====== Глава средняя. “Война – это ад” 5. ======

Лейтенант Комаров оставался за столом над картой, сидел, как оглушённый и видел, как за городом, над полем, носятся какие-то страшные сполохи. Перед грозным полковником Соловьевым меленько дребезжал гранёный стакан, а сам полковник тоже сидел, как зачарованный и молчал. Молоденький радист, увидав эти жуткие вспышки, вдруг сорвался с места, перевернув свой стул и умчался куда-то, оголтело вопя что-то про сатану и светопреставление. -Стоять, дезертир!! – зарычал ему вслед разгневанный Соловьёв и выстрелил пару раз, но не попал. -Эй, а что это мигает?? – лейтенант Комаров не знал орудия, которое стреляло бы подобным образом, и боялся... только виду не подавал, чтобы полковник не расстрелял и его тоже. -Свяжитесь со ставкой! Давайте, не сидите!! – полковник Соловьёв вдруг вскочил из-за стола, свернув дребезжащий стакан на пол, напал на лейтенанта Комарова и принялся терзать, буквально, дёргая его за воротник. -Есть! – отрапортовал Комаров, освободился от скрюченных пальцев полковника и откочевал на место радиста только затем, чтобы хоть что-то делать, потому что ледяной ужас сковывал сознание, навевая суеверия, которым поддался несчастный радист. Поставив на место его стул, Комаров уселся перед телефоном, взял трубку и принялся громко говорить: -Ворон, приём, я – Земля... Земля не могла ответить – проводную связь отрубили, и трубка молчала, словно бы и не трубка телефонная была, а батон какой-нибудь. -Нет связи... – убитым голосом промямлил Комаров, швырнув заглохшую трубку на стол. – Даже гудков нет... -Беспроводную давай чего сидишь?? – взрычал Соловьёв, уничтожая стол Комарова ударами своих кулаков. – Резервы нужно подключать, а то засыпимся! -Товарищ Жуков приказал придержать резервы... – попытался отказаться лейтенант Комаров, которому Жуков сам позвонил и сказал пока не вводить в бой резервные танковые части... -Я сейчас вас расстреляю!! – Соловьёв страшно завыл Комарову в ухо, оглушая. – Вы что, не видите, что творится?? -Да ладно вам... – прогудел Комаров, отстраняясь от полковника и подвигаясь к рации, которая стояла на другом краю его стола. – Сейчас, вызову Ворона... Надев наушники, Комаров придвинулся к микрофону и снова громко заговорил: -Ворон, я – Земля! Приём, Ворон! -Земля, я – Ворон, приём! – захрипело в наушниках, и Комаров немного ожил, поборов страх и надвигающуюся апатию: ему ответил командир танкового корпуса лейтенант Волков. -Ворон, вводите резервы!! – полковник Соловьёв загрохотал в микрофон, отпихнув Комарова так, что он чуть не навернулся со стула на пол. Удержавшись, лейтенант Комаров слышал, как Волков-Ворон, пыхтя, отвечает по уставу: -Есть вводить резервы, я – Ворон, приём, как слышите, Земля? Майор Баум почти выполнил задание – его танки окружили Еленовские Карьеры, сокрушив сопротивление русских, готовые в любой момент ворваться в городок. Осталось только переехать через эти рвы, которых тут накопано столько, что яблоку негде упасть... -Переезжаем! – приказал Баум, взявшись поудобнее за поручень, потому что трясти будет дьявольски. Водитель взялся за штурвал, осторожно проводя машину через первый ров, как вдруг Баум заметил впереди что-то странное – столбы пыли, движение и сквозь шум двигателя услышал непонятный рёв. -Стоять, полный назад! – Баум закричал, едва удержавшись от того, чтобы схватить водителя за воротник. Сквозь дым и пыль он разглядел, как из-за рвов, со стороны городка скачками выскакивают русские Т-34, ревя и поднимая тучи пыли. Их было много – кажется, даже больше, чем у него Т-3 и Т-4 вместе взятых, и Баум, не дожидаясь, пока они подъедут настолько близко, что смогут подбивать его корпус, негромко скомандовал: -Туча, огонь, я – Сокол, приём! -Есть огонь! – отвечали ему по рации, а голоса уже тонули в грохоте выстрелов и взрывов – танки стреляли, подбивая несущихся на большой скорости врагов, останавливая их на полном скаку. Баум на миг оглох, потому что громыхнул выстрелом его собственный танк, послав снаряд, который тут же угодил в передний Т-34. Русский танк потонул в огне, а заряжающий Баума уже заталкивал в пушку новый снаряд. Баум приметил цель, наводя орудие, и тут зарявкала рация: -Сокол, я – Босс! Заставьте их преследовать вас, действуем по плану пять! Действуем по плану пять, заставьте их преследовать вас! Я – Босс! Сокол, приём! -Но... – Баум осознал, что Траурихлиген всё-таки, решил использовать свой “брахмаширас” и из него само собой вырвалось это неуставное “Но”, разозлив генерала до белого каления. -Не сметь обсуждать! Вперёд, или казню!! – заревел он, забыв от злости уставы. – Баум, вы оглохли??! -Есть действовать по плану пять! – Баум поспешил согласиться, потому как совсем не хотел быть казнённым... на колу... Траурихлиген обязательно