Взгляд Генри будто переключился. На другой режим. В нём мелькнула паника. Сай подумал, что не хотел бы услышать нечто подобное от того, кого любит, — слишком трудно отпускать, гораздо труднее, чем надеяться на невозможное или ненавидеть, гореть обидой, местью…

Возникла ещё одна пауза, стали слышны звуки окружающего мира: звякнул колокольчик на входной двери кафе; кто-то засмеялся в ответ на шутку; мимо, косясь на странных посетителей, так и не сделавших заказ, прошёл официант с подносом; заскочивший выпить клиент положил на стойку перед барменом мелочь; неподалёку прогудел автомобильный клаксон; в соседнем доме, прямо над «террасой», грохнула подъемная оконная рама…

— Мне будет легче, — медленно, нараспев, будто собираясь исполнять оперную партию, начинающуюся с этих слов, произнёс Генри. Как если бы пробовал голос. — Мне. — Сай услышал нотку иронии и поднял задумчивый взгляд. — Это я-то хорошо устроился? Помочь? Ну, конечно, поучи меня, как жить. Скорпи-Скорпи-Скорпи! Не ломать жизнь? Мою? Ну что же, окей, тогда сломаем чью-то другую, да? — Дреддсон хохотнул, это прозвучало неожиданным диссонансом мирному фону кафе: что-то резко изменилось в его голосе, для музыканта Сванхиля словно сбился акустический рисунок сложного, но до этого момента виртуозно исполнявшегося произведения. Генри развел руками, потягиваясь, — странный жест.

Сай понял, что подвис, и рассеянно ему улыбнулся:

— Рад, что мы всё решили и теперь…

— Я сохранил часть твоих писем ко мне, фотографии, — перебил его Генри. — И записал все телефонные разговоры с твоим отцом. Знаешь, просто из предосторожности.

— Да неважно уже. — Сольвай не понимал. — К чему это? Я и не знал, какие фотки?

— Но не только. — Генри откинулся на спинку стула и, расслабившись, расправил плечи. Одной рукой начал крутить за высокую ножку бокал с водой, вырисовывая донышком на скатерти широкие круги. — Упс! — Вода залила стол. — А к тому это, что его угрозы могут повернуться против него самого, если дать делу ход. Я многое узнал о твоей семейке за эти годы.

— Не надо мстить отцу, с матерью они развелись, и вообще все Малфои покинули Данию.

— А как же, я в курсе! — Дреддсон ухмыльнулся. — Думаю, с него и взять-то уже нечего, говорят, даже дом ваш в Орхусе сгорел, так?

— Я не знаю. — Саю стало совсем не по себе. — Что, чего ты хочешь? Я не вернусь к тебе. Опомнись, Генри! — Он наклонился к вдруг изменившемуся собеседнику и глянул пристальней: ни грамма отчаяния, волнения не было в этом холодном лице, в этих светлых глазах, которые с издевательским спокойствием, со злобой смотрели в упор. Каков актёр!

— Фотки! — Дреддсон как будто отставал на период и отвечал на вопросы с задержкой. Вдруг он пересел так, что оказался спиной к двери и рядом с Саем, совсем близко, вплотную, отрезав выход из-за стола, положил руку на спинку его стула. — Вон там, в зале, справа от входа, сидит моя жена Ирма. Она классный фотограф, и уже завтра в газетах будут наши с тобой фотографии в… скажем так, неприличных позах. Ты ведь любишь фотографироваться для дрочки?

— Ты что?! — Сай отшатнулся. — Зачем?! Фальшивкам никто не поверит! — В голове стало пусто… Подстава, шантаж! Сердце бухнуло где-то в горле. — Я ухожу! Пусти немедленно!

Почему Генри так поступает — можно подумать и после, сейчас главное — избавиться от этого!

— Сидеть! — сквозь зубы приказал Дреддсон. — Дёрнешься — и получишь шокером.

Что-то жёсткое прижалось к боку Сольвая…

…………………………………………….

(1) Разменная монета для датской кроны, сегодня минимальная — 50 эре. DKr = 100 эре.

====== 47-5 ======

Что-то жёсткое прижалось к боку. И ужалило.

Нет? Показалось? В лицо ударил холодный ветер.

