– Я люблю тебя, иди домой. Очику приготовит тебе завтрак.
– Мать твою, Сатин Холовора! Ты объяснишь мне, что происходит?!
На глаза наложили повязку и затянули на затылке тугой узел.
– Ответь же! – бесилась жена. – Как же я устала от всего этого!
Сатин мелко рассмеялся, так проще подавить рыдания. Страх перед тюремным заключением был сродни панике, но позорная мысль сбежать, трусливо поджав хвост, так и не заставила сдвинуться с места, даже самое изворотливое сомнение не прокралось. Если то, от чего он пытается уйти, заключено в нем самом, то побег ничего не решит – к общему сроку только добавится. Этот натянутый, безбожно фальшивый смех быстро угас, и мир на мгновение будто оглох.
Звенящий голос жены вернул его к звукам.
– Да я единственная была, кому плевать на следствие… понимаешь?! Я выходила замуж за человека, а не за моральный кодекс!
Повязка на глазах мешала рассмотреть окруживших его людей. Они говорили на непонятном языке, только изредка его ушей достигала исковерканная англоязычная речь.
Слезы впитывались в пахнущую жарой и песком ткань, которой было обмотано его лицо. Сатин стиснул зубы и улыбнулся. Сейчас, так не вовремя пленило богатство звуков: крики птиц, окрашенный гневом голос жены, шум прибрежных волн, – насколько продуманной в тот момент показалась эта изменчивая вселенная.
– Господин Холовора, вы будете доставлены в тюрьму ЮАР. И там с вами будут разбираться уже местные власти. Возможно, потом вас направят в другое место, но у вас нет права вернуться на родину. Мадам, мы отвезем вас на остров Силуэтт. Мадам?
– Сатин, как ты смеешь не отвечать мне?! Что ты за муж такой?! – долетал до него пронзительный голос любимой женщины.
Точно молитву, он безустанно твердил в ответ, как сильно её любит.
Что-то теплое прильнуло к его груди. Крепкие руки оплели шею, и Сатин окунулся в знакомый запах шампуня, которым Рабия пользовалась на острове.
Декабрь. 2009
========== Том 3. Глава I. Замысел ==========
Так в глубину душевных туч
Твой проникает взгляд:
Пускай погас последний луч -
В душе горит закат.
(Джордж Гордон Байрон).
Глава I. Замысел
– Onamae wa nan desu ka? Daijoubu?
Маю поднял правую ладонь и слегка помахал, выражая отрицание.
– Я не понимаю.
– Hei, daijoubu desu ka?
– Нет, я не говорю на этом языке.
Он оказался в центре пересечения прожженных солнцем дорог. Мимо сновали десятки людей. С огромного табло вещала что-то телеведущая, сосредоточенно глядя перед собой.
Затравленно обернувшись и вскинув лицо, увидел дрожащую на ветру белоснежную ленту, покрытую иероглифами. На рекламных щитах, на вывесках магазинов, на дорожных указателях – повсюду нечитаемая азбука.
– Извините, мне нужна помощь! – окликнул он спешащую по делам японку или китаянку. – Вы могли бы мне помочь?
Сейчас никто не отзывался на его просьбу. Маю по привычке поднес ладонь ко лбу, собираясь откинуть челку назад – пальцы задели остриженный «ёжик».
– Простите, мне нужна помощь!
В горле стало вдруг сухо. Опустив руку на пояс, Маю озирался то на далекое полотно набережной, то на близстоящие однотипные дома.
К нему обернулась женщина в деловом костюме.
– Hai… Dou shita no?
Стремясь узнать, что это за море, Маю указал на залитую солнцем линию причала и начертил в воздухе знак вопроса.
Японка лишь покачала головой, тогда пришлось повторить.
– Kawaisouna…
Распаренный асфальт причинял боль ступням. Маю не знал, как здесь оказался, в карманах шаром покати – ни бумажника, ни документов, с собой даже нет солнцезащитных очков, чтобы защититься от интенсивных лучей. Вместо часов и тех, на запястьях красовались браслеты. Суженные книзу черные атласные брюки дополняла размахайка-топ. Почти как платье. Маю не только очутился в чужой стране, но еще и в непривычном для себя образе. От одежды пахнуть даже стало как-то иначе, точно он разом решил сменить стиральный порошок, смягчитель белья, шампунь, дезодорант и гель для душа. Обнаженный верх спины беспощадно жгло солнце. Топ сидел на одном плече, через другое пролегала тонкая лямка, украшенная ниточкой бус. А еще он был бос. Никакой обуви. Казалось, именно это обстоятельство доставляет наибольший дискомфорт.