посадит его на кол – в назидание Фогелю, Заммеру, Шульцу... и всем остальным, если он вздумает проявить трусость и ослушаться его. Выстрелив и уничтожив очередной танк, который целился в него, Баум громко передал приказ генерала: -Туча, приём, я – Сокол, план пять! Как поняли, Туча, я – Сокол? -Разворачивай! – приказал он своему водителю, который тут же принялся вертеть штурвал, заставляя тяжёлый Т-4 выписывать вираж, загребая гусеницами землю, поворачиваться и уезжать, выполняя этот пятый план. В смотровое окошко Баум видел, как разворачиваются и удирают остальные его танки, делая вид, что сбегают с поля боя, как приказал Эрих Траурихлиген. Лейтенант Волков уже приготовился к смертельному сражению. С немецкими танками, которые напирали на город несокрушимой бронированной армадой... но вдруг развернулись и попёрли назад... Изумлённый непонятным отступлением врага, Волков поборол желание преследовать уезжающие танки и доложил командованию: -Немцы бегут, как поняли, я – Ворон! Лейтенант Комаров подозревал, что здесь что-то не так... кажется, им заготовили какую-то ловушку... Он бы приказал Ворону оставить их в покое... -Товарищ полковник, – сказал он Соловьёву, который нависал над ним и над радистом. – Думаю, это ловушка... Полковник Соловьёв тоже подозревал ловушку – они прорвались к городу за считанные минуты, а потом вдруг повернули прочь... Он уже хотел приказать никому не рыпаться за ними, но тут свирепо заговорила рация: -Так, Ворон, я – Константинов(псевдоним Жукова Г.К.) ! Преследовать врага и уничтожить! Преследовать врага и уничтожить! Я – Константинов, Ворон, приём! -Жуков... – тихонько пробормотал лейтенант Комаров полковнику Соловьёву, осознав, что главнокомандующий решил погнать врага... -Есть уничтожить! Как поняли, Ворон? – услыхав о Жукове, Соловьёв решил не медлить и заорал в микрофон, требуя от Ворона, чтобы тот срочно выполнил приказ. -Есть уничтожить! – отозвался этот Ворон, не понимая, что сам идёт в заготовленную ловушку. -Выполнять! – голосом Жукова приказал Эрих Траурихлиген, довольный тем, что русские просто купились на его Радиофантом, и сами приползут к нему на погибель. -Голос у него... чужой какой-то... – заметил лейтенант Комаров, который в мирное время закончил консерваторию и услышал в голосе главнокомандующего какие-то незнакомые, пугающие нотки. -Рация барахлит... – оправдал эти нотки полковник Соловьёв, радуясь, что выполнил приказ главнокомандующего и никого не подвёл. Лейтенант Волков, узнав, что обороной Еленовских Карьеров командует сам Жуков, решил выполнить приказ главнокомандующего и сказал своему водителю: -Макар, давай за ними! Слышал, что сказали? Погоним врага! -Есть! – Макар нажал на газ, заставив танк сорваться с места и рассекать грязное поле, не отставая от бегущих немецких танков. Волков то и дело стрелял по ним, а заряжающий по фамилии Смолкин едва успевал заталкивать в пушку новые снаряды, вспотел уже весь от натуги и подавлял одышку, окрылённый возможной победой. Эрих Траурихлиген ждал, застопорив свою машину посередине пустынного, выжженного поля, и она, неподвижная, дьявольски сверкала в лучах восходящего солнца. Он только что помог русским отправиться в свою ловушку, притворившись Жуковым и связавшись с ними, запустив в эфир ложный приказ от “радиофантома”. Это была ещё одна его тактика – безотказная и безответная, потому что русские не могли отличить его фантом от настоящего Жукова и подчинялись, боясь ослушаться главнокомандующего. Они и теперь подчинились, не споря и не спрашивая, однако, всё же, кто-то там зачесался, услыхав его радиофантом. Впервые за всё это время существования радиофантома Эриху ответили: -Не засоряйте эфир! Я не давал такой приказ! – загрохотал в наушниках чей-то голос, может быть, даже самого настоящего Жукова... Поздно, однако, этот настоящий Жуков зачесался – Траурихлиген уже видел, как приближается к нему взвод Баума, а за ним эти русские, расшвыривая грязь. Залп “брахмашираса” на таком расстоянии оставит от них только грязный песок и пепел! -Надо же, я ему эфир засорил... Сейчас сяду в угол и заплачу! – хмыкнул Траурихлиген сам себе, выключив рацию, а когда включил её снова – услышал Баума. -Босс, я – Сокол, план пять выполняю! План пять выполняю, как поняли, Босс, я – Сокол! – Баум разрывался, докладывая по уставу, а Траурихлиген, взглянув в смотровое окошко, увидел, как по полю, уничтожая последние всходы, двигается танковый взвод “Икс”, будто убегая от русских тридцатьчетвёрок, которые наивно преследуют его, выполняя фальшивый приказ Радиофантома. -Сокол, я – Босс, тактическое отступление, как понял? – заревел Траурихлиген, требуя, чтобы Баум уводил свой взвод “Икс” к лесу, но Баум почему-то не внял, а продолжал тупо переть прямо под смертоносный