Может, Генри просто свихнулся? Такое бывает. От любви люди сходят с ума, режут вены, прыгают под поезда, с небоскрёбов, глотают таблетки… Сай однажды видел прямо в клубе, где Мотыльки выступали, девчонку, совершившую самоубийство на глазах у своего парня. Она кричала на него, что-то про измену, любовь, месть, пыталась драться, потом проглотила целый пузырёк каких-то пилюль, никто не воспринял это всерьёз. Молодёжь, сильно подшофе и под экстази, оглушительная музыка — пока Вель и Гуль, находившиеся на сцене ближе всего, сообразили, что к чему, и потащили дуру в туалет блевать — в общем, спасти её не удалось… Сольвай навсегда запомнил её перепуганное лицо перед самой смертью. В глазах — мольба. Она хотела жить. Все влюблённые хотят жить. Даже самые несчастные. И надеются до последнего вздоха… Это страшное воспоминание, непонятно откуда и зачем вдруг вынырнувшее, оторопевший Сай поймал, как спасательный круг. И включился. Он всё ещё не верил, что Генри говорит и действует сейчас осознанно — может, и правда, от обиды (отвергнутые в любви иногда сильно озлобляются), но ситуация приобрела реальную серьёзность, слепящую яркость. Надо успокоить Генри. Иначе он наделает глупостей.

— Чего ты хочешь? — как можно мягче спросил Сольвай. — Я же здесь. К тебе приехал. Как ты и просил. А ты про какие-то фотки. Чего ты хочешь?

— Денег! — Генри так резко выплюнул ему в лицо это слово, что Сай даже невольно зажмурился. — Не строй из себя дебила. Я знаю, что ты умный. Конечно, с твоей репутацией, грязная шлюха, фотографии — не угроза. — Он продолжал держать Сванхиля за куртку, тыча чем-то в бок, и говорил почти в лицо. Тому неожиданно представилось, что эти губы, шевелящиеся в паре дюймов, сейчас коснутся его собственных губ — и Сай попытался отстраниться, но не получилось. — Ясное дело, через пару дней все поймут, что это монтаж. Но ты сам, слышишь, сука, признаешь фотографии действительными и заплатишь мне наличкой миллион, а потом дашь моей жене место официального фотографа вашей блядской группы, и… Пустяки! — Генри махнул рукой, но другую, с предполагаемым шокером, от Сая не убрал. — Я забыл сказать — остальные интересные такие фотографии, где ты ебёшься со своим отцом, уже в сети. Ты — Скорпиус Малфой четырнадцати лет, а не теперешний Сольвай Сванхиль. Сечешь? — он говорил очень быстро. — Сенсация? И в почтовом ящике у твоей милой леди Нарциссы…

Сай снова почувствовал порыв ветра. Который мешал дышать. Он уставился на Генри во все глаза и замотал головой: «Нет! Нет! Замолчи! Зачем ты говоришь эти ужасные вещи?»

— Любишь бабулечку? — Слащаво улыбнулся Генри. На Сая будто вылили банку забродившей липкой патоки, и тут же сразу — кислоты. — Высокомерная тварь, слова мне ни разу не сказала, слугой меня считала, мразью низкородной.

Сольвай вдруг поймал странную волну, отчётливо понял: а Дреддсон-то боится, от него просто разит паникой, неуверенностью, страхом и какой-то оголтелой злой лихостью!

— Икара твоего именно она на мясо сдала, — голос Генри стал похож на шипение, — потому что сыночек её содержать отказался, разъехались типа, благородства вагон, а жрать-то хочется царственным господам Малфоям. И тебя мать бросила, всю вашу гнилую семейку; она теперь ого-го, видел ее в новостях — мадам-как-то-там на скачках в Аскоте. С мужем-герцогом. Я всё про тебя знаю, полное досье — не отвертишься, мое со-о-олнышко. Читал в газетенках, журнальчиках всяких. Так что денег найдешь, где взять. Если, как ты чирикаешь, у вашей музыкальной лавочки одни долги, то займёшь. Плохо, значит, выпендриваетесь, бляди бесталанные.

Генри говорил и говорил, улыбался, подмигивал, выразительно шевелил бровями, его глаза возбуждённо блестели, на лбу выступили маленькие капли пота. Сай подумал: «Такой мужчина смог бы удачно рекламировать парфюм или галстуки, а лучше — рубашки-поло, дорогие часы спортивной линейки или модный гель для душа. У него такие неестественно белые зубы, будто вставные, наверное, отбеливал буквально на днях. От него так неприятно пахнет, особенно изо рта. Что за бред он несёт? И почему так похолодало?» На столике, возле руки, которую Сай неосознанно то сжимал в кулак до боли, то разжимал, блеснули крупинки инея. В воздухе поплыл туман. Дверь в кафе, жалобно скрипнув, медленно закрылась от сквозняка.