– Ты не понимаешь, это не дефект, и он не нуждается в лечении. Его тело живет по собственным законам, – доктор вновь озвучил свою шальную гипотезу. – Ты сам всё прекрасно видишь. Ты зачем-то осознанно распространяешь мнение о том, что твой сын слабее, чем оно на самом деле, но это совсем не так. Ты когда-нибудь задумывался, как устроены светящие нам сверху звёзды? Но, Сатин, что делает нас людьми? Разум.

– Спустись с небес, Михаил, по-моему, ты его как раз утратил. О каких звёздах может быть речь? Мой сын оказался в больнице, а жена умирает – сейчас ли время проводить курс по астрономии?

– Хорошо, Сатин, если ты не веришь мне, то кому ты тогда веришь? Многое бы я отдал за то, чтобы узнать, чем твой сын отличается от остальных и с чем это связано, и, поверь мне, не только я один, но проводить какое-либо исследование сейчас – это означает осознанно подвергнуть риску жизнь парня.

– ЗАМОЛЧИ!! – Сатин коснулся лба, и резким движением растрепал себе волосы. – Кто ты, чтобы утверждать подобное?! Мы для тебя всего лишь подопытные!.. – проведя по голове и сцепив пальцы на затылке, он сбавил тон, но только затем, чтобы собраться с мыслями: – Жизнь… Какая жизнь, Михаил?

– Самая лучшая. Мне больно видеть, как ты страдаешь.

Его голос срывался и сипел, как после минуты непрерывного рыдания:

– Она умирает! Умирает! А ты хочешь забрать у меня еще и сына?! Для этого ты сочинил эту сказку? Чудеса происходят, но, увы, не с такими как мы. Глупцы всегда на что-то надеются, потому что так глупость объяснить проще. Меня пугает наше будущее – в нем столько необратимого.

– Сатин, выслушай меня, – Персиваль подошел к нему и опустил руки на плечи, – то, что делает твоего сына отчасти совершенно иным существом – в тебе это тоже есть, как следствие тому – эти пятна, которые ты можешь наблюдать на своем теле. И не только это – я уже много лет твой врач, я могу рассказать тебе такое, о чем ты не подозреваешь.

– Ты можешь оставить меня в покое?! – Сатин оттолкнул его руки и отшатнулся назад. – Мира ради, кто я? Материал, за который вручат Нобелевку? Ты уже подключил военно-морское подразделение? Или стариков-ученых из университета? Им было бы интересно послушать и про меня, и про моего сына! А может быть ты хочешь втянуть в это и Фрэю с Маю? Ты вообще в своем уме?! Решил, мы будет терпеливо вытягивать лапки, чтобы ты опробовал на нас свои теории?

Холовора схватил со стола шприц. Лицо доктора вытянулось, Персиваль поспешно перегородил ему выход.

– Сатин, я умоляю тебя, не делай глупостей. Ты даже не знаешь, что в этом шприце.

– Вот и прекрасно, – прошипел мужчина. Но он не собирался пользоваться этой штукой, нужно было только отвлечь внимание Персиваля. Сатин незаметно завел руку за спину, но в тот же момент доктор набросился на него, попытавшись отнять шприц.

– Ёптвую мать, Холовора! – хрипел Михаил, выкручивая ему руку. Оттолкнул его к койке. – Я не собираюсь никому разглашать тайны своих пациентов!

Сатин удержался за стену. Тяжело дыша, Персиваль кивнул на его ладони, покалеченные во вчерашней попытке выместить ярость на стене.

– Надо перебинтовать.

Медленно сползая на пол, Сатин прошептал:

– Ты захотел разрушить наши жизни.

Ему необходимо было время, чтобы решиться. Сильное волнение помогало сосредоточиться.

От и до. Ложь… Всё ложь… Персиваль лишь хотел получить подопытного, на остальное ему было плевать. Жизнь так непредсказуема.

Сатин откинул руку на пол и разжал ладонь со шприцом, доктор аккуратно забрал шприц и присел около пациента.

– Ты скрыл от меня правду о состоянии Рабии. Может, и про то, что не знаешь способа как её спасти, ты солгал?

