Последним на сегодня пунктом из списка дел становится лицей.

У руководства есть старая добрая традиция награждать медалистов престижных олимпиад и тех, кто сдал экзамены на выдающиеся баллы, именными грамотами. Не знаю, почему нас не наградили еще на последнем звонке, но ничего не имею против припозднившегося поздравления. В каком-то роде для меня биология, которую я сдал на сто баллов, и химия на восемьдесят восемь являются тем результатом, которым действительно стоит гордиться.

Мы с Ульяной поднимаемся на административный этаж, где уже собрались приглашенные ребята нашего выпуска.

Среди них я вижу Диму Громова, который окончил школу с золотой медалью и сдал обществознание на сто баллов. Неподалеку от него ошивается телохранитель Илья. Вот уж поистине неразлучная парочка — где не увижу Громова, за ним по пятам неотступно следует этот бритоголовый бугай с извечно скучающим выражением лица.

— Привет, — я подъезжаю к Диме, протягивая ладонь для рукопожатия.

— Ого. Привет, — Громов вдруг улыбается, что делает его и без того красивое лицо живее и обворожительнее, и с пылом трясет мою руку. — Давно не виделись.

Быть может именно редкость наших с Димой встреч позволяет нам относиться друг к другу с искренним дружелюбием. Школьные обиды со временем забываются, кажутся по нелепого незначительными и отягчающими общение. И все же, чем старше становишься, тем отчетливее понимаешь — умение прощать и просить прощения это самый ценный навык из возможных.

Без него так всю жизнь и проживешь.

С дружбой, брошенной на полпути, с невзаимной старой любовью, обернувшейся заскорузлой обидой и горькими мыслями о несбывшемся. Без людей, необходимость которых понимаешь много позже свершившихся ссор.

— Слышал, Алик в город вернулся, — говорит Дима, когда мы отдаляемся от шумной толпы выпускников. Я замечаю среди новоприбывших Антона, который наверняка в лицее появился в связи с назначенными ему экзаменами. Васильев шустро отлавливает Ульяну и уводит ее за локоть к панорамным окнам. Они начинают выяснять отношения приглушенными голосами, но я решаю, что не буду вмешиваться. — Ублюдка, который всю кашу заварил в том году, собираются упечь за решетку. А мой отец… Очень хочет передать Алику спасибо. Нам вернули украденные деньги… Немало денег.

Я смотрю на Диму с удивлением.

— Говоришь, отец передать благодарность хочет? — спрашиваю осторожно. — А как же ты, это же семейный бизнес?

— Ну и я, конечно, — улыбается Громов. — За отца. Сам я от идеи наследовать дело отказался. Не мое это совсем.

Я киваю.

В таких решениях тоже есть смысл. Ведь мы не наши отцы и не обязаны идти по их стопам.

— Вы как с Аликом? — спрашивает Дима. Я вглядываюсь в его лицо, но не нахожу за живым любопытством никакого подтекста. И то, что Громов больше Алика не любит — а это слышно в тоне, и видно по глазам — оказывается приятным открытием. — Вместе?

Я отвожу взгляд и вдруг замечаю, что Антон и Ульяна прекратили ругаться, переместившись за полупрозрачную занавесь, и обнимаются, покачиваясь из стороны в сторону. Васильев гладит Улю по спине и что-то шепчет ей на ухо, а она смеется сквозь слезы и быстро-быстро кивает.

— Нет, — отзываюсь глухо. — Все не так просто.

Дима негромко смеется.

— А когда это с Аликом было просто?

— И то верно.

— Он мне звонил тогда, перед отъездом из города, — говорит Дима, улыбаясь. — И сказал: «Знаешь, Громов, мне снилась мама. И она сказала, что пришло для меня время повзрослеть. Пришло время стать тем лучшим человеком, которым мне когда-то помешали стать. А затем придет время вернуться к нему. И быть с ним вместе или не быть вовсе».

========== Эпилог ==========

Жизнь показала, что даже детям богатых родителей не все сходит с рук. Когда мы с Ульяной едем на каньон, нам приходится захватить с собой Дубля. Он стоит под черным зонтом у обочины шоссе, и когда мы подъезжаем, спешно забирается в салон, обдавая нас запахом ментоловых сигарет и отсыревшей земли.