залп, который Эрих собрался дать из своего “брахмашираса”. Баум, перенервничав, словно заснул, выключился, замерев над радистом, а его послушный водитель ехал вперёд... -Баум, в стороны, я стреляю! – суровый голос Траурихлигена прогремел для Баума, как раскат грома, потопив в себе грохот взрывов и шум мотора. На миг он впал в ступор, но тут же “включился”, осознав, что должен уводить свой взвод, потому что Траурихлиген обязательно выстрелит, как только вражеские танки приблизятся – и ему всё равно будет, успеет Баум скрыться или не успеет. -В стороны! В стороны! – Баум отпихнул радиста, вклинившись на его тесное место, и принялся отчаянно кричать в микрофон радиостанции, стараясь кричать сурово, а не пропускать панические петухи. Если его взвод не успеет скрыться с поля этого боя – они погибнут, и виноват в этом будет он, потому что он – медлительный хомяк. -Давай, едь к лесу! – Баум напал на механика-водителя, который уже развернул танк к лесу и поддал газу, чтобы выполнить приказ командира как можно быстрее. – Сонный сурок! – Баум ругнул его для острастки и полез назад, в командирскую башенку, чтобы посмотреть, есть ли у них шанс спастись или уже всё... В Бауме поднимался страх – сожжённый дьявольским пауком венгерский городок встал перед глазами... Какой жуткой смертью умерли эти люди, сейчас Баум рискует разделить их судьбу. Отодвинув заслонку, Баум выглянул в узкую щель и увидел, что они уже преодолели поле и въехали на лесную опушку, обламывая подрастающие деревца. Страх немного отступил: он успеет спастись. Испустив вздох облегчения, Баум ощутил вспотевшим носом движение воздуха, осознал, что по его спине бегут ручейки пота, промачивая мундир, что шлем его валяется на полу, под сиденьем механика-водителя, а волосы всклокочены и торчат на голове смешными рогами... Пригладив их кое-как пятернёй, Баум понял: оказавшись под прицелом “брахмашираса”, он поддался всепожирающей панике и даже позабыл о своём взводе, боясь лишь собственной страшной смерти. Видя, что танк врубился в лес, слыша треск ломаемых стволов, он взял себя в руки, превратился в командира и принялся связываться со всеми своими танками, стремясь узнать, скрылись они от “брахмашираса” или нет... *** Немцы вообще не стали драться – они разбежались, как зайцы – кто в лес, кто вообще неизвестно куда. Командир взвода лейтенант Волков удивился... -Испугались, что ли, товарищ лейтенант? – хихикнул со своего места водитель по имени Макарка, по инерции продвигая танк вперёд... – Эй, гляньте, а? – он вдруг принялся шептать, прильнув к своему перископу, ещё сильнее удивляя лейтенанта Волкова. -Куда? – Волков даже открыл смотровой люк и уставился в чистое поле через плечо Макарки... И тут же увидел, как прямо перед ними над зелёными всходами озимых одиноко возвышается некое сооружение, ни на что не похожее, не несущее ни единого опознавательного знака. Построенное будто из металла, оно имело несколько узких оконышек, наглухо закрытых абсолютно чёрными стёклами... и зачем вообще поставили посреди поля диковину такую?? -Они этой штуки испугались? – удивился заряжающий Смолкин, который даже покинул своё место и присоседился к Волкову, таращась. -Смолкин, на место! – ругнул его Волков, подспудно чувствуя, что непонятная постройка таит опасность. -Есть, – заряжающий вернулся на своё место, пожав плечами, Волков решил отдать приказ возвращаться к Еленовским Карьерам, где кипел страшный бой, но... Сооружение вдруг поднялось из озимых, оказавшись на восьми высоких ногах, словно гигантский паук из неизвестного металла, сверкая в лучах восходящего солнца. Это не просто сооружение – это машина, странная такая и... жуткая одновременно, непонятная... Чёртова таратайка какая-то из страшных баек, которые ходят по местным глухим деревушкам. -Стоп, стоп, Макарка! – Волков, буквально, заорал, оглушив водителя и испугав его так, что тот навалился на тормоз всем своим весом. Танк ощутимо встряхнуло, гусеницы врезались в мягкий полевой грунт, наворачивая его двумя грудами. -Что это такое? – удивился Макарка, едва застопорив прущий танк, хлопая своими мальчишескими глазами. -Я не знаю... – выдавил Волков, который никогда в жизни ничего похожего не видал... Ноги эти... и у чего вообще бывают такие странные ноги?? -Что нам делать? – прошептал Смолкин, будто боялся, что этот сверкающий монстр его услышит... -Обстрелять! – сурово решил Волков, не собираясь сдаваться. Ясно, что таратайка фашистская – кто ещё мог сделать такую уродину? -А... каким? – Смолкин не знал, как подбить это чудо, поэтому на всякий случай спросил... -Подкалиберный давай! – Волков подозревал, что чудище хорошо защищено, поэтому и выбрал для неё подкалиберный, чтобы наверняка пробить. -Есть! – Смолкин принялся заряжать, а Волков высунулся в люк с