Любой посторонний, оказавшись случайно в чайной комнате, вполне мог впасть в благоговейный ужас перед теми, кто управлял сердцами и душами людей. Будь эти двое чуть материалистичнее или чуть более жадными, мир мог захлебнуться в крови и насилии, а сама Обитель - стать пристанищем порока и греха, и у их ног терся бы отнюдь не ленивый кот. Как податливы были люди им всем, жителям Ордена, было слишком хорошо известно; к счастью для мира и для их душ, они слишком были заняты важным для верующих и бессмысленным для атеистов занятием - разгадывали тайны Господа.

- Принцесса снова попыталась убежать, - эти слова встретились с тихим хихиканьем.

Сарсави и Сетау прятались на балконе, Савл мог приметить часть одеяний, выглядывающих из-за резных панелей. Они всегда были рядом с Первосвященником.

Первосвященник не сразу ответил, струны еще успели грустно спеть, прежде чем он отнял руки и откинулся назад.

Яркие морозно-голубые глаза машинально скользнули по лицу собеседника - суровому и жесткому - его резкий профиль можно было смело чеканить на монетах. Светлые, едва заметно вьющиеся волосы, всегда были зачесаны назад и увлажненные ароматическим маслом.

- Вот что меня всегда удивляло - упрямство, - сказал он, снимая с пальцев плектры, - упорство достойно похвалы, упрямство же, несомненно, осуждения. И все же, глядя, как бьются шмели о стекло, когда летним днем случайно залетают в комнату, я чувствую одновременно и сострадание, и восхищение.

- Шмели приносят пользу, Принцесса же, как бабочка-капустница, красива, но так и норовит оставить после себя пару гусениц. И безучастно наблюдать, как она в своих попытках так и стремится погубить себя, можно лишь имея черствую натуру.

- С твоего языка так и сорвется фраза, что она любую душу превратит в камень.

- С моего языка сорвется лишь мольба к вам, просьба усмирить душевные и физические рвения Принцессы-Священницы.

Первосвященник неторопливо уложил плектры в аккуратную деревянную шкатулку, и только когда уселся, привалившись к оконному косяку, ответил:

- Принцесса лишь мышь, которая порой грызет плоды на грядке. Стоит ли она тех усилий, понадобившихся для установки капкана?

- Грызуны не раз становились причиной эпидемий и голода, - парировал Савл, которому порядком надоело, что Первосвященник постоянно отмахивается от своей подопечной, - вы, может, и видите в ней экзотическую диковинку, но я уверяю вас, эта чудесная бабочка из дальних стран - самая обычная плодожорка. Известно, что камушек ведет к оползню. Особенно сейчас, когда даже птичьего щебета хватит, чтобы сотрясти горы. Редко мы слышим пение Иевфаэ.

- Пение? Косатки в холодных морях поют мелодичнее, крики чаек приятней для слуха, чем вопли Иевфаэ.

- Каким бы не был его голос, но звучал он не обнадеживающе. И самое важное - его состояние тоже.

Савл неожиданно провел рукой по лбу, словно от усталости.

- Не всегда божья сила исцеляет, - заметил Первосвященник, наблюдая, как ночные ветра сгущают мрак над Обителью.

- Его рана от божьей милости.

- У Иевфаэ редкий... дар, которому не научиться и которым не овладеть. Увы, но он обречен на искалеченное существование, и все, что в моих силах - помочь миру облегчить его пребывание в нем. Всевышняя милость не берет во внимание недостаток человеческого облика.

- Иевфаэ стоит набраться сил прежде, чем вступить в свой сан, - Савл немного помолчал, - он позднее дитя, кто знает, от этого ли он так неполноценен? И стоит ли ему возлагать на себя венец? Он все еще не может прийти в себя после песни, а когда ему откроются божьи слова, он и вовсе сойдет с ума. Его не примут прихожане.

Благовестный охотно в это верил. Если Обитель не может излечить душевные недуги столь важной персоны, то верно ли эта персона имеет право на сан? Может, он вовсе и не благословлен Богом, а проклят за грехи?

- Один из способов, могущих помочь ему, и кажущийся мне самым удобным, ты - Первый из Двенадцати - не одобряешь...

