Братья приближались к его столику. О чем им скажет?

Шесть месяцев он даже не слышал о сыновьях. Так ли просто всё наладить?

Они не держались за руки, хотя Сатин ожидал увидеть именно это.

Двумя этажами ниже проходило торжество по случаю победы университета Эваллё. Придерживая рюкзак на плече, призер слегка удивленно смотрел на человека, пригласившего их выпить за свой столик. Этот спортивный костюм смотрелся на сыне дико, но отлично выделял его стройность и выглядел куда более спокойно, нежели все те черные тряпки.

В ресторане от взгляда на окна слепило глаза – так ярко было вечернее солнце.

Мальчик стал красивее и чуть выше, хотя откуда Сатин мог знать наверняка.

– Вы мне очень помогли своей поддержкой… – долетел обрывок фразы старшего сына.

– У нас только десять минут, прежде чем этот Провада хватится меня, они потащат меня с собой в гостиницу, – матерное слово потонуло в шипении. – Я потом найду тебя.

Сатин снял шляпу и очки, избавляясь от маскировки, побросал на стул. Поднял взгляд на сыновей.

Довольные прищуренные глаза округлились – парень его узнал.

Теперь их разделяло метра три.

– Папа? – рот приоткрылся, Эваллё совсем смешался, часто моргая, непроизвольно сжал кулаки, разжал.

Сокращая расстояние, Сатин шагнул навстречу. Чувствуя, как обжигающие лучи из окна упираются в спину и согревают сквозь одежду.

Бросив рюкзак, парень обхватил Сатина руками. В Эваллё чувствовалось какое-то напряжение, рассеянность. Глаза его бегали, словно пытаясь смахнуть невероятное ведение.

– Ты здесь! – только и выдавил Эваллё, смаргивая слёзы. – Где ты был?! Мы ждали тебя! – запустив пальцы под волосы, опустил ладонь не его шею, сжимая аляпистый клоунский воротник. – Этого не может быть! Ты здесь…

Слёзы на глазах Эваллё не были поддельными. Зачем же плакать – теперь всё будет хорошо. Не стесняясь минутной слабости, Эваллё пытался сквозь слезы протолкнуть смех. Утирая которые, Сатин гладил светлую кожу, волосы, обняв сына, прижимая ладонь к затылку Эваллё. С парнем в его объятиях что-то происходило, сердцебиение участилось, с лица схлынула краска.

Отпустил того, Сатин крепко сжал плечи Маю. Как же мечтал об этом дне! Сжимая ребенка в объятьях, он был искренен и счастлив. Жаль, что этот момент не мог длиться вечность. Прижался губы к светлой макушке, коснулся лба.

Меньшой, наоборот, не мог вымолвить ни слова.

– Ты со мной, – наконец, за долгое время он ощутил нечто, похожее на покой.

Когда Сатин чуть отстранился, удерживая сына за плечи, тот продолжал глядеть на мужчину с потрясением. Не уверовал до конца, кто перед ним.

– Приглашение было моим, – произнес Сатин и взглянул на старшего. – Я видел твоё выступление. Наверное, только твоё и замечал, – сознался он, присаживаясь на свое место за столом. – Уверен, ты мог бы одержать победу в беге. Я видел, чего достиг мой сын.

Эваллё нервно вздрогнул.

– Ты правда так считаешь? – лицо просветлело, казалось, улыбка коснулась даже его покрасневших глаз.

Мужчина устал заглушать эмоции, и искренняя радость Эваллё действовала как бальзам, все эти настоящие чувства, не выдуманные и не нарисованные, возвращали его к жизни, позволяя дышать полной грудью.

– Я знаю, что говорю, Эваллё. Ты был лучшим на том поле, и судьи это видели, – было сказано то, чего Сатин не позволял себе раньше, не решаясь хвалить сына, тем самым подкармливая его эго и подстегивая на самосовершенствование. Возможно, в глубине души, осмеивая потенциал сына, он искреннее надеялся на тот момент, когда сможет во всеуслышание заявить, насколько горд его достижениями. Равнодушие возымело гораздо больший эффект, чем могло бы показаться.

Он говорил о победе Эваллё, как о своей собственной. Парень смог добиться того, чего бы он никогда бы не достиг без посторонней поддержки, Эваллё – его личный пример.

– Я хотел увидеть вас… всё это время.

