— Да, конечно, — подтвердил Боденштайн.

— Я вас жду. До встречи.

И она тут же положила трубку. Оливер зажмурился от беспощадного яркого солнечного света и набрал номер Пии.

— К сожалению, я не в состоянии вести машину, — сказал он, коротко изложив ей причину того, почему она нужна ему этим воскресным утром. — Вы не могли бы за мной заехать?

— Конечно. Через полчаса я буду у вас.

Боденштайн, неуверенно ступая, поплелся в ванную комнату и чуть не споткнулся о собаку. Та, лежа перед дверью его спальни, терпеливо ждала, когда хозяин выйдет из комы, накормит ее и как минимум выпустит в сад. Какое-то время Боденштайн рассматривал в зеркале свое небритое и утомленное после бессонной ночи лицо, упершись руками в край раковины. В эту минуту он решил воздерживаться от дальнейших контактов с Инкой. После обильного душа, двух чашек крепкого кофе и долгого телефонного разговора с Козимой, находящейся на другом конце земного шара, он вновь обрел душевное равновесие. Разговор с Инкой казался ему сейчас только далеким сном. Он вновь энергично закрыл за собой дверь в прошлое. Так будет лучше.

Документы, которым старший прокурор Гарденбах в деле «ЯгоФарм» не дал хода и, следовательно, успешно препятствовал расследованию, помещались в двух картонных коробках, какие обычно используют при переезде для упаковки вещей, и были скрупулезно сброшюрованы, что свойственно щепетильному человеку. Сверху, на папках, в первой коробке лежал конверт, адресованный Боденштайну. Все сотрудники отдела К-2 были вызваны в комиссариат и теперь сидели в переговорной комнате за большим столом, с физиономиями, на которых было написано ожидание. После того как фрау Гарденбах посмотрела фильм с невольным участием в главной роли ее мужа, она пришла к заключению, что больше нет смысла покрывать человека, нарушившего супружескую верность. Исключительно ради детей она попросила Пию и Боденштайна, насколько это возможно, не упоминать имя ее мужа в официальных сообщениях. Боденштайн открыл конверт и пробежал глазами написанное от руки письмо. У него побежали мурашки по коже, как будто на него вылили ушат холодной воды.

Уважаемый господин Боденштайн, — читал он, — когда Вы будете читать эти строки, Вам уже будет известно, что я оказался слишком труслив, чтобы вынести последствия моих действий. Так как Вы, как руководитель уполномоченного отдела К-2, будете вести расследование моего дела, я адресую это письмо Вам. Может быть, в интересах моей семьи Вам удастся не допустить муссирования моего имени в прессе. В качестве приложения я передаю Вам документы по делу “ЯгоФарм”, которые я задержал. В течение нескольких месяцев мы преследовали Ягоду по пятам, но я допустил ошибку, когда попался на удочку этой девочки. Я думаю, мне не оставалось ничего другого. Я знаю, что должен был действовать иначе. По крайней мере, оставаться честным. Люди допускают ошибки. Возможно, меня бы посадили, но я смог бы жить дальше. Однако меня шантажировали, и моя жизнь стала бессмысленной. Этого я не мог себе простить. И я знал, что никогда не смогу искупить своей вины.

С уважением, Йоахим Гарденбах.

— Вот вам и Ягода, — сказал Боденштайн и вручил письмо своим сотрудникам. — Документы передадим завтра во Франкфурт, в отдел по борьбе с мошенничеством. Но сначала мы их просмотрим. Может быть, мы найдем здесь еще ниточки, которые ведут к пожару на вилле, при котором погибли два человека.

После трех ночей, проведенных в следственной тюрьме Вайтерштадта, Ганс Петер Ягода казался слегка измотанным. Когда он сидел напротив Боденштайна в его кабинете, ощущалась его нервозность и одновременно негодование. Молчание давалось ему со все большим трудом, и вдруг он взорвался.

— Боже мой! — воскликнул Ягода высоким, почти срывающимся голосом. — Вы вообще понимаете, чем это грозит, если вы будете и дальше удерживать меня здесь из-за этих смехотворных обвинений? Моей фирме настанет конец! Я несу ответственность за несколько тысяч рабочих мест, если вы понимаете, что это означает!

