – наладить свою жизнь. Можешь быть в этом уверен. Хотя жаль, что пропадает такой эксклюзивный деликатес… не то, чтобы ты уступал ему… просто…

– Хватит нести всякую чушь! – он положил руку на плечо Лотайры, впившись ногтями в кожу. – Ты даже не знаешь и половины, – наклонился к лицу, шепча в самое ухо. – Ничего не знаешь, – опустил вторую руку на узкую спину и прижался к убийце своего сына.

По залу прокатился его смех. Отлепившись от вспотевшего тела, поставил стул на ножки, придерживая его коленом и рукой, протянул свободную руку за металлической канистрой, которую подтолкнул под сломанную деревяшку.