*
Новый квиддич-стадион расположился на самом побережье, и Гарри был тут впервые.
Играли “Бойцовские мётлы” и молодая министерская команда “Орлы закона”. Капитан «метёлок» Мик Боунс подошёл перед матчем к Гарри и спросил, хмыкнув:
— Что, босс, нам слить игру буквоёбам и бумажечникам? У них четверо мировых легионеров, как специально к сегодняшнему матчу прикупили.
— А хера им! — процедил Поттер. — Бейте по полной, как Вуд учил!
Авроры не подвели своего Главного.
Было очень красиво наблюдать за схваткой, развернувшейся над закатными морскими волнами, но Гарри не очень уютно чувствовал себя в вип-ложе, да и всякие мысли обуревали... «Буря, буревестник, бурелом... Что-то даже каламбуры выходят неподъёмные, как камни на шеях утопленников... Эх, что-то надвигается!.. И как там Сай? Мой Сай... Не унесло бы мотылька, не поломало бы шквалом...» А вот детям нравилось следить за матчем с самых выгодных мест: Джеймс, Ал и Лили лихим свистом и топотом поддерживали игроков, носившихся чуть ли не перед их носами, толкались, дудели, кричали и заразили своим фанатским буйством даже Люпина, который раскраснелся и азартно хлопал соседей по плечам.
Матч закончился разгромным счётом. Но особой радости Поттер почему-то не испытывал. Чтобы не обижать достойно игравших ребят и не озадачивать детей, он натянул самую искреннюю улыбку и вручил Боунсу кубок, сфотографировался с игроками, получил несколько букетов от почитателей и, собрав совершенно разошедшихся болельщиков-Поттеров в охапку, побыстрее аппарировал домой.
Там его ждало извещение из секретариата и личная записка от Министра: Гарри Поттера отправляли в отпуск.
Надо было это обдумать. Он растерянно запихал букет белых хризантем в большую вазу и, пожелав спокойной ночи притомившимся, но счастливым отпрыскам, наспех справившимся с ужином и разбежавшимся по своим спальням, притушил в гостиной свет, устроился полулёжа на диване. Закрыл глаза...
Они умрут. В бело-лимонных сердцевинах цветов поселится смерть, сначала она испортит самую красоту — превратит длинные нежные белоснежные иглы лепестков в неприглядный вялый коричневый мусор, гниющий прямо на глазах, потом иссушит листья и стебли; вода в вазе запахнет плесенью, не захочется даже притрагиваться к этой гадости. Букет хризантем, все 59 султанов (41 большой и 18 маленьких, да, Гарри посчитал) погибнут. Цветы росли, пробивались из земли, радовались свету и влаге, может быть, имели свои души, маленькие, примитивные, цветочные души. Их срезали, поместили в вазу, обрекли на гибель. И нам, людям, дела нет до того, что они, хризантемы, хотели, о чём мечтали. Мы и о человеческих-то душах, находящихся рядом, не очень беспокоимся, преследуем во всём свои личные интересы — такова наша сущность. Другая крайность — совсем не думать о себе, о том, что именно мы сами хотим, а живём для других. Найти бы золотую середину — и можно будет в конце жизни ни о чём не сожалеть. Как, например, эти прекрасные белые хризантемы — не думают о смерти, любят жизнь и делятся этой любовью с людьми. До конца, до капли, до последней живой краски, до тех пор, пока Кричер не выбросит их на помойку... Но останется память о том, как они излучали радость, подставляя свои нежные лепестки солнечным лучам, просеянным через узор гардины. Или свету свечей... или звёзд... А о нас какая память останется?..
Так вот, о золотой середине...
Гарри разглядывал цветы в большой напольной вазе и не прогонял эти не слишком весёлые мысли: они не особенно цепляли его, плыли сами собой, покачиваясь на травянистом свежем аромате хризантем, заполнившем комнату, но зато глушили другие мысли, давать волю которым сейчас категорически не хотелось. «Убил бы Бруствера! Куда же он катится? Переступил все границы. Теперь, получается, война?! Которую не я начал!.. И решить бы всё быстрее с Саем. Сил нет ждать, терпеть. Увидеть мальчишку, сказать всё в лицо, обнять, прижать покрепче... Ах, чёрт! Нельзя так, нельзя... Они умрут, хризантемы... Мелочь? Но я, наверное, теперь буду долго помнить о них...»
Так вот, о золотой середине... А не отправиться ли нам с детьми в Калифорнию?
.............................................................................................
(1) Coat-of-arms — герб. В прямом смысле «Покров оружия», как игра слов — «пальто рук».
====== Глава 12. Cum Gloria ======
12-1
Почти над самой головой с крутого плеча горы свисали гибкие усы лиан, весёлые кустики непонятно как и чем цеплялись за каменные уступы, в правый глаз светило ещё назойливое, но с каждой минутой становившееся всё более ласковым солнце, по крыше террасы стучали вечно голодные чайки, вдалеке, на фоне предвечерней разбавленной лазури, от пирса отходил огромный прогулочный теплоход. Хризантемы начали распускаться, но их запах перебивался ароматом остывающего в большой кружке кофе: Гуль поставил её, едва початую, почти под нос Сольваю, да так и позабыл, отвлёкся на курортную послеобеденную расслабуху...
