Сделал шаг назад, вытянул руки и, упершись ладонями в скользкие поручни, опустил голову, приводя сердцебиение в порядок. Теперь он собирался вернуться за брошенным чемоданом, вместо того, чтобы бездумно гнаться за автобусом. Поднял взгляд на спины удаляющихся фигур в черных пиджаках, на забирающихся в салон молодых людей. Самое время аннулировать билет, с вылетом можно и повременить – его ждет куда более занятное зрелище.

*

В отдалении, на пустыре свищет ветер. Эти края еще помнят звуки перестрелки, но людей-то больше не осталось. В небольшую ямку стекает кровь. Он проходит мимо, ступая по раскисшему песку. Глаза слипаются, не желая видеть картины кровавой резни. Шкварчат поленья, плавятся в огне листья пальм, жженый песок, ветер гоняет обрывки одежды. Сатин щурится, оттирает пот с лица, руки черны от грязи. Горизонт едва просвечивается сквозь едкую оранжевую пелену потрескивающих языков пламени, пустыня смазывается, рябит в глазах. Еще вчера утром здесь готовились к бойне, теперь же от прекрасного оазиса осталась россыпь битых камней и почерневших досок. Люди расправлялись друг с другом с такой яростью, что плавился песок. Командир говорил, чтобы солдаты в любом случае возвращались назад, в казармы. И где теперь командир? Где солдаты?

Переставными шагами Сатин направляется в восточную часть оазиса, где еще сохранились приземистые строения по типу оружейных складов. В километре лежит подорванный вертолет, его нос глубоко вошел в песок. Мужчина помнит, как кричали те несчастные, погребенные под грудой железа. Помнит, как кровь брызнула во все стороны и залила стекло. Странные люди в серо-белых мундирах оказались совсем не такими, как он себе их представлял. Слабее… неувереннее… неискреннее… Отяжелевшие руки, в липких ладонях – винтовка. Всё, что у него осталось. Пожелтевшая одежда тянет к земле. Небольшая рощица вокруг озерца, ноги проваливаются в лазурной воде, сапоги вязнут в белом песке.

Он хочет вернуться обратно на базу, но не уверен, что сможет пересечь пустыню. Фургон перевернут. Впереди что-то… звуки стрельбы. Сатин бросается на шум, не потому что и правду намерен кого-то убить, нет, просто оттого что здесь в воздухе пахнет смертью и кровью, а там еще теплится жизнь. Он хочет вернуться к жизни.

Видит своего бывшего надзирателя, собирается отдать честь и подносит руку к козырьку. Опускается на колени рядом с поверженным. Засыпанные песком губы командира искривляются. Раздается взрыв. Уши закладывает. Не успевает Сатин опустить взгляд на своего найденыша, как взрывная волна докатывает до них, в воздух летят палки, доски, железки, тела мертвых людей разрывает на части, песок поднимается в небо стаей пыли. Фисташковая ткань окрашивается чем-то темным, пот разъедает глаза. Жар, пыль… Вопли тонут в грохоте взрыва. Здание склада взлетает на воздух. Сатина отрывает от земли волной невероятной разрывной силы. Становится темно как ночью, в небо взлетают тучи песка. Еще взрыв и еще. Руки взметаются над головой, тело подбрасывает. Волной тянет вверх, но тело подчиняется силе тяготения, его вдавливает в песок.

Он хочет вернуться к жизни. В этих землях у него нет ничего, и он не отдаст пустыне единственное, что у него есть с собой – свою жизнь.

Одежда рвется, кожа на ботинках растрескивается, полоска на лбу опалена и жжет. Кожа слезает с костей, одежда пропитывается кровью. С небес падает песок, поднятый мощью взрыва, засыпает его.

Странно… он еще жив. Приоткрывает глаза, ресницы покрыты песком или опалены. В воздухе разлита удивительная ни с чем не сравнимая тишина. Пальцы еще кое-как сжимают винтовку, кожа на тыльной стороне ладони, белой от песка, покрыта сеткой царапин. Пытается пошевелиться, но ноги отказываются двигаться. Он видит размытое пятно света в высоком голубом небе. Персиваль опускается на землю, рядом с ним офицер в серо-белом мундире.

– Это ты… Персиваль… всё ты… – шелестит сухими губами Холовора, видимо, он еще способен разговаривать, изо рта вылетают какие-то звуки. – За маской хирурга был ты. Я знаю… Я был нужен тебе.

– Сатин, – ветер играет белыми перьями огромных крыльев. Персиваль качает головой, с тревогой смотрит на него. – Я лишь пешка, которая исполняет приказы свыше. Эти люди подчиняются мне… да, ты прав, – переводит взгляд на высокого молчаливого офицера. Узкое овальное лицо с треугольным подбородком, золотистая кожа.

