— Да, но я подожду.

Боденштайн наблюдал за тем, что происходило в манеже, но мысли его крутились вокруг молодой женщины по имени Тордис и уходили в далекое прошлое. Он спрашивал себя, был бы у него шанс с Инкой, если бы Ингвар Руландт годом раньше уехал из Руппертсхайна, чтобы сделать карьеру жокея в большом мире. Догадывалась ли Инка, насколько он в нее влюблен? Вероятно, нет. Еще с малых лет Оливер умел хорошо скрывать сильные чувства. Для Инки он всегда был только старшим братом Квентина, не более. Боденштайн покачал головой и переключился на то, что происходило в манеже.

Инструктор Кампманн стоял теперь в центре и давал инструкции какой-то женщине. Его взгляд постоянно возвращался в ту точку, где стоял Боденштайн, и, казалось, ему абсолютно не по душе вновь видеть рядом с собой полицейского. Дёринг, напротив, выглядел совершенно невозмутимым. Он перекинул через круп своей лошади попону и ехал шагом с длинным поводом. При этом он непринужденно болтал с другой наездницей, которая только начала заниматься верховой ездой. Или он стреляный воробей, или привык общаться с государственными службами. Когда он наконец выскочил из седла и повел свою лошадь в конюшню, Боденштайн последовал за ним.

— Красивый жеребец, — кивнул он Дёрингу. — Это конкурная лошадь?

— Да, и в самом деле хорошая, — подтвердил тот с гордой улыбкой и провел рукой по влажным от пота волосам.

Боденштайну приходилось признать, что Фридхельм Дёринг обладал ярко выраженной мужской внешностью. Рейтузы для верховой езды были неприлично узкими, и, как у балеруна, под серой тканью отчетливо вырисовывалось его мужское достоинство. Светлые глаза под тяжелыми веками выдавали внутреннюю жестокость, прикрытую изысканностью. Но Дёринг умело маскировал это очаровательной улыбкой и подкупающими манерами. Многие женщины любят мужчин с привлекательной, но несколько грубой внешностью. Но почему к их числу не относится Анна Лена Дёринг?

— Я купил его на аукционе, когда ему было два года, — похвастался Дёринг с нескрываемой гордостью. — Вы разбираетесь в лошадях?

— Немного, — подтвердил Боденштайн. — Раньше я сам занимался верховой ездой, но сейчас у меня, к сожалению, нет на это времени.

— Конная полиция, да? — Дёринг панибратски подмигнул.

— Нет, это было до того, как я начал работать в полиции, — возразил Оливер, не отвечая юмором на замечание, явно отпущенное в качестве шутки.

Дёринг одарил его оценивающим взглядом, снял с лошади теплоизолирующую попону и повел в денник.

— Вы каждый день выезжаете ваших лошадей? — поинтересовался Боденштайн.

— Нет. — Дёринг сдвинул дверь денника и снял свою куртку, которая висела на крючке перед боксом. — Обычно это делает моя жена, но она сейчас в отъезде.

Он говорил совершенно спокойно и невозмутимо, и если бы старший комиссар не видел утром Анну Лену Дёринг с ее обезображенным лицом, он бы тоже не сомневался в его словах.

— Ваших лошадей лечит муж Изабель Керстнер, не так ли?

— Да, — Дёринг накинул куртку, — он действительно хороший ветеринар, но как мужчина он был Изабель не пара.

— Почему вы так думаете?

Дёринг вдруг ухмыльнулся, и на его загорелом лице обнажились очень белые зубы.

— Давайте выпьем пива. Потом я расскажу вам об Изабель все, что вы хотите знать.

Доктор Михаэль Керстнер стоял рядом с мерином сивой масти и обследовал тот участок груди животного, где он в минувшую субботу наложил шов из шестидесяти стежков.

— Ну как? — озабоченно спросила Анна Лена Дёринг.

— Внешне абсолютно нормально, — ответил Керстнер, — воспаления нет. Если нам повезет, в дальнейшем это не скажется на движении.

Анна Лена Дёринг погладила лошадь, которая спокойно позволяла производить с собой все эти действия. В этот момент открылись ворота во двор. Керстнер и Анна Лена Дёринг обернулись.

— Миха! — На напряженном лице Георга Риттендорфа появилось выражение облегчения. — Слава богу, ты снова здесь! Я так переживал.

Риттендорф крепко обнял своего друга.