красным флажком, замахал им, приказывая взводу остановиться и приготовиться обстрелять таинственную штуковину. Просигнализировав, Волков тут же спрятался назад, опасаясь, как бы в непонятной машине не “заговорил” пулемёт... Но странная штука молчала, будто бы и не была вооружена вообще, а может быть они, там внутри выжидали. -Баум, отошли? – осведомился по рации Траурихлиген, который всё же не хотел потерять исполнительного Баума. -Яволь! – ответ майора был лаконичен, а Траурихлиген, кивнув сам себе, проворчал: -Баум, вы бы могли их сами перебить! Эти микробы до сих пор флажками машут! Баум там, где-то в лесу замялся, не зная, что ответить, а Траурихлиген решил его помиловать: -Ладно, не берите в голову, смотрите фейерверк! Сокол, отбой! – примирительно сказал он и отключил связь. По команде Волкова взвод остановился, танки окружили эту невиданную штуку полукругом, заряжающие, потея, лязгая снарядами, готовили к бою пушки, наводчики крутили прицел. Эрих Траурихлиген прекрасно видел, как на его чудо техники наводят пушки. Что ж, у них есть пара минут славы, пока их медлительные железяки приготовятся стрелять. “Брахмаширас” стреляет мгновенно, и русские даже не осознают, что уже на прицеле, и обречены вместе со своими банками! Лейтенант Волков, вытирая со лба пот, слышал, как Смолкин со скрипом и щелчками наводит пушку на эту “таратайку”. Видел, как фашистская машина топчется посреди озимых, а из-за её странной кабины выдвигаются какие-то штуковины, вроде бы пушки, только странные такие, без дул, а скакими-то непонятными остриями на концах... Их было всего три, но на конце одного из них жутко собирался шарик странного белого света. Свет становился ярче, напоминал какие-то разряды, которые потрескивали – громко так, жутко... На миг Волков осознал: фашисты не испугались, разбежавшись, они заманили их к этому паукообразному чудищу... И ушли, предоставив ему этот бой. -Назад... – прошептал Волков водителю. – Назад... – только сейчас заметил он, какое странное поле лежит вокруг них – словно сожжённое, наполненное какими-то страшными чёрными развалюхами... Водитель принялся разворачивать танк дрожащими руками, но не успел развернуть и полкорпуса, как их накрыло страшной волной... *** Баум сразу понял, что “брахмаширас” выстрелил – он едва не ослеп от вспышки смертоносного света, зажмурился, но свет больно проникал сквозь веки, сквозь ладони... Он прямо слышал, как затрещала броня его танка, и почувствовал, как возвращается страх – а вдруг адская машина Траурихлигена дострелила до него, и он тоже погибнет, как русские?? -Герр майор! – Баум услышал, как его окрикнул водитель и решил вынырнуть из “пупка” – он всё-таки, командир, а не мышь... -Да! – раздражённо проскрежетал он, досадуя, что водитель какой-то храбрее, чем он. -Пожар, герр майор... – заявил водитель, а Баум всполошился, решив, что горит его танк. -Где?? – Баум не заметил, что несолидно взвизгнул, а водитель показал рукой вперёд и сказал: -Лес горит, герр майор... Баум заставил себя посмотреть туда, куда указывал палец водителя, и с ужасом увидел, как верхушки ближних деревьев занялись неумолимым пламенем, которое пожирало их перекидываясь с дерева на дерево. -Баум, не сидим, к городу езжайте! – рация зарявкала злобным голосом Траурихлигена, который требовал, чтобы оглушённый демоническим выстрелом Баум “подбирал сопли” и снова бросался в бой. – Кстати, я видел ваше “тактическое” отступление – расползались как тараканы, кто в лес, кто по дрова! Я бы вас расстрелял, если бы знал вас чуть похуже! Баум заглох, проглотив мучительно глупое междометие “А...”... -Бэ! – Траурихлиген сурово отрезал это несказанное словечко и снова зарявкал: -Давайте, тащитесь, а то и правда расстреляю! -Яволь! – Баум отчеканил, отрезвлённый возможной казнью, и принялся сам отдавать приказы по рации: -Туча, я Сокол, двигаться в направлении семнадцать! Двигаться в направлении семнадцать, я Сокол, приём! -Сокол, сменю вам позывной на “Слизень” – будете знать! Конец связи! – Траурихлиген ещё разок ругнулся и заглох, а Баум, видя, что водитель подавляет смешки, начал его ругать: -Лейтенант, вы слышали приказ?? Двигайтесь в направлении семнадцать, или пойдёте под расстрел за невыполнение! -Яволь! – водитель тут же убрал свою дурную улыбку и завёл мотор, направляя танк прочь из леса в сторону Еленовских Карьеров. *** От танкового корпуса русских не осталось и следа – только стеклянные поля, рыжий песок и воспоминания. “Брахмаширас” остался на поле боя один, Эрих Траурихлиген не слышал вокруг себя ничего, кроме зловещей, смертельной тишины. Баум постарался на славу, выманив за собою все их глупые танки, и теперь путь к городку был открыт – заходи, хоть пешком и без оружия, никто не помешает! Траурихлиген был весьма доволен своей