- Небесная Охота, - неодобрительно взглянул на Благовестного Савл, - первобытная традиция, весьма дикая, от которой стоило уже давно отказаться. Но если бы не так называемые "тени", мы бы не встретили Иевфаэ, - и, чуть понизив голос, добавил, - и не нашли бы девочку.

- Савл, мы уже разговаривали об этом.

Один из Двенадцати слегка склонил голову.

- Иевфаэ нужно окрепнуть. А это долгий путь, и займет он не меньше нескольких лет. И эти лета мы потратим на его крепость. Он никогда не излечится, не станет, что называется, нормальным, но тело и дух его смогут переживать божественное откровение чуть легче, - Первосвященник замолчал и снова задумчиво уставился на непостоянное ночное небо, прошло несколько мгновений, прежде чем он заговорил, - еще пара Лун и начнется Прощание.

- Удивительно рано вы начали об этом думать, - Благой уловил металлические нотки в голосе Савла и постарался подавить раздражение.

- В этом году заканчивается цикл о божестве глициновых ветвей, как любят называть его в народе. Красивая история, верно? Любуясь цветением глициний и вишни, вдыхая благоуханные ароматы апельсиновых и сливовых цветов, оно пожелало, чтобы люди оставались в этом мире навечно и принесло себя в жертву ради человечества.

- Больше весенняя, - лицо Савла было непроницаемым, а голос равнодушным, хотя внимательный человек сразу уловил бы некоторую жесткость в его тоне.

- Стоит уже начать думать о актере на роль Судьбы, которая погадает мне в моей холодной гробнице, - Первосвященник с трудом удержал усмешку, но все же последние слова прозвучали удивительно криво, он так и не смог выдержать ровный тон своего голоса, - неужели еще никто не выдвинул свою кандидатуру?

Возлюбленному Бога до безумия хотелось закурить свою трубку, но он все же решил не нарушать то внимание, которым его одаривал Первый из Двенадцати.

- Стоит сначала дождаться Аусе. У Эномии в этом вопросе большие привилегии, к тому же никто из других храмовых комплексов еще не предоставил возможных участников, - сухо ответил Савл.

- Актеров я оставляю на твое попечение, так же и на попечение остальных Благословленных, однако я хочу воспользоваться своими привилегиями, весьма обширными, надо сказать. Моя воля - избрать на роль Судьбы Ильделиндис.

Савл так и сидел с непроницаемым лицом, только веки прикрыли глаза словно в задумчивости.

- Роль Судьбы - великая почесть и великая ответственность. Принявший эту обязанность, поселится в ваших Покоях, где проведет год, пока на следующее Прощание его не сменит новый актер...

- Савл, - раздраженно прервал его Благовестный, - я знаю об этом прекрасно, перестань... - Первосвященник с трудом удержал на языке рвущееся "нудеть" и продолжил за него, - предсказать судьбу самому воплощению Бога - страшная и восхитительная участь. Участь, предназначенная лишь добродетельным и целомудренным персонам, чей разум не затуманен ни желаниями, ни пороками, кто помыслами своими устремится к Великому Первозданному и укажет путь Несущему Благую Весть. И чем же Ильделиндис не годится? А мне не стоит даже смотреть на тебя, чтобы понять, что ты будешь возражать.

- В отличии от вас я хотя бы имею представление, что происходит в Ордене. Ильделиндис, несомненно, добродетельна и целомудренна, однако молода, и она послушница храма Нисэ.

- Не всё старикам подавать мне чашу с отравой.

- Роль Судьбы определяет Аусе, - отрезал Савл.

- И не Аусе умирает от ее рук, - парировал Первосвященник.

- Безусловно, при всех достоинствах послушницы и при ее перспективах в один день стать одной из Дланей Господних, она кажется достойной кандидаткой, однако есть священнослужители, которые заслужили эту почесть своими не меньшими добродетелями, - терпеливо разъяснил священнослужитель.

- Роль Судьбы - не победный венок и не медаль, которыми одаривают героев или отличившихся на поприще духовного труда. Мы не миряне, а духовенство, и измеряем достойных иной линейкой, - холодно ответил Благовестный, которому отнюдь не льстило, что его слова постоянно встречают сопротивление.