– Ты – фатум… эта бойня – твой эксперимент, так он удался? – кашляет, отплевывается от песка и крови, приподнимается на локтях. Простирает руку в направлении Персиваля. Если хватит сил уцепиться за его ногу… схватить – почувствовать то, что Персиваль – живое существо, не выдумка, осязаемый… – Выходит, никто не давал тебе разрешения лечить мои солнечные ожоги? Сопровождать по пустыне? Ты сам себя назначил…

– Я не хотел убивать тебя, – в голосе фатума звучит неприкрытая грусть.

– Но тебе это удалось… Если не для Сатина… ты старался напрасно… – пальцы задевают ботинок Персиваля. – Зачем… гибли эти люди? Зачем ты погубил… столько жизней? – вдыхая земляные пары, он разгребает песок. – Они заключенные… может, ты хотел тем самым сказать: они грешны и… и заслуживают подобного наказания, – высвобождает ноги из-под завала. – Оберегал меня от пуль… как мило с твоей стороны! – восклицает он, чувствуя, как по губам стекает струйка сладковатой крови.

– Я помогу тебе. Не отказывайся от моей помощи.

– Нет, Михаил… теперь достаточно… я… Ты вынудил меня на это.

– Да. Но постой… Куда ты пойдешь? Ты едва на ногах стоишь. Сатин!

С трудом переставляя ноги, он движется в сторону, где, как он думает, должна располагаться база. Здесь больше ничто не удерживает – ни оковы, ни долг, ни Персиваль. Доктор пошел за ним, он в этом уверен, Персиваль так просто не оставит его, не даст ему пропасть в пустыне. Всё тело ломит, и не понять, ранило ли его, и если ранило, то куда. С ним всё в порядке, и кожа, и кости не разорваны, как ему показалось сначала. Но путанное продвижение по пустыне забирает у него все силы. Он не согласился принять помощь Персиваля, руки охладели, в сапогах хлюпает, веки тяжелеют. Он понимает, что не найдет обезьянку-хиппи, но ноги продолжают идти. Мысленно он уже осматривает пустые камеры: стены разрушены, крыша снесена. Их база пострадала ничуть не меньше. Везде тела погибших солдат. Обезьянки-хиппи нигде нет.

Кругом – один песок. Он останавливается, крутит головой. Нагретый песок сверкает под солнцем, душный воздух комом повис, прилипает к лицу. Где-то за спиной по его следам идет фатум. Сатин ощущает, как ветер дует в крылья. Нет, Персиваль не оставит его.

Солнце висит над головой раскаленным блином. Сапоги шаркают. Земля уходит из-под ног. Он никогда не дойдет до базы. Оборачивается, видит офицеров, подчиненных Михаила. Равнодушные и спокойные, их лица надежно скрыты, а губы плотно сжаты. Он не может этого видеть, он просто чувствует исходящую от них непоколебимую решимость, безмятежное спокойствие, черты, не присущие вспыльчивым солдатам-зэкам. Они держатся на расстоянии, чтобы не смущать его. Но, вот чудо, ему навстречу идет человек, выживший после взрыва.

Миниатюрный вдалеке, словно статуэтка, истощенный, на бледном лице – всепоглощающая усталость и безмятежность. Сквозь пустыню… он оставил позади целую жизнь. Сатин резко замирает. Фигура напротив тоже замирает.

Колени наливаются свинцовой тяжестью, собственным весом Сатин прижат к земле.

У него короткие волосы, блестящие под солнцем, и его, Сатина, лицо. Фигура в точности повторяет его походку, его жесты, мимику. Он сильный, гораздо сильнее, чем на первый взгляд.

– Персиваль… – с усилием хрипит Сатин, жажда снедает сухое горло, непослушный язык, – ты вёл меня к нему.

Фигура мужчины падает на живот, вытянув вперед руку. И он, Сатин, лежит на земле. Пустыня губит. Огненные лучи солнца падают на его кожу. Мерещится, что солнце двигается, будто оно живое, оно смеется над его попытками, оно смеется над ними обоими. Он хочет укрыть фигуру от смертоносного жара, иначе человек погибнет. Он мог бы и доползти, но его мучает жажда. Если он полежит здесь немного, к нему вернутся силы, и он сможет продолжить начатый путь. Глаза закрываются, он всего лишь отдохнет чуть-чуть… продолжит путь, чтобы отыскать обезьянку-хиппи до того, как их схватят солдаты… или инопланетное воинство, или еще кто… Пустынный ветер цепляется за его тело, засыпая одежду песком. Но у него еще есть дела. Пытается ползти вперед, делает рывок навстречу своей душе, руки проваливаются в рассыпчатом песке, колени не сгибаются. Ему нет дела до всех этих космических баталий, солдаты, навсегда погребенные в этих барханах, ничего не значат, ему нужно вернуться к своей разломанной душе. Он лишь хочет вернуть то, что и так принадлежит ему. Падает на руки, снова приподнимается, протягивает вперед руку, облепленную окровавленным рукавом, упирается в землю, сжимает пальцами песок, пытаясь подтянуться. Их разделило пространство, им препятствовало время, и теперь, когда он почти пришел, у него не хватает сил пересечь этот горько-соленый воздух. Его душа…