Люди продолжали торопливое движение, некоторые обращали внимание на босого европейца, застывшего посреди перекрестка.
С площади кто-то за ним наблюдал. Отбрасывая на землю тень, человек стоял спиной к солнцу, ласкающему лучами прибрежный порт. Намереваясь, узнать как можно больше об этом месте, Маю двинулся навстречу, ощущая неловкость за свой провокационный вид и за неровную походку. Казалось странным находиться здесь, осязать асфальт под ногами, видеть вокруг практически одинаковых людей, слышать их так похожие друг на друга голоса.
Кто на этот раз? Этим вопросом Маю задался, еще не преодолев и половины разделявшего их с тенью расстояния. Это не мог быть его ночной кошмар – сразу стало бы ясно по знобящему ощущению тревоги, восходящему из глубины страху… Тогда ведь у «Римской рапсодии» тоже был кто-то другой, а тело сковывало от ужаса. Стоило так подумать, как из носа потекла кровь, рука рефлекторно дернулась вверх – утереть следы. До Маю долетали брызги фонтана. Чем меньше становилась дистанция, тем различимей был маленький рост, подростковое телосложение второго. Это не был кошмар – на место всегдашнего драгоценного изваяния из снов пришел кто-то другой… Окруженное светом затененное лицо вдруг вспыхнуло мириадами сверкающих звезд и разлетелось в воздухе над парковой площадью, куда Маю принесли саднящие ноги. К глазам начали подбираться слезы – все чувства притупились, поначалу Маю даже не осознавал агонии. Может быть, поэтому не было животного ужаса, которое задолго предупреждало Маю об опасности – его шестое чувство оказалась слепо. Обозрение вовремя закрыла чья-то высокая фигура, не дав ослепнуть от бриллиантового блеска подрагивающих в свете дня звезд. Еще до того, как Маю обняли, он уловил знакомый запах, ставший неотъемлемой частью любых фантазий. Окунувшись в запах полевой травы, почувствовал себя чуть сильнее.
Биение родного сердца убаюкивало. Изрядно посветлевшие пряди волос Эваллё стали такими, как раньше. Пальцы отыскали край его футболки, крепко сжали.
Рядом журчал парковый фонтан. Бросив взгляд на поверхность, Маю отметил, что сдерживает в руках лишь горсть мерцающих звезд. Вода не отразила Эваллё. Вскоре и отражение Маю в водной глади поблекло. Места их силуэтов заполнила россыпь звезд. Красота увиденного Маю не трогала – становилось не по себе: их с братом вода не отражала, только лишь мириады бликов. Словно ощутив его напряжение, Эваллё мягко повлек брата прочь от фонтана. Сердце частило. Льнущий к твердой груди Маю точно плыл в умиротворяющем течении странного, живого тепла, забывая об окружающем мире. Всё внутри жаждало поцелуя в губы. Когда ладонь Эваллё опустилась со спины на ягодицы, из пересохшего горла вырвался неразборчивый звук. Зажмурился, прячась в тени чужой фигуры. Их бедра оказались тесно прижаты. Простое касание так, через одежду, вынуждало запрокидывать голову, ловя лучи солнца сквозь опущенные веки. Эваллё склонился ниже, оставляя влажную ленту поцелуев на шее, на оголенной части спины, на лопатке, в то время как мальчик, скользя пальцами по позвоночнику вверх, забрался пальцами под ворот нагретой футболки брата, касаясь теплой кожи. Вверх по шее, зарываясь пальцами в короткие волосы.
Его раскрытый рот накрыли податливые губы. Маю целовали так всего однажды – тогда впервые прикосновения Эваллё были настолько жаркими, а в запертую дверь бился ледяной ветер. Еще недавно у Маю из носа шла кровь, похоже, парню теперь не делалось плохо от её запаха – возможно ли такое?
Брат крепко держал за плечи, целуя одними губами. В груди дрогнуло, когда Эваллё усилил напор. С тех пор, как это случилось в первый раз, Маю хотел, чтобы его снова поцеловали. Как и в тот раз, дыхание Эваллё отдавало лимонной зубной пастой. Шрам на гладкой щеке на слегка загоревшей коже выглядел приметнее. Неужели успел загореть под этим солнцем, но как – ведь сейчас декабрь?.. Самым поразительным было то, что сам Маю пополнел, если не сильно, то, по крайней мере, больше не напоминал мешок с костями. Прижимаясь к твердому прессу брата, подросток захватил его затылок в тиски, не позволяя оборвать поцелуй. Что-то произошло здесь, с ними обоими. Что-то изменилось.
