Осталось сказать о людях из пассажирских вагонов. Для них затычки, подходящие для пассажиров цистерн и товарняка, не годятся. Они слишком умны, чтобы оправдывать свое бездействие надеждой жить в детях, памяти народной или своих творениях.

Но так как невозможно умному человеку видеть проблему и не реагировать на нее, люди ищут ответа в философских трактатах. Только не находят. Везде они натыкаются на вопиющую бедность мысли философов и писателей, взявшихся решить эту проблему.

Не найдя ответа в философских концепциях, они оправдывают свое бездействие по Эпикуру: «Пока мы есть, смерти нет; когда смерть есть, нас уже нет». Но это больше шутка, чем осмысленная позиция. И тогда люди достают из кармана последний козырь.

Человек из пассажирского вагона видит ответ на вызов смерти в надежде на науку. Он говорит, что из бюджета на здравоохранение идут гигантские средства. Их объем превышает энергетический сектор. Он уверен, что есть тайные и явные лаборатории, где ученые в белых халатах склонились над пробирками и куют оружие победы над смертью.

«Мы не бездействуем перед лицом проблемы, — говорят умные люди из пассажирских вагонов. — Мы участвуем в этом процессе как налогоплательщики. Каждый из нас занят своим делом. Одни на фронте, другие в тылу. Одни налоги платят, другие на эти налоги науку развивают. Все в целом мы активно ищем ответ на вызов смерти».

Наверное, это самая хорошая затычка из всех выше приведенных. Действительно, на исследования в области здравоохранения и фармации идут самые большие инвестиции. Но никто не задается вопросом, куда конкретно идут эти огромные суммы.

Гигантские ресурсы идут на борьбу с раком, СПИДом, сердечно-сосудистыми заболеваниями и прочее. На борьбу со смертью, как это ни парадоксально, из бюджета не идет НИЧЕГО. В бюджете нет даже такой строки. Так, в США, например, ни одна инстанция вам не сможет даже согласовать бюрократические процедуры для клинических испытаний, если вы изобретете лекарство от смерти. Потому что нет в списке такой болезни. Это показатель. Тема смерти в самом лучшем случае изучается по остаточному принципу. Как до XX века изучалась тема освоения космоса.

Сегодня идея победить смерть выглядит бедной родственницей, примостившейся на краю бюджетного стола. Этого родственника на пушечный выстрел не подпускают к бюджетному пирогу. В лучшем случае он рассчитывает на упавшие со стола крошки.

Говорить, что наука ищет победы над смертью, — очень большое преувеличение. Наука ищет способ победить болезни, а не смерть. На практике это означает, что победа над сердечно-сосудистыми заболеваниями увеличит среднюю продолжительность жизни на 7–8, пусть на 10 лет. Полная победа над онкологическими заболеваниями даст еще 2–3 года. Если победить все болезни (что сегодня считают болезнями), продолжительность жизни вырастет на 15–20 лет. Это максимальные показатели, реально они ниже. Но если даже ориентироваться на максимум, картина все равно печальная. Человек все равно умрет. Причем последние годы жизни он будет частично дееспособен и на манной каше.

Надежды на науку — это именно затычка. Она позволяет сослаться на «британских ученых» и оправдать свое бездействие. Но назвать ее реальным решением проблемы — это огромное преувеличение.

Неоправданные надежды связывают реальные силы. Нет вопросов, когда-нибудь в отдаленном будущем наука решит эту проблему «…и широкую, ясную/ Грудью дорогу проложит себе/ Жаль только — жить в эту пору прекрасную/ Уж не придется — ни мне, ни тебе» (Некрасов).

Поступательное эволюционное движение приведет моих потомков к цели. Я рад за них, но надежды моих современников на науку тщетны. Ныне живущие имеют шанс победить смерть только в том случае, если эволюционное развитие сменит революционный прорыв. При иных вариантах шанса НЕТ.

