— Вы не узнали, кто это делает? — спросил парень.

— Нет. Единственное, что мне удалось узнать, что Мур Тейлор хочет устроить насильственное слияние с нашей компанией, но, к сожалению, я точно не уверен, что все это дело его рук, — мистер Тримс тяжело вздохнул. Имя бывшего любовника заставило напрячься Кина, он бросил на своего начальника обеспокоенный взгляд: тот очень плохо выглядел в последнее время, и похоже было, что виноват во всем этом Мур.

— Может, вам стоит переговорить с мистером Тейлором и все выяснить? — предложил он.

— Я уже разговаривал с ним только что, и он мне сказал, что вести переговоры будет исключительно с тобой.

— Со мной? — поразился Кин. — Это какая-то ошибка! Его, скорее всего, неправильно информировали на мой счет, и он не знает, что я всего лишь ваш помощник!

— Он это прекрасно знает, — произнес мистер Тримс. — Я сам лично говорил ему об этом, но он желает видеть на переговорах только тебя!

— Бред какой-то! — воскликнул Кин.

— Да, все это странно, — мужчина кивнул. — Будь готов к пяти часам, он за тобой заедет.

— Но я понятия не имею, о чем мне говорить! — Кин растеряно уставился на мистера Тримса. — А вдруг я все испорчу?

— Об этом можешь не беспокоиться, — мужчина невесело улыбнулся. — Нечего уже портить, мы по уши в дерьме! Мне кажется, просто мистер Тейлор хочет побольше узнать о компании, которую приобретает, так сказать из первых рук.

— Я не собираюсь ничего ему рассказывать! — недовольно пробормотал парень.

— Будет лучше, если ты все же расскажешь ему обо всем, тогда, может, у большей части наших работников появится шанс сохранить свое рабочее место, — мистер Тримс, ссутулившись, пошел в свой кабинет.

— Я сделаю все, что в моих силах.

— Спасибо!

Ровно в пять за Кином приехала машина, и он отправился на встречу с Муром…

***

Кин неприветливо взглянул на бывшего любовника, вальяжно сидевшего за столом.

— Привет, сладкий! — ухмыльнулся Мур.

— Называй меня мистер Броуди, я тебе не сладкий! — отрезал парень.

— Ты и правда сильно изменился, — удивленно произнес мужчина.

— Ты и представить себе не можешь насколько! — Кин окинул холодным взглядом своего бывшего: — Не хочешь отступиться от компании мистера Тримса?

— Я отступлюсь, но при одном условии: ты снова станешь моим любовником, — произнес Мур.

— С какой стати я должен снова становиться твоим любовником?

— Ты же не хочешь, чтобы работники компании вылетели на улицу? Многим из них ведь нужно кормить семьи, — Мур торжествовал. Он, помня об отзывчивом сердце парня, знал, что сейчас загнал его в ловушку, из которой тому не выбраться.

— Хорошо, только я думаю, нам следует оговорить сроки, — спокойно сказал Кин, и неважно, каких усилий на самом деле стоило ему это показное спокойствие.

— Сроки? — ошеломленно спросил мужчина.

— Да, я не собираюсь тратить на тебя непонятно сколько времени, — хладнокровно произнес парень.

Мур был неприятно поражен ответом Кина.

— Хорошо. — А что ему оставалось — только согласиться. — Какой срок тебя устроит?

— Ты хозяин, — презрительно проговорил парень, — тебе и решать.

— Три месяца, — нерешительно произнес Мур.

— Пусть будет три месяца, — безразлично взглянул на мужчину Кин. — Когда начинать?

— Я бы хотел, чтобы ты переехал ко мне с сегодняшнего дня, — мужчина воодушевился.

— Нет, жить у тебя я не собираюсь и приходить к тебе тоже, — заявил Кин. — Все наши встречи будут проходить у меня дома.

— Хорошо, тогда я приду сегодня, жди меня, — Мур довольно улыбнулся.

***

Звонок в дверь, и Кин, сжав зубы, пошел открывать.

— Входи.

Мур с наглой улыбкой прошел внутрь.

— Вижу, ты разжился хорошей квартирой, — мужчина огляделся. — Любовник подарил?

— Какая разница? — Говорить, что она досталась ему в наследство от дяди, Кин не стал: знал, что бывший все равно не поверит.