машиной – пара выстрелов и победа в кармане. Ухмыльнувшись, он завёл фантастический двигатель и его гигантский “паук” поскакал прямо к городу, всё набирая скорость, кроша лапами стеклянные поля, перескакивая через овражки и сгоревшие чёрные остовы подбитых танков. Вскоре он увидел городские строения, окружённые полосами глубоких рвов и “ежей”, которые задержат любой танк. Кроме “брахмашираса”. Да, они готовы, хорошо укрепились – не приготовились только к тому, что к ним сейчас приедет Эрих Траурихлиген! Годок был неподвижен: оставшиеся в нём люди, чуть живые от страха, прятались в подвалах домов, а на баррикадах остались только солдаты, которым некуда было бежать и нельзя было спрятаться. На баррикады вышел и лейтенант Комаров, покинув райком после того, как полковник Соловьёв улетел на самолёте, который за ними прислали. Суровый полковник на поверку сам оказался трусом, влез в самолёт, скорчив жалкую мину, и исчез, переложив бремя командования на плечи двадцатитрёхлетнего Комарова. Лейтенант засел в окопе, у самого поля, с которого, ревя, неслись к городскому посёлку фашистские танки. Пыль стояла столбом, дышать было почти невозможно, а где-то далеко всё горело, пылало, как сплошная стена огня. В руках Комарова было противотанковое ружьё – он был готов стрелять из него и подбивать танки до тех пор, пока у него не закончатся боеприпасы, или пока вражеская пуля не настигнет его самого. Кроме Комарова в окопе сидели солдаты, призванные в армию из Еленовских Карьеров – разных возрастов, разных профессий, разные люди, которых объединило общее горе. Они так же как и Комаров, ждали врага, сжимая оружие в своих руках. Лейтенант зорко всматривался в горящий, затянутый пылью и дымом горизонт, чтобы не пропустить первый танк, который войдёт в зону поражения его ружья. Его задержат рвы и укрепления, позволив Комарову прицелиться, выстрелить и подбить вражескую машину. И вдруг, разрезая пыль и дым небывалым корпусом, выдвинулась некая очень странная машина, вовсе непохожая на танк, без гусениц, без пушки... Широко шагая на удивительных и жутких лапах, которых у неё было целых восемь, как у паука, она очень быстро приблизилась, оказавшись перед полосой “ежей”, сваренных из железнодорожных рельс. -Что это такое? – спросил у Комарова один юный солдат, повернув к нему своё испуганное лицо, усаженное подростковыми прыщиками. -Танк у них такой, наверное... – ответил лейтенант Комаров, который боялся так же, как и этот юный солдат, но не мог никому показать свой страх, чтобы не деморализовать войска. – Оно не пройдёт, мы хорошо укрепили... – негромко прибавил он, надеясь, что эта странная машина не преодолеет рвы... Сжимая в грязной и потной руке противотанковое ружьё, лейтенант Комаров видел, как чудовище приблизилось к первому рву, ломая лапами “ежи” и баррикады... Недалеко от него стояла пушка “ЗИС-2”, но солдаты возле неё почему-то не стреляли в эту штуку, а таращились на неё, как на писаную торбу... -Стреляй, стреляй в него чего торчишь?? – закричал Комаров, подскочив и схватив за воротник сержанта, который командовал расчётом. – Наводи!! – заорал он наводчику, который таращился так же, как и командир, не моргал даже... Выпав из ступора, наводчик бешено закрутил ручку, наводя орудие на странного врага... А сержант так и остался торчать, брошенный Комаровым... Комаров прыгнул обратно в окоп, схватив брошенное своё ружьё и пригнулся за бруствер, чтобы в него ничего не угодило, надвинув каску почти на самый нос, он смотрел, как наводчик целится, чтобы не промахнуться... И в тот же миг чудовище широко прыгнуло, перемахнув рвы, и жёстко приземлилось, смяв лапами и “ЗИС-2”, и всех солдат, которые находились возле него. По земле под его жуткими, когтистыми ногами потекла кровь растоптанных, а окоп к Комарову скатилась жестоко отрубленная голова. Лейтенант бы побежал отсюда, как ошпаренный, потому что страх съел его с потрохами, но его держал на месте приказ “победить или погибнуть”, который Комаров, как настоящий коммунист, всё ещё соблюдал, едва борясь с леденящим кровь страхом. Сжав противотанковое ружьё обеими руками, он попытался прицелиться в невозмутимо шагающее чудовище, которое сминало, давило и убивало всё, на что наступит. Комаров мог бы отсидеться в пустом окопе, ведь паук прошёл мимо, удаляясь по городским улицам, выворачивая куски асфальта и не переставая убивать, но он всё-таки, выстрелил, видя, как другие выжившие солдаты тоже пытаются стрелять. Комаров был уверен, что попал в фашистскую машину, но его снаряд просто отскочил от её сверкающего бока, даже не поцарапав её. Паук пёр вперёд, широко переступая лапами, он был сделан из чего-то такого, что не могли пробить снаряды, которые отскакивали и отскакивали, высекая ужасные искры. Страшная машина