— Отец тачку отобрал, — объясняет коротко, расстегивая влажную от дождя ветровку и откидываясь на спинку сидения. Ульяна резким рывком вклинивается обратно в поток машин и украдкой поглядывает на нас в зеркало заднего вида. — Я у него теперь в немилости. Так что этой гонкой я ставлю на кон все. Либо Алик выигрывает, и мы отбиваем вложения за счет сети, чтобы я мог взять кредит на расширение… Либо «фините ля комедия».

Глядя на Дубля, я не могу сказать, что он выглядит расстроенным.

Только уставшим и слегка потерянным. Но разве может он сохранять полное хладнокровие, если привык за двадцать лет жизни, что все достается по щелчку пальцев, стоит открыть набитый стараниями отца бумажник?

Я сочувствующе похлопываю Дубля по плечу, но он скупо улыбается, скидывая мою ладонь.

— Забей, Ник. Приспособлюсь.

Ульяна сворачивает с шоссе, мы проезжаем по исполосованной разводами мокрого песка дороге и тормозим неподалеку от насыпного вала. Меня охватывает чувство дежа вю, когда я вижу тачки Димы и Ромашки, только на этот раз не на линии старта. Толпа собралась поистине грандиозная. Наверное, вся наша старая параллель, ученики нынешнего выпускного класса, разодетые в дорогое шмотье не по погоде. Незнакомые мужчины в деловых костюмах и замызганных песком ботинках в сопровождении целой группки моделей, кутающихся в дизайнерские пальто. Снующие вокруг припаркованных машин телохранители, шумная тусовка Минералова, рассредоточившаяся по площадке старта.

Триплет стоит возле недавней тачки Дубля, непринужденно болтая с самим Пашей. Я вижу, как напрягается Поля при виде брата и своей машины, но лишь молча выходит из салона и идет доставать мою коляску.

— О, Ник, — когда я перебираюсь на коляску, к нам подходит Антон. Постригшийся, с легкой, оставленной будто по недосмотру светлой щетиной. — Здорово.

Переглядывается с Улей — я вижу в глазах обоих тщательно скрываемую радость, будто они стесняются признаться в том, что не поминают больше былое. Меня слегка уязвляет непринужденность, с которой оба обнимаются, не отстраняясь дольше положенного. Хочется верить, что во мне говорит не зависть, но правда в том, что я многое бы отдал, лишь бы уметь отпускать обиды так же легко.

Уля и Антон идут поздороваться с Кариной и Димой, которые сидят на ящиках с напитками и лениво играют в карты. А к нам с Дублем подходит, выбравшись из шумной толпы бизнесменов и моделей, Алик.

Он останавливается в нерешительности возле меня и кидает краткий недружелюбный взгляд на Дубля. Тот отвечает полной взаимностью. Лишь спустя пару секунд я понимаю, что оба — каждый в своей манере и со своим подтекстом — истово меня ревнуют.

— Перестаньте, — говорю, неприязненно морщась. — Я вам не товар, подлежащий дележке.

Алик отводит взгляд в сторону, хмыкая.

Против воли я любуюсь его ровным профилем, светлыми забранными в хвост волосами, контуром капризных чувственных губ. С того момента, как я в первый раз его увидел, для меня не существовало, наверное, людей красивее.

— Я вас оставлю, — находится Дубль и угрюмо обращается лично к Алику. — Если обидишь его, глотку вырву с корнем, понял?

— А он верная псинка… — замечает Алик, когда Дубль направляется в сторону вала, похлопывая себя по карманам в поисках сигарет.

— Саша! — одергиваю его с укором, и Алик усмехается.

— Прости.

Я удивляюсь тому, что он ничего не возражает в ответ на имя. У меня оно вырвалось машинально, но Алик даже бровью не повел, хотя раньше взбеленился бы на этой почве мгновенно.

— Меня так мама называла, — говорит Алик, и в его голосе проскальзывает едва уловимая приправленная горечью нежность. — Для меня это имя ассоциируется с любовью.

Смотрю на свои руки, понимая, что если подниму сейчас взгляд на Алика, то выдам себя с головой. Выдам нестерпимое желание называть его Сашей всегда, каждый божий день.

Говорю на выдохе прежде, чем успеваю подумать:

— Можно я поеду с тобой?