— „Любовь“ Закарии Моргенейма! Это подлинник? — Мур остановился напротив картины и внимательно в нее всмотрелся. На холсте был изображен сидящий вполоборота обнаженный парень, вся его фигурка словно источала отчаянье и скорбь: опущенные плечи и спрятанное в ладонях лицо явственно говорили о том, что он плачет. — Никогда не понимал, почему она называется „Любовь“.

— Ее надо было назвать „Тот, которого предали“, — сказал Кин. Закария написал эту картину специально для него, как напоминание об ошибке и с надеждой, что он никогда ее не повторит. Несмотря на баснословную сумму, которую за нее сулили на выставке, дядя ее не продал, а привез домой и велел повесить на самом видном месте, чтобы Кин, глядя на себя, сидящего в слезах на берегу океана, никогда не забывал о том, что с ним случилось.

— Ты, видимо, стал очень искусным в постели, раз тебе дарят такие дорогие подарки! Интересно, как твоему любовнику удалось ее купить? Я помню, Моргенейм наотрез отказался ее продавать. Наверное, родственники после его смерти все же решили с ней расстаться.

Кин промолчал, не хотелось ему ничего говорить. Зачем?

— А это кто? — Мур взял в руки фотографию в серебряной рамке. — А ты, оказывается, сентиментальный или просто пускаешь пыль в глаза своему престарелому любовнику? Показываешь ему, как он тебе дорог? — усмехнулся. — Надеешься, что сможешь вытянуть из него побольше, если будешь строить из себя любящего? А что он скажет, если узнает, что ты ему изменяешь?

— Он умер, — Кин решил, что этой короткой фразы будет достаточно, чтобы Мур оставил его в покое. На снимке был запечатлен Закария за месяц до своей смерти, уже не похожий на себя: рак истощил его силы. Сильно похудевший, и лишь глаза все еще сверкали холодным светом на изможденном лице.

— Вот как? И в благодарность ты не выбросил его фотографию, — Мур скривился. — Я так понимаю, все блага, посыпавшиеся на твою голову, достались тебе от этого старика?

— Да.

— Не противно было ублажать старого хрена?

— Хочешь узнать каково это, попробуй сам, — Кин безразлично посмотрел на мужчину.

— Нет желания пачкаться в такой грязи, — Мур бросил снимок на стол.

— Ты уже удовлетворил свое любопытство? Теперь мы можем приступить к тому, зачем ты сюда пришел?

— Что, так не терпится лечь под меня? — усмехнулся Мур.

— Просто хотелось бы побыстрее разделаться с этим неприятным делом, — бесстрастно произнес Кин. — Мне нужно еще закончить работу.

— Тогда пойдем, — Мур постарался скрыть свое раздражение.

Кин отлепился от косяка и пошел в спальню, войдя в комнату, он с безучастным видом разделся, аккуратно развесил на стуле одежду, затем подошел к кровати и, убрав с нее одеяло, лег и равнодушными глазами принялся следить за тем, как нервно сдергивает с себя вещи Мур. Кин спрятал усмешку, кажется, ему удалось своим показным бесчувствием вывести из себя мужчину. Мур горько ошибся, если считал, что он остался прежним. Больше не было наивного влюбленного идиота, в мире которого существовал один единственный человек, самый главный и необходимый. Бывший любовник своими руками уничтожил его. А Закария смог убедить в важности владения выражением лица и умением скрывать свои эмоции. „Никто и никогда не должен знать, что тебя мучает, это делает тебя уязвимым!“ — внушал дядя, и, в конце концов, его уроки не прошли даром. Теперь Кин умел „держать лицо“, пряча под маской равнодушия свои чувства и мысли.

Мур, гневно хмурясь, приблизился к кровати и улегся рядом с парнем; все происходило совершенно не так, как ему представлялось! Это он должен был быть равнодушным и холодным, а вместо этого чувствовал себя чуть ли не попрошайкой, вымаливающим кусок хлеба.

Кин покосился на него и раздвинул ноги.

— Можешь приступать, — сказал он и отвернул лицо к стене.

У Мура появилось такое ощущение, как будто его оплевали. Испытывая сильнейшее унижение, понял, что в таком состоянии просто не в силах возбудиться. Он смотрел на парня и вспоминал, как сияли счастьем его глаза, каким ласковым и нежным тот был и с каким восторгом и упоением отдавался ему. Но теперь всего этого не было: только каменное лицо и холодные глаза, да тело, явно не желавшее его.