уже вклинилась в город, шла мимо нетронутых артиллерией домов. -Умри!! Умри!! – солдат выскочил на балкон, на котором сохранились ещё цветочные горшки, вскинул свой ППШ и принялся сурово гвоздить по машине, в чёрные окошки, чтобы разбить их и пристрелить того, кто её вёл. -Ванька назад, засунься, дурак! – из-за стены на него кричал сержант, опасаясь вылезать чудовищу в пасть, но его голос тонул в рокоте выстрелов. -Умри!! – Ванька кричал, срывая голос, а паук двинул передней лапой, сбив балкон, и непутёвый Ванька оказался наколот на сверкающий коготь, задёргался, умирая. -Ай-ай-ай... – покачал головой Эрих Траурихлиген и тут же заставил своё чудовище разорвать беднягу на части и сбросить вниз, на выбитую мостовую. У русских нет шансов, войска уже вошли в этот городишко, и Эрих Траурихлиген слышал, как его переводчик надрывается, пища в мегафон: -Русский есть сдаться! Ви – сдаться, ми – вас щадить! Подумать хорошо: если ви не сдаваться – ми вас сжигать! Сдаваться, русский! Ви не иметь танк и пехот! Ви быть мёртв, если не сдаться! -Та я вам никогда не сдамся, гады! – негромко рыкнул Комаров, и тут же с ужасом увидел, как оставшиеся в живых солдаты выходят, подняв над головами пустые руки. Лейтенант Комаров понял, что Еленовские Карьеры обречены, как и он сам, неудачный горе-командир. Полковник Соловьёв оставил его тут одного, и он теперь за главного, потому что все старшие офицеры убиты. Бросив противотанковое ружьё, Комаров выглянул из окопа и увидел, как отовсюду змеюками ползут серые немцы, и их столько, что всё казалось серым. -Хэндэ! – каркнул один из них в лицо Комарова, и лейтенант послушно подал ему руки. Фашист хищно закрутил их у него за спиной, и лейтенант Комаров едва не вскрикнул от боли – так сильно закрутил. -Фораус ! – рявкнул он прямо в ухо, и лейтенант Комаров послушно поплёлся “фораус” – туда, куда толкали его и его пленённых солдат. Лейтенант понял, что их ведут к райкому, а потом один немец кинул в него что-то и грубо рявкнул: -Кляйден! Комаров поймал... тряпку какую-то цветастую, принялся мять её в руках. -Напялить, русиш швайн! – фашист снова рявкнул, наставив пистолет-пулемёт, а лейтенант Комаров понял, что это – женская юбка. -Давай! – заставлял фашист, и лейтенанту Комарову пришлось натащить эту юбку поверх формы. *** Небольшая площадь перед зданием местного райкома была запружена людьми – солдаты согнали сюда всех выживших еленовцев, которых из трёх тысяч осталось всего пятьсот человек. Они не поленились и полазали по всем развалинам, щелям, подвалам, нашли всех, кто пытался спрятаться, и выгнали на открытое место. Люди смешались в унылую толпу – в основном, женщины, дети, старики и... председатель райкома Кошкин, которого волоком вытащили из-под его стола и притащили сюда, заломив руки. Люди плакали, пытались найти лазейку и убежать, но повсюду встречали оскаленных солдат, которые, кивая автоматами и толкаясь, заставляли бедняг выстраиваться в шеренгу. Им приходилось подчиняться, ведь тех, кто проявлял упрямство, просто расстреливали. Когда несчастные жители образовали неуклюжую, топчущуюся и шаткую шеренгу, ёжась под прицелом страшных солдат – вперёд выдвинулся жирный обер-лейтенант, с помятым и грязным от копоти лицом, прошёлся взад-вперёд, потрясая пузом и на ходу откусывая от куска сала, который прочно сжимал в левом кулаке. Бросая на людей недобрые взгляды своих маслянистых глазок, обер-лейтенант довольно хрюкнул, будто и не человек вовсе, а свинтус, и громко, пискляво, заорал, подкатив заплывшие глаза: -Фсем стоять ф строй! Нихт шпрехен, нихт бежать, нихт сесть, или капут! Прикас: ждать герр группенфюрер! Женщины рыдали, заливаясь слезами, пытались прижимать к себе детей, однако свирепые солдаты отгоняли их друг от друга суровыми окриками, а то и тычками. -Никто не стоять друг с друг! Фсем стать ф строй! – покрикивал обер-лейтенант, заметно нервничая, из-за чего откусывал сало огромными шматами и жевал, давясь. Вдруг откуда ни возьмись, лязгая чудовищными металлическими ногами, разрывая в клочья мостовую и высекая искры, явилась машина, напоминающая гигантского паука. Не танк, не бронемашина, каких тут с недавних пор много побывало – чудище какое-то из старинных страшных легенд, которые ходили в этих местах с незапамятных времён... Разворотив круглый бассейн фонтана, машина-паук двигалась прямо к шеренге людей, и беднягам показалось, что она растопчет их сейчас, не оставив и костей. Жирный обер-лейтенант издал свиной визг и сбежал, опасаясь попасть под острый коготь, солдаты попятились, а бедные люди так и остались стоять и обречённо смотреть, как чудовище делает последние шаги и замирает с шипением, приседает на своих восьми ногах и открывает дверцу кабины. Напуганные этим шипением небывалого чудища, люди не смогли