– Конечно, помню.

Сердце пропустило удар. Как странно выпали кости… Он не представлял развитие событий таким.

– Сатин, неужели Валька тебя тогда расстроил чем-то, что у тебя такой взгляд? – беззаботно поинтересовался Маю. – А про потолок ты загнул. Там всего лишь балки повалились.

– Да я специально так сказал, – усмехнулся Сатин, опуская кружку на стол. – Пойду вымою руки.

Оставался лишь один способ убедиться. Официанта отнесла за их столик мороженое и передала просьбу Эваллё.

Парень появился в коридоре спустя минуту, после того как Сатин вышел. Стоя у лифтов, мужчина гадал, чьи двери распахнутся первыми.

Заметив отца, Эваллё направился прямиком к нему.

– В чем дело? Зачем ты меня позвал?

Сатин молча отслеживал, как по мере приближения лифта лампочка поочередно вспыхивает на каждой цифре.

– Если ты хотел поговорить о нас с Маю, я считаю, это лучше было бы сделать в присутствии моего брата.

– Скорей всего я бы так и сделал, – пробормотал мужчина с колотящимся сердцем. – Если бы было о чем говорить.

Когда Сатин ступил в открывшийся лифт, лицо затопил пронзительный свет. В воздухе висела золотисто-оранжевая дымка, придававшая атмосфере некую сказочность.

Пара мгновений – и пальцы сомкнулись на отворотах олимпийки Эваллё. Жмурясь, тот привалился к стене.

Хорошо бы ослепнуть сейчас… чтобы в его представлении всё оставалось именно таким, залитым солнцем и теплом, надеждой.

– Сатин, что…

Мужчина ослабил зажим и огляделся. Стеклянный лифт, и они поднимаются выше. Из кабинки виден океан.

От красоты волн песка и изумрудно-зеленых полей далеко внизу захватило дух.

– Что происходит? – Эваллё с раздражением проследил за его взглядом. Оправил ворот.

– Спонтанная ситуация застала тебя врасплох, в результате чего ты не успел среагировать должным образом.

Смешанные чувства, что владели им у дверей лифта, смело. Осталась одна утрата.

– Объясни, наконец!

– Мы находимся где-то в сотне метров над уровнем воды в стеклянном лифте, и Эваллё, у которого с детства доминирует страх высоты, спрашивает меня, что происходит?

Сатин обхватил лицо парня ладонями.

– И что ты хочешь этим сказать? – продолжал чемпион не своим голосом.

Крепче обхватил голову сына и с силой приложил о стекло. После третьего раза на стекло брызнула кровь.

Эваллё расправил плечи и поднял голову, почти сравнявшись с ним в росте. Висок был рассечен, и кровь тонкой струйкой сбегала по щеке.

Хорошо бы оглохнуть… чтобы не слышать дрожащего неуверенного голоса… всех этих слов.

– Не трогай… отпусти меня, умоляю… – наверное, Эваллё закричал бы, когда Сатин вновь схватил его за голову. Лицо парня блестело от слез.

Вдруг боковое зрение выхватило движение. Маю видел их сквозь прозрачные двери и мчался по лестнице вверх, намереваясь перехватить лифт.

Под пальцами, под одеждой Эваллё перекатывались плотные мышцы готовой к броску кобры.

Сердце обливалось кровью.

Эваллё изучал его лицо, скользя сладковатым дыханием по коже. Парень нагнулся, приоткрывая рот, блеснули зубы неправдоподобно белые.

– С нашей последней встречи, Сатин, утекло много воды. Тебе есть чем удивить меня? – облизал свои тонкие губы.

Сознание почему-то медлило. Он никак не мог разобраться: зачем отталкивать только что обретенного сына, – в то время как мышцы напряглись, а руки дрожали, готовые в любую секунду оттолкнуть парня.

– Ну как, Сатин, следовало задушить тебя еще тогда у дороги? Или ты предпочитаешь ад на Земле? – он расцепил объятия, но парень лишь теснее прижался к нему. – Что за яд хранят твои уста? – Эваллё провел по его губам тонкими пальцами. – Тебе не нравится? А я так рад, что ты здесь. Своим уходом ты разбил сердце моему нежному брату, – горячий шепот царапал ухо. – Ты его бросил одного. Не думал об этом? Ты еще хуже, чем я.

Слезы еще не высохли на бледных щеках. Не видеть и не слышать, не осязать его свежее дыхание на своей коже.