Его адвокат, вкрадчивый тип, имеющий привычку попеременно сдвигать очки то на голову, то на переносицу, попытался утихомирить клиента, но Ягоду, казалось, больше не устраивала стратегия отказа от дачи показаний.

— Именно по этой причине я не могу понять, почему вы наконец не выскажетесь по всем обвинениям, — холодно произнес Боденштайн.

— Что же вы хотите услышать? — Нельзя было не заметить, что Ягода подавлен.

— Если можно, правду. Вы обыскивали квартиру Изабель Керстнер? Да или нет?

— Мой подзащитный не будет отвечать на этот вопрос, — быстро проговорил доктор Петерс, но Ягода не стал протестовать.

— Нет, — ответил он, не обращая внимания на возрастающую нервозность своего адвоката.

— Господин Ягода, — Пия Кирххоф откашлялась, — нам известно, что вы шантажировали старшего прокурора доктора Гарденбаха с помощью видеофильма, так как он вел в отношении вас расследование в связи с инсайдерской торговлей и мошенничеством.

Ягода побледнел и быстро посмотрел на адвоката, который бросал на него умоляющие взгляды.

— Нам также известно, что вы таким же образом шантажировали некоторых из ваших бывших акционеров, которые на вас заявили, — продолжала Пия, — и не в последнюю очередь — директора и руководителя кредитного отдела банка вашей фирмы. Но это нас совсем не интересует, так как мы ищем убийцу Изабель Керстнер.

— Кто такой Морис Браульт? — попытался выяснить Боденштайн. — Вы встречались с ним и фрау Керстнер двадцать третьего августа, мы знаем это из дневника Изабель. Какова была цель той встречи?

Крылья носа Ягоды задрожали.

— Нам давно известно, как в действительности обстоят дела фирмы «ЯгоФарм». Фирма обанкротилась. Наши коллеги из отдела по борьбе с экономическими преступлениями и мошенничеством готовят сейчас обвинение против вас на основании затягивания с объявлением о банкротстве. Мы знаем, что конноспортивный комплекс в Келькхайме зарегистрирован на имя вашей жены и что официально вам принадлежит немногим больше, чем одежда, которую вы носите. Вы об этом заранее побеспокоились, так как точно знали, что «ЯгоФарм» лопнула.

Ягода смертельно побледнел, его ресницы затрепетали. В какой-то момент Боденштайн стал опасаться, что мужчина упадет в обморок.

— Не оказывайте давление на моего клиента… — начал адвокат, но Боденштайн оборвал его.

— Вы должны посоветовать вашему подзащитному открыть наконец рот, — резко сказал он, — так как иначе и вы от него ничего больше не получите.

— Что вы имеете в виду? — вскочил доктор Петерс, и его очки соскользнули со лба на нос.

— Господин Ягода уже вряд ли сможет заплатить вам гонорар, — спокойно улыбнулся Боденштайн, — а это наверняка было бы для вас серьезным убытком, не правда ли?

Доктор Петерс сел и уже открыл рот, чтобы возразить, но здесь вмешался Ягода.

— Я не собирался никого шантажировать с помощью видео, — глухо проговорил он, опустив голову. — Это была идея Изабель.

Недовольный доктор Петерс снял очки и скорчил гримасу, как будто у него разболелся зуб.

— Это была идея фрау Керстнер — снимать фильм во время полового акта? — Голос Боденштайна стал жестким. — И вы думаете, мы вам поверим?

— Нет, я имею в виду… я… — Ягода подыскивал нужные слова. — Я в отчаянной ситуации. После обвала Нового рынка мне всегда удавалось спасти мою фирму, но вдруг все свихнулись! Заявления акционеров, прокуратура, угрозы… при этом у меня вдруг появился шанс подвести под фирму действительно солидную основу. Все, что мне было нужно, это время.

— Господин Ягода! — Доктор Петерс предпринял последнюю отчаянную попытку прервать показания своего клиента. — Вы не должны здесь ничего говорить!

Ягода словно не слышал.

— Я был всего в миллиметре от своей цели, — сдавленным голосом произнес он. — Я все перепробовал, я умолял и убеждал, но никто не хотел ничего слышать. Никто не верил, что я действительно могу с этим справиться. И тогда Изабель пришла в голову идея с фильмами.