– Нет, я этого не делал. Как я могу? – нейтральным тоном заверил доктор, рассматривая его лицо. Холовора поднял взгляд на старого друга, лишь немногим задержался на светло-карих глазах, оглядел незначительные морщины на знакомом с детства лице. Михаил Персиваль относится к тому типу мужчин, которые ценят свой возраст и умеют правильно его преподнести, благодаря чему обретают некое обаяние, присущее многолетнему вину. – Какая глупость, – вслух произнес Сатин и усмехнулся. С трудом научил себя всегда прислушиваться к словам Персиваля, ценил его авторитет… Неужели, в самом деле, рассчитывал, что Михаил преследует благородную цель? Похоже, так и не уяснил ничего при столкновении с человеческой алчностью. Не стоило так обманываться.

Закрыл глаза. А потом ударил Персиваля под ребра. Все ощущения – увесистая ледяная рукоятка и тупое напряжение в руке. Ни фонтанов крови, ни душевных терзаний, ни отголосков совести.

– Тоже в меня влюблен? И как тебе мой признательный ответ? Хотел ставить на моем сыне эксперименты… Персиваль, сам-то ты чем лучше меня?..

Руки перестали дрожать, и в теле разлилось обманчивое тепло, только с тем, чтобы вскоре смениться тянущей пустотой в области пупка.

Доктор лихорадочно распахнул халат и прижал руку к футболке, на темном начало растекаться кровавое пятно. Персиваль в ужасе смотрел на кровь, пальцы стали пурпурными. Пятясь назад, всё дальше и дальше к стене, док медленно сгибался, пока не начал заваливаться на колени.

В груди возникло горькое, ледяное, щемящее чувство.

Сатин осторожно присел, словно боясь спугнуть озябшую птицу. Угодил ладонью в натекшую лужицу и, размазывая кровь по белому ковролину, пополз к Персивалю. Доктор хватал ртом воздух, на подбородок стекала струйка крови, глаза шарили по потолку, то и дело, закатываясь. Помогая тому лечь, Сатин отнял его окровавленную ладонь от раны, и с холодным металлическим стуком выпустил нож.

– Михаил… за мной с самого рождения… ты ухаживал за мной… Ты был со мной на протяжении моей… всей моей жизни, – собственный язык заплетался, и речь казалась бессвязной. – Мне страшно теперь.

Дрожь умирающего передавалась Сатину. Собственная одежда была мокрой от пота.

Зубы Персиваля покраснели от крови. Михаил вцепился липкими пальцами в его локоть, от прикосновения по коже побежали мурашки.

Постепенно дыхание ослабло. Сатин обвел контур побледневшей щеки – щетина покалывала пальцы, – грубоватый изгиб раздвоенного подбородка, едва касаясь, очертил тонкую нижнюю губу. Свободной левой рукой сжал расслабленную ладонь Михаила, пока еще напоминающую о сильном духе и животворной энергии доктора Персиваль.

Волна за волной накатывала смертельная усталость. Отнять жизнь – адский труд.

Пустой взгляд был устремлен вверх, словно Персиваль в тот момент мог смотреть сквозь крышу и пронзать взглядом все семь уровней небес.

– Как бы тебе не хотелось причислить нас к звездам, мы не способны оторваться от земли.

Труп доктора Сатин закопал уже ночью. Жене о приезде Персиваля и словом не обмолвился. Время до утра провел на удивление легко, такого эмоционального подъема он уже давно не испытывал. На рассвете вдвоем с Рабией они отплыли на один из коралловых островов. А спустя пару часов за ним пришли. Их хорошо было видно с берега: двое в парандже и один африканец в полицейской форме.

С катера, сквозь шум мотора, донесся гнусавый голос, многократно усиленный рупором:

– Господин Холовора, вы арестованы правительством Республики Сейшельских Островов. Не пытайтесь скрыться. Наши люди вооружены.

Готовый к такому повороту, Сатин лишь усмехнулся.

– Нам велено, немедленно взять вас под стражу. Извините, мадам, таков приказ.

Он медленно направился в сторону полицейских, которые высаживались на песок.

– Что ты делаешь? – Рабия побежала за ним и схватила за руку, желая остановить. – Ты мне можешь ответить?! Что им от тебя надо?

Сатин потрепал жену по голове.

– Всё будет хорошо.

Должно быть, Рабия видела, что он далеко не так спокоен, как хотелось бы выглядеть.

– Почему?.. Что происходит?!

Его резко оторвали от жены и защелкнули на руках наручники. Тут же возникло острое чувство дискомфорта, как при клаустрофобии.