оставаться в строю: страх толкнул их друг к другу, и шеренга смешалась в рыдающую толпу. Солдаты закричали, пытаясь вернуть пленных в строй, однако паника оказалась сильнее: когда группенфюрер вышел из кабины – он увидел беснующуюся, вопящую толпу, которая почти что сминала солдат. Люди панически пытались убежать из города в лес, сталкивались друг с другом, падали, наступали на упавших... Вслед за паукообразным чудовищем на площадь въехал чёрный кюбельваген “Мерседес”, дверцы которого были украшены золочёными орлами, а крылья – флажками с обозначением командования СС. Передняя дверца этого автомобиля распахнулась и из-за неё бодренько выкатился кургузый Шульц, оббежал машину кругом и распахнул заднюю дверцу, из-за которой показался толстый краснощёкий переводчик, одетый в дорогой полосатый костюм и шляпу. Оглядевшись, он тут же пристроился рядом с группенфюрером – чуть позади него, чтобы не путаться под ногами – напыщенно вышагивал, задрав свой острый нос. Переводя приказы своего грозного начальника, он, очевидно, чувствовал себя какой-то важной птицей, хотя, по сути, являлся воробьём. Он потирал свои чистые ручки, засунутые в белоснежные перчатки, и свысока поглядывал и на бедных людей, и на дубоватых солдат. Фогель, сидевший рядом с переводчиком, остался в салоне, потому как знал: Траурихлиген сейчас начнёт казнить. Видя, что люди впали в панику, разбегаясь, Эрих Траурихлиген сморщился. Ему нужен был чёткий неподвижный строй, поэтому генерал решил припугнуть солдат, чтобы те прекратили эту тупую беготню и построили местных, вернув порядок. – Sie r?ckw?rts rachs zu verjagen! Die Egelschnecken bl?d, jetzt werden unter die Erschiessung selbst gehen! (Живо согнать их назад! Слизни безмозглые, сейчас сами пойдёте под расстрел!) – зарычал Траурихлиген, свирепо стискивая кулаки. – Dieses ist man notwendig – sie jetzt zu ergreifen, vor ihnen gesch?ndet zu werden! (Это ж надо – захватить их и теперь позориться перед ними!!) Испугавшись казни, солдаты принялись палить в тех, кто суетился больше остальных, но люди, словно, обезумели от вида паукообразного чудища – толпились и толпились, не замечая, как падают те, кого настигла пуля. И лишь полчаса спустя солдаты едва собрали людей и снова построили их нестройным рядом. Они держали пленных на мушке, дабы они не разбежались опять. Живые топтались, дрожали, ёжились под серым промозглым небом, а убитые остались лежать на сырых булыжниках, пачкая их своей кровью. – So haben aufgebaut? (Так, построили?) – определил Траурихлиген, окинув площадь придирчивым взглядом. – Аusgezeichnet! Jetzt werden wir die erzieherische Arbeit durchf?hren! (Отлично! Сейчас проведём воспитательную работу!) -Герр генераль сказать воспитывать коммунист! – писклявым голосом заорал переводчик, чтобы донести слова начальника до тёмных местных “дикарей”. Жители городского посёлка топтались в вынужденном стою, а мимо них солдаты провели колонну пленных красноармейцев, обряженных в косматые лохмотья. Немцы отобрали у них форму и вместо неё выдали эти вот, пёстрые лохмотья, среди которых попадались и женские юбки. Траурихлиген специально приказал нарядить в юбки политруков и командиров, чтобы опозорить их и полностью лишить боевого духа. Ему это удалось: красноармейцы едва плелись, таращась в землю стеклянными глазами, зная, что обречены на смерть. – Den Graben auszureissen! (Вырыть ров!) – крикнул солдатам Траурихлиген, когда те провели коммунистов по площади и построили напротив горожан. -Яволь! – солдаты сейчас же схватили лопатки, побежали на клумбу и принялись механическими движениями уничтожать несчастные остатки цветов, расшвыривая землю, углубляя и расширяя длинный ров. – Mehr graben Sie – klein werden wir nicht umgehen! (Побольше ройте – маленьким не обойдёмся!) – предписал солдатам Траурихлиген, с удовольствием наблюдая, как корчатся перед расстрелом коммунисты. Ров оказался прямо перед зданием райкома – солдаты лопатами своими уничтожили все грустные астры, которые тут росли до этого ужасного момента. Закончив свою жуткую работу, они вытянулись, встав в ровную шеренгу, а Траурихлиген кивнул головой, безмолвно приказывая, чтобы пленных красноармейцев подвели к этому рву и расстреляли. Одетый в позорную юбку лейтенант Комаров шагал в числе остальных пленных, фашистский солдат ткнул его в спину своим автоматом, чтобы тот быстрее шагал. У него не оставалось выбора, и Комаров, путаясь в длинной яркой юбке, послушно встал спиною ко рву, стараясь не смотреть в испуганные глаза местных жителей, которых он подвёл. – Sehr gut, zu erschiessen! (Прекрасно, расстрелять!) – коротко приказал Эрих Траурихлиген, когда все пленные заняли свои последние в жизни места. Послушные приказам глупые солдаты, взявшись за оружие, встали напротив пленных и пустили очереди, играя роль палачей. Убитые, пленные падали в ров, истекая кровью...