— Все позади, — ответил Керстнер.

Анна Лена Дёринг закашлялась, и только сейчас, казалось, Риттендорф осознал, что они не одни.

— Анна! — испуганно воскликнул он. — Что с тобой?

— Это Фридхельм. — Ее лицо перекосилось. — В субботу.

— Свинья! — Риттендорф покачал головой. — Ты должна на него заявить.

— Это ничего не даст. — Анна Лена Дёринг погладила нос своей лошади.

— Но так больше не может продолжаться! Что скажет на это Флори?

— Он уже несколько лет говорит, что я должна развестись с Фридхельмом, — вздохнула она, — и сейчас я это сделаю. Фридхельм не знает, где я.

— Что известно на данный момент полиции? — обратился Риттендорф к своему другу.

— Не имею понятия, — развел руками Керстнер. — Мне это тоже безразлично. Я ничуть не был шокирован, когда они сообщили мне, что она умерла.

— Я понимаю. — Риттендорф резко выдохнул дым своей сигареты. — За все то, что она сделала тебе и другим, она это заслужила. — Он сжал кулаки с внезапной ожесточенностью. — Я всегда не мог ее терпеть, даже несмотря на то, что она была сестрой Валентина.

— Я знаю. — Керстнер удрученно кивнул. — Это было настоящим кошмаром, но он все еще продолжается.

— Почему ты так считаешь? Изабель больше нет, и ты свободен.

— Но я не знаю, что она сделала с Мари. — Керстнер резко отвернулся. В его глазах стояли слезы. — В субботу она была здесь и требовала, чтобы я согласился на быстрый развод. Правда, при условии, что я откажусь от родительских прав на Мари. Она сказала, что девочка уже за границей и если я сейчас же не подпишу соответствующие бумаги, то больше никогда ее не увижу.

Георг Риттендорф удивленно посмотрел на друга.

— Я сказал ей, что она должна отдать мне Мари, но она меня высмеяла и заявила, что я сам мог бы сделать ребенка, если непременно хочу его иметь. — По голосу Керстнера чувствовалось, что он с трудом владеет собой. — Теперь она умерла, и я никогда не узнаю, где Мари и что с ней.

Анна Лена Дёринг взяла Керстнера за руку.

— Наверняка можно выяснить, куда Изабель отправила Мари. Где-то ведь она должна была побывать. Должен быть кто-то, кто помог ей увезти Мари, кто-то, кто… — Она запнулась и как будто онемела.

— Что с тобой? — тихо спросил Михаэль Керстнер.

— Я должна вернуться к Фридхельму, — глухо произнесла Анна Лена.

— Ты сошла с ума! — Керстнер схватил ее за руку. — Он тебя чуть не убил!

— Это наверняка Фридхельм помог Изабель отправить Мари за границу. — Женщина посмотрела на него. — Он знает, как это можно организовать.

— Нет-нет, — Керстнер покачал головой, словно внезапно отрезвев, — это полный бред. Ты не вернешься к нему только из желания мне помочь. Об этом не может быть и речи. Я поговорю об этом с полицией.

— С полицией? — Анна Лена Дёринг презрительно фыркнула. — Что они сделают? Ты знаешь, что такое торговля людьми? Грузовики и контейнеры Фридхельма колесят по всему миру. И ты думаешь, он загружает их только аргентинской говядиной и компьютерами? Он считает, что я ни о чем не догадываюсь, но я знаю довольно много. Для таких людей это мелочь — доставить куда-нибудь пятилетнего ребенка.

— Я за тебя боюсь. — Керстнер положил руку ей на плечо. — Не может быть и речи о том, чтобы ты подвергалась опасности. Мы найдем для тебя надежное укрытие, и ты останешься там до тех пор, пока это ничтожество не согласится на развод.

Фридхельм Дёринг оказался чрезвычайно любопытным рассказчиком. Через два часа, проведенных за стойкой бара конноспортивного комплекса, где Дёринг выпил пять кружек пльзеньского пива и три рюмки двойной порции водки, Боденштайн спросил себя, не налгала ли ему, чего доброго, Анна Лена Дёринг. Ее супруг произвел на него совершенно нормальное и даже приятное впечатление. Он искренне признался, что Изабель ему нравилась, потому что в постели для нее не существовало запретов, и его не смущало, что, кроме него, у нее были еще и другие любовники.