– Ты готов обрести уверенность, даже если придется проломить череп собственному ребенку? Ты все равно хочешь увериться, что ты прав и только ты? Не боишься, что сердце не выдержит?

В нем возникла неуверенность, но много хуже стало, когда вкус Эваллё заполнил рот. Слишком сладкий, приторно-сладкий. Сладость быстро сменилась желчью, что-то острое резко дернуло губу.

Парень закрыл глаза и притиснул его к стеклу, не давая отступить назад. С его губ переместился на подбородок, спустился к основанию шеи, оставляя на коже тоненький влажный след.

Они вывалились из лифта где-то на балконе.

Отстраняясь от Эваллё, Сатин краем глаза уловил какое-то движение, повернул лицо и увидел застывшего поблизости Маю. В распахнутых глазах было столько противоречивых эмоций… Если это отвращение, то Сатин вполне его заслуживал. Вытирая губы, он почувствовал, как пальцы слипаются. Кровь.

Мальчика потряхивало.

– Маю?! – поначалу показалось, что испуг, мелькнувший в голосе Эваллё, искренний, но парень тут же скривил губы и взорвался высоким пронзительным смехом. – Боже мой! Как в мыльной опере! Сатин, смотри, кто пришел к нам! – придвинулся к Сатину, будто боялся, что Маю встанет между ними.

– Сатин… – взгляд подростка метался между веселящимся братом и заляпанным в чужой крови отцом.

Стирая остатки крови с лица, он чувствовал близость Эваллё, стоящего рядом, чувствовал исходящее от парня тепло.

– Что ты… не могу поверить. – Бедный Маю не знал, за что ухватиться, кому теперь верить, если собственный отец так поступает. – Не… ты… ты бросаешь нас, – мальчик подавился воздухом, судорожно вздохнул, – а теперь… а теперь ты являешься… чтобы избить у меня за спиной Эваллё?

– Эваллё очень любит тебя. Не плохо получилось, да? – парень повернулся к Сатину и заглянул в глаза. – Потрясающее мастерство! Мои аплодисменты! – отступил на шаг и встал к Маю вполоборота. – Тебе милый брат, – выделил парень, – особая благодарность. Вот, что значит, ученик настоящего мастера! Настолько правдоподобно не получилось бы даже у меня!

Взрыв хохота оборвался тихим стоном. Как же больно обрывать чужое счастье, это гораздо больнее, чем, когда разбивается собственное.

– Где мой сын? Что ты с ним сделал?! – давясь отвращением, он осязал, как болезненно скручивает внутренности. Сатин подхватил парня за плечи и ударил о стоящую тут скамейку, швырнул наземь.

Маю прижал ладони ко рту. Бедный ребенок. Каждый его всхлип отдавался в ушах оглушительным криком.

– Нет… прекратите! Сатин, стой! – мальчик бросился к ним, но его оттолкнули сильные руки, и он едва устоял на ногах.

– Что с Эваллё, тварь?! – ударил головой о землю. – Отвечай, пока я не убил тебя!

Парень неуклюже шевельнулся, его губы приоткрылись, но с них не слетело ни звука. В широко раскрытых глазах промелькнуло что-то, похожее на детский испуг.

– Ради бога! Сатин, ты убьешь его! Не надо! – Маю еще не осознал всего ужаса и пытался защитить парня.

– Как ты догадался… кто я? – по губам стекала бледная кровь.

Сатин присел на корточки рядом с парнем.

– Думаешь, я не смогу отличить своего сына от фальшивки? – с горечью произнес мужчина. Любящее сердце не обманешь. – Сомневаюсь, чтобы Эваллё приходил в восторг, называя меня отцом, тем более папой. Теперь ты понимаешь, где допустил промашку? Ты ведь не знаешь – Эваллё меня презирал, он не был счастливым ребенком рядом со мной.

Грудь защемило, всё пространство окутало слепое отчаяние. Он сам не сразу сообразил, что перед ним подделка, но только когда Эваллё начал неверно отвечать на его вопросы, пришло запоздалое озарение.

Конечно, Эваллё не мог помнить об этих его словах, потому что Сатин никогда не произносил их! Никогда не говорил сыну, что гордится им! Не говорил, что скучает по нему! Кроме них с Эваллё, никто не мог знать, о чем на самом деле они разговаривали с сыном в тот вечер.

Простая арифметика… это всё ерунда, наводящие вопросы, чтобы проверить догадку.