Лейтенант Комаров ожидал, что его тоже убьёт пуля, как и остальных, ждал боли, смерти... Но ему пугающе повезло: мимо него промахнулись, и Комаров, осознав это, тут же притворился мёртвым – упал в ров вместе с теми, кто по-настоящему умер, и застыл на холодном земляном дне рядом с ужасными трупами. Решив, что все враги расстреляны, немцы быстро зарывали ров, скрывая под землёю очередное своё преступление. На лицо Комарова упала мокрая земля, однако ров был неглубок, он не умрёт, задохнувшись, а дождётся, пока всё стихнет, вылезет и попытается добраться до леса, до партизан... Бедные мирные жители плакали от страха, видя, как их побеждённые защитники принимают жуткую смерть. На этом всё могло бы закончится, но Эрих Траурихлиген решил ещё поиграть в фашиста. Приняв устрашающую позу палача – с широко расставленными ногами и руками, сложенными на груди, Эрих обвёл несчастных людей свирепым взглядом невменяемого чудовища и выплюнул страшным голосом: – Juden, ein Schritt vorw?rts! -Евреи, шаг вперёд! – угрожающе запищал переводчик своим умопомрачительным фальцетом, встав точно так же, как его босс. Шокированные происходящим, люди, буквально, вышвырнули из строя целую еврейскую семью, которая не успела уехать и спасти свою жизнь. Они подумали, что спасутся сами, выдав их, и поэтому не пощадили даже рыдающих детей. Бедняги не устояли на шатких от ужаса ногах и полетели прямо на грязную землю к ногам немецких палачей. -Аusgezeichnet! Erschiessen den Juden! – сурово приказал Траурихлиген, взмахнув стеком. -Отлично! Еврей есть шисн! – объяснил переводчик, точно так же взмахнув, только пустой рукой. Люди содрогнулись, а солдаты, снова послушные и не имеющие души, схватили всех бедняг под руки, отпихнули подальше от остальных и хладнокровно перестреляли, не обращая внимание на плач. – Zigeuneren waren da? -осведомился Траурихлиген, свирепо подняв правую бровь над огненным глазом. -Цыгане есть? – осведомился за ним переводчик, подняв правую бровь точно так же. -Табор уехал... – сипло пробормотал однорукий местный, махнув единственной своей рукой. -Но клоуны остались! – скрипнул другой местный, рыжий, как таракан, а остальные расступились в стороны, отойдя от двоих – цыгана и цыганки, которые, обнявшись, сели на асфальт около глубокой лужи и плакали от страха. – Ja, Sie schleppen sie hierher! -злобно ухмыльнулся Траурихлиген, кивнув солдатам, чтобы те хватали этих двоих, и тащили к расстрелянным евреям. -Зольдатен тащить цыган! – пояснил для всех переводчик и точно так же кивнул головой, копируя начальника. – Erschiessen den Zigeuneren! – рявкнул Траурихлиген, скаля свои клыки. -Цы?ган есть шисн! – переводчик поспешил перевести – чтобы все поняли. Над площадью снова застрочили выстрелы – солдаты без эмоций убили цыган, и те упали на трупы евреев. – Hier ist Partei? -коротко осведомился Траурихлиген, который никак не мог наиграться в фашиста, и всё кошмарил и кошмарил, повергая несчастных мирных жителей Еленовских Карьеров в трепет. -Партийный коммунист есть? – переводчик играл в фашиста так же, как и Траурихлиген, упиваясь этой игрой даже больше, чем его кровожадный начальник. Люди топтались, опуская глаза в серые булыжники разбитой площади и молчали, словно проклятые партизаны. Понятно, что просто не хотят признаваться – никто не поверит, что среди них нет партийных! – Hier ist Partei? -повторил Траурихлиген, кивнув солдатам, которые держали бедняг на мушке. – Wenn nicht sagen werden, dass wir partei – alle erschiessen werden! Sowohl der Frauen, als auch der Kinder – lass partei beissen die Ellbogen! (Если не скажете, кто партийный – расстреляем всех! И женщин, и детей – пускай партийные кусают локти!) -Партийный грызть свой рук! – переводчик закончил орать, и на площади, которая в один миг стала зловещей, воцарилась ужасная смертельная тишина... -Я партийный... – наконец, заныл кургузый и толстый председатель райкома Кошкин, больше похожий на коврижку, чем на человека. По бледным щекам его текли слёзы, а неуклюжие коленки дрожали, обтянутые смешными брюками-галифе. – Der Schritt vorw?rts! – приказал ему Траурихлиген и поманил пальцами, будто цыплёнка. -Ви есть шагать! – повторил переводчик и тоже поманил – так же, как Траурихлиген. Председатель райкома выполз из общего строя мучительными мелкими шажками, корчился под тяжёлым взглядом Траурихлигена, как пескарь, которого поджаривали без масла. – Ein? -хмыкнул Траурихлиген, сложив руки на груди. – Аusgezeichnet! – ухмыльнулся он, разглядывая толстяка-председателя, который совсем уже сдулся, осунулся от страха и даже уже не топтался, а сел прямо на грязные булыжники и сидел, рыдая. – Partei – auf den Pfahl (Партийного на кол