– Сатин… ты вернулся? – протолкнул через себя меньшой. – Это мне снится?

Солнечный свет заливал тому лицо, и Маю щурил глаза, пытаясь закрыться от интенсивных лучей.

Забрав свою карточку из рук официантки, Сатин кивнул на сервированный стол.

– Ешьте.

С хлопком вытащил пробку, и густая пена опрокинулась в первый бокал. В голове была пустота. Чем заполнить паузу? Братья разобрали наполненные бокалы.

– За твое первое место, Эваллё.

Ладонь дрогнула, когда Сатин подносил к губам свой.

– Было так сложно признаться себе в этом. Мне так повезло, что я увидел вас такими… счастливыми, – говоря об этом сейчас, он ожидал почувствовать облегчение, ведь он признавался в том, в чем боялся признаться раньше, в том, на что у него всегда не хватало слов, но он не чувствовал облегчения, вместо которого внутри образовывалась пустота. Неприятное полое пространство чуть ниже сердца, которое еще минуту назад было заполнено ликованием, радостью, сейчас не вмещало ничего. Утрата – вот, что приготовило сердце.

– Как учеба в университете? – спросил он, медленно осушив бокал.

Маю взглянул на брата. Отстранено он наблюдал за сыновьями, чувствуя, как ноет под ложечкой.

– Ведь я лучший, папа, – улыбнулся Эваллё, похоже, начиная приходить в себя.

– Я знаю.

– Эваллё выплачивают стипендию за успехи, – произнес Маю, как показалось, с робкой улыбкой глядя на отца.

Эваллё первым приступил к еде.

Подгоняемый жаждой, Сатин взял со стола кружку с кокосовым молоком. Маю последовал его примеру.

Лапша со свининой и креветками. Чеснока, как он просил, положили мало. Хоть раз решил изменить привычке – запах переставал его заботить, ведь он так давно не целовал никого.

Яичная лапша с привкусом грибов и чеснока отлично утоляли голод, но не справлялись с душевной пустотой. Свинина оказалась сочной и ароматной.

– На первом курсе преподают математику?

– Конечно, – не переставая жевать, Эваллё утер губы ладонью. – Два академических часа в неделю.

– Всё понятно?

– Для меня не вызывает затруднений. Математика – простой предмет.

Душистая зелень в соусе… зелень – он отвык от неё.

Сатин придвинулся со стулом ближе к столу, улыбаясь сыну.

– Да, простой… Больше не возникало приступов слабости?

– Пап, не беспокойся, я абсолютно здоров.

Мягкие кусочки креветок, как он любил – крупно-нарезанные, чтобы ощущался во рту их сочный вкус.

– А ты, Маю, чем занимаешься?

Слушая рассказ меньшого о механической мастерской, краем глаза наблюдал за парнями. После чего Эваллё поделился впечатлениями от работы тренера.

Мальчик выбирал куски свинины пожирней. Он изменился. Набрал здорового веса, повеселел.

Глядя на его привлекательное лицо, Сатин не удержался и протянул руку. Коснулся тыльной стороной щеки, покрытой веснушками, очертил большим пальцем, провел ладонью. Славный ребенок.

Маю прятал взгляд. Значит, расстояние между ними не сократилось. Подросток прекратил жевать и замер, глядя в тарелку с лапшой. Думает, Сатин собрался его осуждать? А Сатин так устал от человеческой холодности.

Они намеренно не касались наиболее трепетных тем. Правильно, зачем это?

Мужчина откинулся на спинку стула с кружкой молока в руке.

– Эваллё, – сглотнул, переводя взгляд на старшего сына, – после того, как тебе поцарапало щеку, и я вывел тебя на свежий воздух, помнишь, я просил тебя бережней относиться к своему лицу? У нас было мало времени в тот вечер, но я сказал тебе, когда мы остались одни, что я горжусь тем, что ты сберёг Маю, когда потолок начал рушиться.

Подросток с недоумением взглянул на брата, потом на отца.

«Нет, твой папа еще не выжил из ума», – думал мужчина, улыбаясь сыновьям.

– Но я же его брат, это естественно, – отозвался парень.

– Также я говорил, что скучаю по вам во время каждого турне. Я не успел тогда сказать всего, потому что надо было выходить на сцену.

Эваллё уверенно кивнул в ответ.