Так плохо Саю давно не было. Нет, не так «ваще плоха, жить не хочу-у-у!», но ощущение, что что-то не так, и весьма, было сильным, ярким, томило тяжёлыми предчувствиями и по-настоящему тревожными мыслями. Да ещё и неконкретными, беспредметными — точно настроенные и чётко отлаженные часики «Сольвай Сванхиль» из голубого хрома с россыпью бриллиантов начали вдруг тикать фальшиво, как придётся, а время показывать непонятно какое... Правда. И ещё хуже было от двух обстоятельств, вернее, от трёх. Первое: письмо Поттера совсем не удивило, оно просто и спокойненько перевернуло всё с ног на голову. Почему бы вам, молодой человек, не походить отныне на голове? А что? Прилив крови к мозгам и творческим центрам в вашей беспутной башке, потом — руки укрепляет и, вообще, тонизирует. На ногах любой дурак и примитивный чмошник ходить умеет, а вы же у нас оригинал, эльф-менестрель, звезда, вот и светите всему миру кверху попой! Неудобно? Привыкайте! А как вы думали, любить мужчину вдвое старше вас, Главного британского аврора, самого знаменитого мага Англии, да, пожалуй, и всего мира — это как два пальца обсосать или резинку на стояк натянуть? Да ещё и с замороженным сердцем любить?.. Любить?! Ну, не блядовать же! Поттер ведь в качестве ухажёра на коротком поводке вам не блазит? Партнёра по постельным играм? Папика, спонсора? Тьфу? Вот то-то же! Значит, любите. Иной причины путаться с ним нет. А вы, min kære (1), путаетесь, ещё как: аж кусты трещат, вон, сами запутались. Был бы вам Поттер нахер не нужен — вы ловко и понятно послали б его на этот самый хуй, что обычно виртуозно проделываете с прилипалами любого пола, статуса и достатка... Разобраться в сим странном, сложном, неоднозначном и... болезненном явлении трудно, может, поэтому стоит отложить разбор полётов? Но факт признать нужно. Вы любите Гарри Поттера. Да? Да. Вот и славно.
То есть, славного ничего нет, отсюда второе обстоятельство: с тем, что Поттер написал в своём письме, как-то надо жить. Не бросить всё к чёртовой матери, не подорваться сломя голову к нему, не повиснуть на шее со словами: «Не отпускай меня! Держи меня! Ближе губы!», а жить. Здесь, сейчас, репетировать, давать концерты, писать песни, купаться в море, загорать, пить, есть, спать. Без него. И даже не понимая, что будет между вами завтра и будет ли что-то вообще. Знать, как он относится, но делать вид, что это всё не слишком важно, то есть не повод, чтобы что-то менять в своём привычном насыщенном распорядке дня, жизни. Странно...
И третье обстоятельство, усугублявшее раздрай в душе Сольвая, который причинял ему сильные переживания, колючками прорастающие под кожей, это — воспоминания о том, что почти так же плохо, неуверенно, как-то раскачано он чувствовал себя тогда, когда случилась история с Генри... Мир рухнул, будто подпиленные качели, было больно, везде. Всё время хотелось кричать и плакать, но ни того, ни другого позволить себе было нельзя — и от этого становилось ещё хуже. Образ джентльмена, бесстрастного и гордого одновременно, пуще всего ценящего свою честь и душевное равновесие, к которому юный Скорпиус Малфой всегда стремился, ориентируясь на исторических и литературных кумиров, на своих знаменитых предков и отчасти на отца, никак не вязался с тем расколом, что вдруг сделался у него в душе. Хотелось как-то соединить в себе внезапно выросшую, молниеносно оперившуюся и вставшую на крыло взрослость, вдруг наскочившую в едва начавшемся полёте на невидимую, но непробиваемую стену, с детскостью, составлявшей основу его окружающего мира; хотелось, но не получалось, не могло получиться по определению. Генри походя разжёг такой пожар, который потушить из детской пластмассовой леечки с нарисованным улыбчивым червячком было просто невозможно, и бросил Скорпиуса в огне... Четырнадцатилетнего восторженного мальчишку, любившего весь мир, весь такой правильно устроенный, разумный, поэтичный, яркий мир, искрящийся пронзительными чувствами... И отец чётко дал понять: всё, что дорого Скорпиусу, дорого по-настоящему, все мечты, эмоции, стремления — всего этого он не принимает, презирает, считает позором... Сай забыл, сломал сам себя, как ломают по новой искалеченные, неправильно сросшиеся кости, и выстроил заново, собрал с помощью друзей по кусочкам, из кровавых лоскутков, и теперь считал себя сильным, устойчивым перед любыми встрясками. Ан нет... Мальчишка! Влюбился, повёлся, будто телок, разрешил себе всё это... Но хуже и болезненнее были сомнения: во что это всё выльется? Чем это всё может продолжиться с его-то Ледяным сердцем?.. Не любить полной живой душой, а лишь играть в любовь — не дышать полной грудью, чахнуть... и Поттера обижать, губить...