Этот факт признают люди из пассажирских вагонов. Кажется, после такого признания следующим шагом должен быть переход от бездействия к действию. Но не тут-то было… Когда на людей начинаешь давить этой логикой, у них словно в голове что-то щелкает. Не имея ничего сказать по существу проблемы, равно как не имея возможности отрицать ее, они своим поведением и действиями дают понять, что им неинтересно говорить о смерти.

«Оставьте нас, — говорят люди, — у нас и без вас забот полон рот…» Они как бы впадают в транс и поют мантры: «не-нами-смерть-заведена-не-нам-ее-и-отменять»; «наши-предки-умирали-и-мы-будем-умирать»; «живем-один-раз-живи-здесь-и-сейчас».

Люди прячутся от проблемы, измышляя нелепые оправдания своего бездействия. Они бегут до конца жизни по своим нескончаемым текущим делам. Бегут без остановки, не оборачиваясь… Пока не умрут.

Большинство людей суть биороботы, которым программа запрещает на эту тему думать. Робот не может совершить действие, не предусмотренное программой. Человек тоже носитель программы, различных установок и шаблонов, записанных на подсознание помимо воли и без его участия. К составлению программы человек не имеет отношения, как и компьютер. Если убрать у компьютера все программы, это будет кусок железа. Если убрать у человека все шаблоны, нормы и табу, не будет человека. Это будет биомасса.

Будем реалистами — основная масса людей, без малого 100 %, хочет соответствовать тому образу, какой в их среде считается правильным и авторитетным. Люди хотят жить так, чтобы понимать, что жизнь удалась и они достигли всего, чего предписано достигать.

Люди не хотят сами себе придумывать игры и правила. Они хотят играть в игры, придуманные не ими. Они хотят соблюдать правила, к созданию которых не имеют отношения. Человек только на словах, для красоты образа, говорит, что хочет свободы. На самом деле он бежит от свободы. Шпенглер говорил, что «Свобода — понятие литературное». Достоевский писал, что «Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, пред кем преклониться».

Дайте нам образцы для подражания, хором кричат женщины, скажите: какую одежду носить в этом сезоне? Модные журналы им отвечают. Чем больше дамам удается соответствовать предписанному образу, тем более они счастливы.

Не отстают от женщин и мужчины. Скажите, какие машины и аксессуары являются социальными индикаторами в этом сезоне — тоже хором кричат они. Мужские журналы им отвечают. Чем больше мужчины соответствуют образу, тем более они счастливы.

У большинства, вне зависимости от пола, образования, положения в обществе, национальности и так далее, главной целью являются деньги. Эту цель они тоже не сами себе поставили. Они выросли в атмосфере, где им с пленок прямо и косвенно внушали, что самое главное в жизни — это материальные ценности (с крахом религии других просто не могло быть). Для их получения нужны деньги — ключ от двери, открывающей доступ к земным ценностям.

«Люди, как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или золота. Ну, легкомысленны… ну, что ж… обыкновенные люди…» (М.Булгаков, «Мастер и Маргарита»).

Если бы они выросли в другой атмосфере, например, в буддистском монастыре, где с детства внушалось, что самое главное — это созерцание, они бы с таким же рвением тратили свое время и силы на духовные техники, погружающие в созерцание, с каким сейчас тратят его на обретение денег и земных ценностей.

Проблема вчерашнего, сегодняшнего и завтрашнего человека всегда была и будет одна — найти того, за кем признать право творить идеалы. Сам себе человек не может их творить. Кто-то со стороны должен поставить ему цель, дать правила, и он устремится к заявленной цели по предписанным правилам. В случае успеха человек счастлив. В случае неудачи, если цель не достигнута, он чувствует себя лузером. Если цель достигнута с нарушением правил, он чувствует угрызения совести. Полностью человек счастлив, когда достиг поставленной цели без нарушения данных ему правил.